Главная задача полиции состояла в том, чтобы подготовиться к обоснованию в Киеве, после того как столица попадет в руки немцев. Для той же цели, вполне очевидно, создавалась газета «Українське слово»; этот орган был предназначен для скорейшего перевода в Киев. И подготовка главных пропагандистов восточной группы ОУН-М шла полным ходом. Среди них были Иван Рогач, закарпатский украинец, Ярослав Чемеринский, один из ведущих писателей эмиграции, и Петро Олийник. При их деятельном участии было привлечено множество способных местных журналистов, хотя не все из них были сторонниками Мельника.[222]
Все эти приготовления служили фоном для более знаменательного события в развитии житомирской базы – прибытия туда лидеров фракции с целью взять в свои руки руководство кампанией по завоеванию Восточной Украины. Сам Мельник остался на прежнем месте, возможно, потому, что его отъезд вызвал бы подозрение немцев, но верхушку Провода представляли и Сенык, и Сциборский.
С ними прибыл доктор Кандыба, сын известного восточноукраинского поэта, жившего в эмиграции. Кандыба, более известный как Ольжич, был достаточно молодым человеком тридцати с лишним лет. Хотя он учился на археолога, в течение нескольких лет был одним из видных лидеров ОУН, но не входил в Провод. Теперь ему было поручено заниматься группами, выдвинувшимися в Восточную Украину.[223]
Эти три лидера пересекли Галицию в середине августа, сделав краткую остановку во Львове. Они вели себя осмотрительно, стараясь не рекламировать свою поездку; по-видимому, ни в Галиции, ни по пересечении границы Волыни, где требовался специальный пропуск, немцы им не досаждали. ОУН-М всегда отрицала, что будто бы имелось какое-либо соглашение с немцами относительно этой поездки, но весьма вероятно, что высокие должностные лица вермахта были в курсе этого, по крайней мере неофициально. Во всяком случае, достигнув Житомира в последних числах августа, лидеры ОУН действовали там весьма открыто. Однако внезапно их миссии был положен конец.
В семь часов тридцать минут теплого летнего вечера 30 августа, когда Сенык и Сциборский, возвращаясь с собрания местной полиции, подходили к главному перекрестку Житомира, к ним приблизился молодой человек и несколько раз выстрелил в них из пистолета. Одна пуля прошла сквозь шею Сеныка сзади, он умер сразу. У Сциборского пуля прошила обе щеки, и он умер через несколько часов от потери крови.[224]
Убийца был застрелен украинскими и немецкими полицейскими, когда пытался бежать; тут же подошла машина немецкой полиции и увезла труп убийцы. Было трудно определить, кто подстроил убийство. Паспорт убийцы, однако, показал, что это был Степан Козый и что он был западноукраинцем[225]. Почти сразу сторонники Мельника обвинили в заказе убийства ОУН-Б, утверждая, что Козый состоял в той группе. Их утверждения подтверждали следующие обстоятельства: 1) ожесточенные нападки со стороны ОУН-Б на двух убитых лидеров[226]; 2) факт, подтверждаемый секретным сообщением одного из самых компетентных немецких специалистов на Украине, что бандеровцы распространяли в Киеве листовки, оправдывающие эти убийства, сразу после того, как они свершились[227]; 3) существование секретной директивы Провода ОУН-Б, в которой говорилось, что мельниковским лидерам нельзя позволить добраться до Киева. Сторонники Мельника в то время упоминали о «смертном приговоре», вынесенном бандеровским руководством этим двум лидерам задолго до убийства. Обсуждая абсолютно не связанные с этим события, один пробандеровский автор недавно заявил, что решениями «второго бандеровского конгресса» эмиссарам Мельника запрещалось работать на Украине[228]. Совершенно определенно, лидеры ОУН-М знали, что сторонники Бандеры могут применить к ним насильственные меры. Приверженцы ОУН-М сообщали вскоре после убийства, что друзья предупреждали Сеныка и Сциборского об опасностях со стороны конкурирующей фракции[229]. После войны официальный источник ОУН-М указывал на предупреждение общего порядка, изданное Мельником весной 1941 года, относительно планов убийства лидеров ОУН-М, разрабатываемых конкурентом.[230]
ОУН-Б, с другой стороны, всегда отрицала причастность к преступлению. По ее утверждениям, это была работа либо германских агентов, которые стремились ослабить ОУН-М, уничтожая ее лидеров, порой выступавших против немецкой политики, и которые в то же самое время намеревались повернуть украинское общественное мнение против группы Бандеры, либо работа коммунистов в попытке породить конфликт между двумя националистическими партиями. Некоторое доверие к последней теории порождает тот факт, что сразу после убийства ОУН-М охарактеризовала Козыя как «твердого коммуниста», который, однако, примкнул к группе Бандеры[231]. Трудно сказать, были ли какие-то основания для таких утверждений, поскольку мельниковцы очень старались привязать бандеровцев к Москве, которая, по их утверждениям, и организовала эти убийства, как и убийства Петлюры и Коновальца[232]. С тех пор, однако, появились слухи, что один украинец, который являлся, по распространенному мнению, бывшим коммунистом, состоял в контакте с Сеныком и Сциборским, в чье окружение, подозревают, могли внедрить предателя советские агенты.
