Относились к необычному ходоку, конечно, по-разному. Вспоминает он и насмешки, иронию – «тебе как же платят, поверстно?». Было сочувствие, восхищение, удивление, зависть – «столько увидел!». У Байкала в Клюевском леспромхозе, когда он пришел, учителя собрали всех ребятишек и ходок, обсушившись, провел с ними большой урок географии. Не расходились почти до полуночи. Написали гостю в дневник: «Юрий Михайлович, своим переходом вы осуществляете живую связь между людьми».
Были у ходока на пути пункты с пометкой: «святые места». Таким местом в Приморье было село Сибирцево – родина его бабки. «Хотелось увидеть хоть какой-нибудь след ее жизни».
В ряду «святых мест» значились у него бамовская Тында, места обитания декабристов возле Читы, город Братск, село Шушенское, столб на границе Европа – Азия, переход через Волгу, Суздаль, Москва. И еще Бирюли под Кузнецком и Златоуст на Урале.
«В Бирюлях я встретил друзей, с которыми после армии работал на Енисее – мерил шестом фарватер».
Со Златоустом у Юрия связана юность. Сюда перевели на работу отца, и младший Шумицкий учился три заключительных года в школе. «Я, как многие, баловался стихами (и сейчас балуюсь!) и в восьмом классе, помню, получил таинственное письмо: «Сделаешь уроки, приходи по адресу: 2-я Айская, 2. Постучи в окно с зеленым абажуром». Я сделал все, как предписывало письмо, нашел с зеленым светом окно… Так состоялось мое крещенье в литературном кружке «Оазис», который в школе вела учительница немецкого языка Гертруда Рудольфовна Эрбэ, самозабвенно любившая Пушкина и всю поэзию.
Не покривлю душой, если скажу, что вслед за бабушкой, дедом, отцом это человек, которому я обязан всем, что имею в душе хорошего… 24 апреля этого года с волнением я отыскал в Златоусте 2-ю Айскую улицу. Она была на месте. А окно с абажуром? Прошло ведь двадцать два года. И вот он, щемящий сердце зеленый свет! Как и тогда, в детстве, страшно волнуясь, я постучал. И слышу, скрипнула дверь. Слышу знакомый голос… Я не писал, что иду, и, понимаете сами, сколько радости было у зеленого абажура. Гертруда Рудольфовна постарела, конечно. Сидела, укрывшись в теплую шаль. В гостях у нее в этот вечер была еще одна старушка учительница. Пили чай, вспоминали, читали стихи. И я рассказывал. Гертруда Рудольфовна говорила: «Юра, ну неужели это возможно – до Златоуста пешком?..»
* * *
Я сказал Юрию, что очень ему завидую. Его дорога кого из нас не манила?! Многие пролетали страну с Запада на Восток и обратно, но именно пролетали, о чем Твардовский сказал очень емко: «Края земли, где сроду не был, куда стремился столько лет, корысти мало – видеть с неба, как будто местности макет». А Юрий Шумицкий осилил пространство обычным человеческим шагом. И это, возможно, главное из богатств его жизни.
В заключение разговора под вербами у речушки я задал ходоку несколько традиционных для такого случая вопросов.
– На приглашение шоферов – «Эй, садись, подвезу!» – не возникал ли соблазн?
– Соблазнов всяких немало. Этому я поддаться не мог. Блюл чистоту эксперимента. И потом – совесть. С ней я стараюсь конфликтов не заводить.
– Одолевали в пути журналисты?
– Было. Сказать, чтобы я сторонился, – будет неправдой. Журналисты во многом мне помогали: рассказывали, например, на что обратить внимание в области и районе. Ну и сами, конечно, расспрашивали. Но я в самом начале поставил для себя рамки: не суесловить.
– Ну а этот вот наш большой разговор…
– Надо ж кому-нибудь все рассказать… Думаю, будет понятно, если скажу: в Москву не хотелось войти эдаким экзотическим бородатым бродягой. В олимпийский город хочу войти человеком, для которого год минувший был трудовым.
– Не скучновато ли было без спутника?
– Скучновато. В одном месте увязался за мной симпатичный, как видно, бездомный пес. Три перехода шел. А в Дальнереченске мы расстались. Выходил в дождь. Глянул, лежит мой спутник на сенце под крылечком. Посвистел ему, пойдем, мол. А он виновато глядит. И остался.
– Встречались в пути животные дикие?
– Больше всего комары!
– Несешь в рюкзаке какой-нибудь талисман?
– Я не любитель разных вещиц… Но всю дорогу со мною письмо от дочки. Ей шесть. Писать еще не умеет. Прислала рисунки. Я с бородой, ноги-спички, и летят надо мной птицы и самолет.
– Понимаю, что это не восхожденье на Эверест и не дорога на полюс, и все же был ли случай крайней опасности?
