Номером вторым последнего оставшегося чариота был матрос Уорси, тот, что уже отличился при погружении с Джеком Гроганом под «Хови». Вряд ли он думал, что тот шотландский эпизод будет отчасти повторен в ночных водах Средиземного моря.
Его номер первый, лейтенант резерва Королевского флота Х.Ф. Кук, был опытным водителем при любых обстоятельствах. Как и все остальные экипажи, они покинули «Троопер», когда море было в состоянии, затруднявшем эффективную работу машины. Но семена трагедии уже были посеяны, поскольку Кук в последние несколько часов на «Троопере» очень страдал от морской болезни. Если бы разум смог пересилить энтузиазм, он ни за что бы не отправился в путь. Чувство тошноты не оставляло его и ни в коей мере не способствовало обращению с машиной. Позже управление взял на себя Уорси, и чариот наконец добрался до камней у входа в гавань. Кук спешился и вышел на берег, чтобы хоть немного снять усталость, удушье и общее недомогание, одолевавшее его. Уорси намеревался продолжить атаку в одиночку. Но волнение моря сделало машину плохо управляемой, а времени было мало, и, кроме того, он должен был забрать Кука с условленного места. Ему оставалось вывести машину на некоторое расстояние от берега на глубокое место, покинуть ее и отправить на дно. Закончив это, он вернулся, чтобы плыть назад. Чтобы достичь камней, ему потребовалось не меньше двадцати минут, плавание в костюме Слейдена было утомительным. В конце концов он добрался до берега, но Кука так и не нашел. Он не отыскался и потом. Единственное достоверное предположение – то, что он открыл маску прежде, чем выбрался достаточно далеко на камни, был смыт в море и, не будучи в герметичном скафандре, утонул.
Когда Уорси отчаялся найти напарника, он отправился на берег и закончил свой путь, как и его пятеро коллег, став военнопленным.
В эту ночь в гавани Палермо стояло много больших судов. Атакованы были шесть из их числа: «Ульпио Трайяно» (потоплен), три противолодочных корабля и торговое судно (повреждены) – на счету Гринленда и Ферриера, торговое судно «Виминале» (сильно повреждено) на счету Доу и Фрила.
Такова была цена атаки.
Глава 11
«СЛАВНЫЕ ПАРНИ В РИМЕ»
Находясь на пристани, Гринленд и Ферриер разговаривали о ночных событиях. Было почти шесть часов утра, и Гринленд рассчитывал, что те два часа, которые он установил на часовом механизме взрывателя, должны вот-вот истечь. Однако сидеть дольше им было нельзя. Правильнее было уходить, пока стояла темнота. Двое итальянских моряков уже прошли по набережной во время их «завтрака», но подводников, по всей видимости, не заметили.
Когда крейсер взорвался, они едва удержались на ногах. «Это был очень хороший взрыв – масса пламени, и тут же продрала глаза зенитная артиллерия». Это описание Гринленда кажется пустяковым, кратким и скромным для того взрыва, который превратил ночную тишину Палермо в адское сочетание оглушительных звуков и огня. Как бы то ни было, одного-то крейсера дуче лишился.
Через несколько минут после взрыва, когда полоса рассвета начала освещать мутный горизонт, ликующие офицер и матрос пробирались по пустынной верфи, начав различать достаточно ориентиров, чтобы понять нужное направление. Это были двое совершенно счастливых людей, потому что они были первыми английскими водителями чариотов, которые нанесли удар противнику. Выбираясь с места своих успешных действий, они походили на двух школьников, удирающих с уроков.
