В 1986 году мораторий прекратил свое действие, В штольню заложили ядерное устройство. Началась подготовка к взрыву. За несколько часов до него полагалось провести эвакуацию всех главных военных подразделений и гражданского персонала на корабли. Стройбатовцев забрал БДК — большой десантный корабль, другие жители Северного перешли на борт СКРов и транспортов.
Коменданту Милютину надлежало отправить в море и так называемую группу живучести — кочегаров, электриков, дизелистов, связистов, которые обеспечивали полноценную жизнь поселка, а затем и все комендантские караулы, причем оружие им приказали оставить на месте. Сам же Николай Михайлович уходил в море на сторожевике последним. Почти как капитан с погибающего корабля.
Поселок опустел. На площадках и пунктах наблюдения оставались только специалисты, в случае ЧП их должны были эвакуировать вертолеты. Таких вертолетов, по словам Николая Михайловича, было одиннадцать.
В ожидании приказа СКР нарезал галсы недалеко от берега. Милютин, оценил это расстояние как 400–500 метров. Он стоял на мостике рядом с командиром. Его звание и фамилию запомнил — капитан-лейтенант Фурса. Вот он-то, командир сторожевика, и «почувствовал» подземный взрыв. Вероятно, моряк уловил некий толчок или сотрясение, которое отрезонировало на корабельный корпус от прибрежного дна. Милютин же был новичком на корабле, и этого толчка не ощутил. Вскоре с радиопоста Фурса принял доклад, и сразу же скомандовал: «Уходим!» СКР отвернул в море. По корме, в той стороне, где располагались штольни, они увидели облако коричневого дыма и заметили, как один за одним в воздух поднялись вертолеты.
Забегая вперед, Николай Михайлович скажет, «Последний, видимо, зазевался, и облако его зацепило». Как только этот экипаж прибыл в Рогачево, его и пассажиров уже самолетом тут же переправили в Ленинград. Скорее всего, у людей возникли проблемы с избытком рентген.
Зловещее облако, меж тем, ушло в направлении Баренцева моря. Штольня, где произошло ЧП, находилась километрах в пяти-шести от поселка, и если бы ветер сменил направление в сторону жилых домов, наверняка все обернулось намного хуже.
Приказ вернуться пришел через сутки. Первыми к штольне прошли «химики», сделали свои замеры — дали добро высаживаться группе живучести. Та высадилась. Комендант Милютин выставил посты, в том числе и вблизи штольни, и только после этого на берег стали прибывать все остальные. Замеры делали «химики», правда, приборы свои, как рассказывал Николай Михайлович, они никому не давали и не показывали.
В районе, непосредственно прилегавшем к штольне, стояла техника. Ее требовалось вывести на дезактивацию. Выглядела «дезактивация» так: машины ехали через быструю тундровую речку, которая протекала недалеко. «Обмытую» таким образом технику «замеряли» дозиметрами, и если требовалось, снова загоняли в речку, чтобы позже снова делать замеры.
А злополучная расщелина в сопке, где слишком сильно рванул атомный заряд, еще несколько дней извергала выхлопами коричневый дым. «Пыхтела, — как сказал Милютин, — будто Змей Горыныч дышал. Мы из окошек это видели».
Под кодом «Аргон»
На три года новоземельской службы Николая Михайловича выпало два взрыва. Второй был в 1987-м, опять-таки вблизи поселка Северный, и обозначался кодовым наименованием — «Аргон». Взрыв не был ядерным, но силой обладал страшной. Еще бы! В одно мгновение «сработали» 1000 тонн (!) взрывчатки. Какие цели ставились «Аргоном», им не докладывали, но «обустройство» боевого поля тогда напоминало приготовления к первым ядерным взрывам в губе Черной. В расчетной зоне поражения построили укрепления, доты, завезли туда же армейскую технику — танки, бронетранспортеры, автомашины, были и самолеты. На тех местах, где должны быть люди, испытатели разместили манекены.
В поселке тоже приготовились к взрыву — в домах раскрыли настежь двери и окна. А уж потом объявили эвакуацию — все по знакомому сценарию — поселок Северный по команде погрузился на корабли, и корабли отошли в море. Комендант Милютин и его люди поднялись на ледокол «Руслан», который «укрылся» в бухте за горой — здесь ему ничего не грозило.
Потом рванули.
Когда вернулись, стали разбираться, где и как похозяйничала ударная волна. На боевом поле — узкие специалисты, а в поселке разбирались без них — сразу обнаружили трещины в зданиях, а там, где раззявы забыли оставить открытыми двери — там они с косяков вылетели. И долго еще дивились: в комнатах, где окна оставляли открытыми, на столах стояли графины и стаканы — вода даже не расплескалась!