– Был случай. От Томзавода (это Кемеровская область) решил спрямить путь и рискнул идти уже заросшим тайгою Екатерининским трактом. Мне дали лыжи, нарисовали в книжке приметы леса. И я пошел. Выбился из сил, пройдя примерно две трети пути. Ночь опустилась. Мороз под тридцать. И я потерял уверенность, что иду верно. Две сопки осилил, а на третью – ноги подкашиваются. Иду на лыжах, но почти что по пояс в снегу – тяжесть моя с рюкзаком не для лыж. Три шага сделаю – остановка. Потом стал ползти, хватаясь за ветки. Весь мокрый. Прислонился к березе, чувствую, что сейчас же усну. Стыдно признаться, заплакал. И слезы меня отрезвили: так бездарно проститься с жизнью?! Заставил себя снять рюкзак, выпить, хотя и холодно, чаю, съесть кусок мяса. Снова пополз. За два часа еще с километр, не больше, продвинулся. И услышал далекий гул лесовоза – оказалось, верно иду…
– Долго будешь жить, Юра! Ну, а если бы жизни, ты знал, осталось всего… один день. В каком месте дороги ты хотел бы его прожить?
– Ну, пожалуй, я выбрал бы это: Выезжий Лог, юг Красноярского края. Почему? Ну, во-первых, удивительной красоты места. Я вошел в него вечером. Было тихо, морозно. Светила луна. Услышал, как проскрипели перья летевшей на ночлег птицы. Дорога вилась по распадку. Справа и слева – оцепеневший заснеженный лес. Вверху – полоска звездного неба, внизу – полоска незамаранной белой хрустящей дороги. И, как божья коровка, я на этой дороге. Усталый, иду и думаю о ночлеге. Вижу домишко, занесенный почти до крыши. В снегу к двери лаз, как тоннель. Окно светится. Дым из трубы ровный, как свечка. Оказалось – гостиница. Одна большая просторная комната. Топится русская печь. Посредине тяжелый стол с домотканой скатертью, на нем кувшин с водою, краюха хлеба. Горит лампа, тикают ходики. Прислонился к печи спиной, не дышу от счастья… Сколько я видел разных гостиниц! Обычно топить начинают, когда придет постоялец. А тут натоплено, деревянный пол вычищен, выскоблен добела. Пришла старушка – «директор гостиницы», поставила на стол сало, яйца. «Для кого ж это, бабушка, – говорю, – так приготовили, натопили?» «Как для кого, вот ты пришел…» Если бы был я верующим человеком, то рай представлял бы себе вот таким Выезжим Логом.
– Встречались ли на пути такие же ходоки?
– Под Хабаровском встретились двое ребят из Московского авиационного института – Валентин Локтев и Александр Калинин. Они доехали от Москвы на велосипедах. Много дали дельных советов о еде, о ночлегах. Им очень хотелось сделать для меня что-нибудь хорошее. И один хлопнул себя по колену: «Земляничная поляна!» На листке подробно, как будто я должен был отыскать какой-нибудь клад, ребята обозначили в лесу под Вязниками поляну, на которой, как было сказано: «Ложись и ешь землянику ртом!» Удивительное дело: иду и все время помню об этой поляне.
– Были поводы улыбнуться?
– Ну как же нет! Вот полистать бы книжки… А по памяти… Ну вот, вспоминаю резную надпись на воротах в Сибири у старинного дома: «Без коровки голодно, без овечки холодно». Помню старуху в поселке Тулун. Продавщица взвесила сыру. Старуха глянула и запротестовала: «Ты что же мне одних дырок нарезала!» А под Казанью, в деревне, старик попросил меня разуться, оглядел ноги, спросил о здоровье и пожаловался: «А я ослаб. И все новшества! Как перевели атмосферу на эти чертовые гектопаскали, так, чувствую, сразу похужело».
Маленький комариный наш костерок на речушке тихо испускал дух. Пришло время прощаться. Со словами деда Хоттабыча: «тох-теби-тох, теби-тох!..» я выдернул из бороды ходока два седых волоса. Юрий рассмотрел их без огорчения, но с любопытством: «Когда выходил, не было». Он снова раскрыл помятую в рюкзаке книжку Твардовского, нашел в ней страницу и прочитал: «И трезвый опыт не перечит, что нам дорога – лучший быт: она трясет и бьет, а – лечит, и старит нас, а – молодит».
* * *
Он подходит к Москве. Последний раз позвонил из Петушков Владимирской области: «Три перехода – и я у цели!»
…В Москву на Олимпиаду прибудет около трех тысяч журналистов. Со всего света они прилетят на самолетах, приедут в автомобилях, автобусах, в поездах. Но самую длинную дорогу по земной суше один журналист осилил пешком. Он пока что не подал в олимпийский пресс-центр заявку, не до того было – шел! Но мы надеемся: среди пишущей, говорящей и снимающей братии место ему найдется. «Комсомольская правда» ходатайствует о его аккредитации. Для всех нас важно, чтобы моряки, так горячо болевшие за своего ходока и ждавшие вестей от него, могли бы услышать: «У микрофона Юрий Шумицкий. Я говорю из Москвы…»