Постройки верфи были настолько запутанны, что было уже почти половина восьмого, когда они нашли ворота, выходящие в город. Было почти невероятно, что после полутора часов блужданий по территории военно-морской верфи, сразу после потопления крейсера с большими потерями, единственными людьми, которых они встретили, была группа лениво поглядывающих карабинеров у ворот, но, тем не менее, это было на самом деле так. При этом Гринленд выдал «Gooden morningen» с немецким, как ему показалось, акцентом (он не знал ни немецкого, ни итальянского), но уверенно добавлял каждому слову окончание «en». Со своей стороны Ферриер пробормотал что-то очень английское и очень флотское. Возможно, благодаря одному из этих высказываний или обоим карабинеры не спросили документов и не попытались поддержать разговор. Может, они не слышали взрыва! Так или иначе, они ограничились жестом и парой слов в ответ, после чего продолжали болтать и бить баклуши. Обработка, которую они получили, вероятно, от немецкого флотского персонала, отучила их беседовать с любыми иностранцами. Так был взят барьер номер один, несмотря на полное незнание Гринлендом и Ферриером любого подходящего языка (а может, и благодаря этому) и их довольно специфическое одеяние. Гринленд был одет в костюм флотского машиниста, на котором были две опознавательные пуговицы, в соответствии с Женевским соглашением нужные для того, чтобы скрывающиеся офицеры или рядовые могли доказать, что носят униформу. Остальная часть его одежды включала фарерский черно-белый свитер, который просто вопил о своем происхождении, и итальянские велосипедные ботинки. Еще у него была густая борода – Ферриер охарактеризовал ее, как «чудовищную», про которую специалист из секретной службы на Мальте сказал, что она не вызовет удивления на Сардинии! Ферриер в целом выглядел точно так же, но без двух ужасающих вещей – бороды и свитера. Их снаряжение, предусмотренное для побега, включало удостоверение личности, компас-пуговицу, ножовочные полотна, карту, немного сигарет и спичек итальянского производства, пять тысяч лир, тридцать американских долларов и один золотой соверен, последний – на счастье!
Территория верфи в Палермо казалась очень запущенной, но, даже когда блуждания привели их наконец в город, многие дома и там носили тот же отпечаток. Для столицы острова дома в Палермо выглядели бедными и очень некрасиво построенными, это были простые белесые лачуги с явными признаками отсутствия элементарной санитарии. Иногда они сбивались с дороги среди узких, продуваемых ветрами улочек и снова возвращались к своим следам. В конце концов им удалось отыскать довольно простую дорогу, которая провела их через четыре или пять миль предместий, состоящих из несколько лучше отстроенных домов, стоявших поодаль друг от друга.
Они совершенно не слышали взрывов меньших зарядов, хотя другие сильные взрывы четко были слышны, что заставило их позже задуматься, не была ли права итальянская история, говорившая о том, что взрыватели пятифунтовых снарядов были неисправны, а сами они обнаружены и обезврежены.
За то время, что понадобилось им, чтобы выбраться из Палермо, они едва ли говорили с кем-нибудь, кроме одного карабинера. Но было ясно, что не стоит полагаться на то, что подобная удача будет им сопутствовать и далее, поэтому они решили остановиться, подняться на высокий холм и осмотреться. По окрестным холмам раскинулись деревеньки, тощие кустарники и чахлые деревья, которыми поросли белесые камни и грязно-желтая почва. Видимо, пресная вода была здесь в дефиците, и они рады были отыскать ручеек, сбегавший по склону холма. Заполнив водой резиновые емкости, они начали обдумывать и обговаривать возможности своего окончательного спасения. План предполагал, что им надо пересечь Сицилию с севера на юг, на расстояние пятьдесят или чуть более миль, и затем, раздобыв лодку и парус, вернуться на Мальту. Для Гринленда это было возвращением к теням прошлого, а именно ипсвичского яхт-клуба «Оруэлл».
В этот момент в поле зрения появилась фигура, идущая по тропинке, по которой бежал ручеек. Не было никакой возможности спрятаться, чтобы не быть обнаруженными. Гринленд и Ферриер сидели на месте и ждали. Затем англичане поднялись и благоразумно отсалютовали подходившему фашистским знаком. Ферриер пробормотал то же самое приветствие, которое он уже использовал на верфи, но итальянец попался необщительный. Когда он вышел на дорогу, за ним показались трое карабинеров на велосипедах и с карабинами, торчащими за плечами. Гринленд и Ферриер видели, как человек приблизился к ним и завязалась беседа. Спасение было невозможно, оставалась единственная надежда на то, что карабинеры, дай бог, не проявят той подозрительности, которую проявил штатский, зная, что немецкий персонал на острове увеличивается с каждой неделей. Однако эта надежда оказалась напрасной, поскольку карабинеры оставили свои велосипеды на обочине дороги и свернули на тропинку. Стараясь начать встречу на дружеской ноте, Гринленд и Ферриер предложили окружившим их итальянцам сигареты. Это радушие карабинеры приняли благосклонно, но это не предотвратило перехода к более официальной форме общения.
Не имело смысла не исполнить требования предъявить документы. Это были удостоверения немецкой морской службы, но то ли они были подозрительны, то ли их владельцы им не соответствовали, но итальянцы явно насторожились. За требованием документов последовал допрос, форма которого больше всего напоминала опереточное действие. Разговорчивые карабинеры быстро говорили по-итальянски и получали ответы не понимавшего их Гринленда на его самодельном немецком.