И все-таки — Земля обетованная
Владимиру Васильевичу Алсуфьеву выпало вернуться на Новую Землю через 38 лет. На заполярный архипелаг бывшего старшего матроса Алсуфьева позвали дела мирные. В 2008-м коллектив главной северодвинской верфи заключил соглашение о партнерстве и сотрудничестве с военнослужащими Новоземельского полигона, а Владимир Васильевич, теперь уже начальник управления по социальным вопросам Севмаша, летал на архипелаг в командировку.
Многим знакомы те ожидания, волнения, переживания, с какими спустя годы человек стремится к памятным местам. В Арктике, и это я могу засвидетельствовать на собственном опыте, такого рода эмоции усиливаются кратно. Не ведаю, быть может, тому причиной пространственный размах, безлюдье, экстремальность или же иные своеобычия Ледовитого океана, но что есть то есть.
Поэтому, когда мы беседовали с Владимиром Васильевичем о Новой Земле, меня очень интересовало — какой же отзвук он услышал в душе, вернувшись туда через 38 лет?
— Нашу делегацию новоземельцы встречали очень уважительно, — ответил Владимир Васильевич — А я лично почувствовал, что я им интересен, и это как дань уважения к людям, служившим здесь раньше. Несколько экземпляров книги о первых испытаниях ядерного оружия на Новой Земле мы вручили офицерам полигона (речь здесь о первом издании книги «Кузькина мать Никиты» — Прим О.Х). Так вот, один из них прочел ее за ночь, а наутро с нескрываемым пиететом сказал мне:
— Вы занимались настоящим делом!
Аэродром в Рогачево, как и в прошлом, сегодня — главная воздушная гавань Новой Земли. Отсюда до Белушьей губы, военного и административного центра полигона, проложена дорога, ходят автомашины.
— Едем, и я, конечно, все гляжу по сторонам, внимательно рассматриваю, — продолжил свой рассказ Владимир Васильевич. — Пассажиры из местных поселян это заметили. Тогда я им пояснил, мол, когда-то служил здесь А они в ответ понимающе ответили: «Многие сюда со слезами на глазах возвращаются, обнимают, целуют землю».
Вот ведь как в Арктике бывает! Ледовитый океан, мерзлая, черствая суша, скудная, жестокая природа, жизнь, столь похожая на выживание И все-таки — Земля обетованная!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МЫ ВИДЕЛИ ЭТО САМИ
Сначала мне показалось забавным, когда почти каждый мой собеседник начинал свое повествование о Новоземельском полигоне примерно с такой оговорки: «Все, что вам рассказывали до меня, это могут быть выдумки. Только я расскажу всю правду от начала до конца».
Человек начинал свою историю, и не сомневаюсь, что говорил искренне, а я через какое-то время подмечал, где и в какой степени сказанное им разнится с рассказами других людей, которых я слушал ранее. Как резюмировали бы в таком случае следователи — показания не сходились, и порой в существенных деталях. Однако ничего странного в том я не видел и не вижу, ведь вовсе не случайно кто-то из классиков полушутя заметил: достаточно двух очевидцев, чтобы возникли две разные версии одного и того же события.
Как мне кажется, дело здесь вот в чем. Во-первых, каждый из нас получает свои впечатления — уж такова природа личностного восприятия, ведь все мы от рождения разные. Поэтому впечатления могут как совпадать, так и разниться тоже. Во-вторых, не нужно забывать о строжайшей секретности, окружавшей все происходившее на архипелаге. Каждый из участников испытаний знал только то, что ему полагалось знать. Из того и судил обо всем. А общую картину, думаю, вряд ли могли представить даже самые высокопоставленные специалисты и чины полигона. И, наконец, все-таки минуло немало лет, и людей сегодня вполне могла подвести память.
Но в данном случае я доверял своим собеседникам, и мне хотелось быть объективным. Поэтому в рассказы очевидцев фактологическая правка мною не вносилась, в повествованиях все оставлено, как записано с их слов.
Происходившее на Новоземельском полигоне, и сегодня поражает своими масштабами, а очевидцами тех событий были тысячи. Однако, задумывая эту книгу, я с самого начала не ставил целью представить в ней как можно больше устных свидетельств. Из всего того, что довелось услышать, я выбрал те воспоминания участников событий, которые вкупе, на мой взгляд, могут дать читателю общее представление. Из того же стремления к объективности я обратился к рассказам очевидцев разных воинских специальностей, должностей и званий, а также людей, скажем так, гражданских профессий.