Ввиду этих противоречий невозможно выяснить, кто был реальным заказчиком преступления. Зная принципы и характер бандеровцев, нужно, однако, признать, что такой поступок не был бы для них вопиюще отталкивающим. Издание столь категорического приказа, подобного упомянутому, в кризисной атмосфере того периода легко могло привести опрометчивого молодого члена ОУН-Б к совершению убийства. Был ли дан прямой приказ, или эта акция могла быть следствием более общего приказа, изданного бандеровским Проводом, – эти вопросы, скорее всего, останутся без ответа.
Расправа имела прямые последствия. Во-первых, резко обострилась напряженность между двумя фракциями ОУН. Группа Мельника немедленно развернула неистовую кампанию в прессе против оппозиционной партии. Утверждалось, что ОУН-Б в предшествующие три месяца осуществила целый ряд убийств мельниковцев. Этот ряд предположительно включал в себя регионального руководителя Ивана Мицыка и его заместителя на Волыни Александра Куца и двух лидеров походных групп ОУН-М – Шульгу и Шубского[233]. В передовой статье в «Наступе» было заявлено, что «время амнистии для них (бандеровцев) прошло и их грехи не могут быть прощены»[234]. Мельник, однако, отказывался давать санкцию на репрессалии насильственного характера. В том же номере «Наступа» он возложил полную ответственность за преступление на «отщепенцев», но ограничился призывом, чтобы все украинцы воздерживались от контактов с ними, и выразил надежду, что трагедия очистит украинскую национальную жизнь от преступности и анархии.[235]
Независимо от ответственности, которую они, возможно, несли за убийства, сторонников Бандеры скоро настигла кара. Немцы арестовали всех членов ОУН-Б в самом Житомире, и некоторые из них были казнены. В начале сентября айнзатцгрупп СС арестовали и казнили большинство членов трех подгрупп южной оперативной группы в Балте, Николаеве и крымском городе Джанкое[236]. В Николаеве, по крайней мере, члены ОУН-М сообщили о своих конкурентах-бандеровцах немцам[237]. Экспедиция на южный полуостров была любимым проектом ОУН-Б, и полное уничтожение группировки разрушило их надежды. Кроме того, хотя некоторые бандеровцы сумели уйти в подполье, деятельность ОУН-Б в Кировограде и Кривом Роге, а также в других районах юга Центральной Украины была серьезно подорвана. Еще большее уныние у бандеровцев вызвал тот факт, что немцы положили конец деятельности подразделений северных оперативных групп, которые направлялись в Киев, чтобы «провозгласить» там украинское государство, как это было сделано во Львове. Немцы разогнали их в Василькове и Фастове[238]. Некоторые из членов групп бежали в Полесье, где скрывались в лесах, а кое-кто тайно проник в столицу. Примечательно для характеристики руководства будущих операций, что оставшимся главным центром ОУН-Б был Днепропетровск.
Кажется невероятным, что негодование по поводу убийств спровоцировало репрессии против бандеровцев, ввиду как минимум презрительного отношения, с которым в СС относились ко всем украинцам. Однако доклады СС и тайной полиции этого периода четко показывают, что полномасштабные репрессии не проводились, пока ОУН-Б не совершила «убийств многочисленных сторонников Мельника»[239]. Очевидно, что решение принять решительные меры против бандеровцев складывались в эсэсовских кругах в течение нескольких недель. Негодование по поводу бунта Стецко, который открыто расклеивал призывы Климова к тайному сбору оружия для нужд будущей украинской армии, и упрямое стремление оперативных групп на восток, несомненно, сыграли свою роль. Вдобавок в СС стекались разнообразные слухи относительно деятельности групп, включая такие невероятные, как планирование ими восстания против немцев, а также следует упомянуть неправдоподобную версию, будто действия их групп были инспирированы коммунистическими агентами. Основной причиной репрессий в то время, похоже, было намерение айнзатцгрупп СС произвести полную чистку на востоке Украины, чтобы поставить ее под тотальный германский контроль, и подготовить западные земли к введению гражданского управления[240]. Негодование сторонников Мельника, вызванное убийством их товарищей, и сочувствие, выказанное многими другими украинскими националистами, по всей вероятности, просто использовались как оправдание для безжалостного уничтожения другой националистической группировки.
