Подводники, как помню, собравшись на палубе килектора, удрученно наблюдали за всем происходящим. Многим тогда приходила мысль о том, что свой корабль они видят в последний раз.
По «Грозному» пли!
Подводная лодка С-144, которой командовал капитан III ранга Г.В. Лазарев, должна была выпустить торпеду с ядерным боезарядом по эсминцу «Грозный». Он стоял на бочках в центре ордера опытовых кораблей, которых, как и раньше, расставили строго по расчетным точкам. Знаю также, что пуск торпеды осуществлялся по получении специального сигнала с перископной глубины из кормового торпедного аппарата лодки. После выхода торпеды лодка должна была полным ходом под водой уходить из района стрельбы. Задачу свою командир С-144 выполнил блестяще, за что и был награжден орденом Ленина, если не ошибаюсь, впервые в истории нашего флота.
Взрыв я увидел с защищенного наблюдательного пункта через окуляры оптических приборов. Поверхность воды в районе нахождения кораблей-целей вздыбилась, раздался мощный гул и грохот, после чего в воздух взлетели раскаленные обломки надстроек «Грозного», и корабль мгновенно затонул. Такая же участь постигла и «Разъяренный». Его командир капитан II ранга А.В. Петерсон, находившийся рядом со мной, горестно вздохнул и утер набежавшую слезу. Имея большой дифферент на корму, эсминец «Грозный» быстро ушел под воду, унеся с собой многочисленные контрольно-измерительные приборы и всех подопытных животных.
Другие корабли также были разрушены или частично повреждены. Некоторые из них ушли на дно, остальные держались на воде, но уже не подлежали восстановлению.
После второго удара
Я томился в ожидании взрыва, но еще больше после него. Мучили мысли: что с моей лодкой? Погибла она или уцелела? Как перенесла силу ударной волны? Каково радиационное заражение? Но ответить на все вопросы можно было только после подъема лодки на поверхность.
Наконец, с улучшением радиационной обстановки в губе Черной наша аварийная группа на килекторе подошла к месту покладки Б-22 на грунт. На поверхности воды мы не обнаружили никаких признаков гибели лодки. Под воду спустили водолаза, он доложил — с корпусом все нормально. После этого завели тросы и начали подъем лодки с помощью килектора. Она легко оторвалась от грунта. Когда над поверхностью воды появилось ограждение рубки, мы с командиром БЧ-5 перешли на палубу ходового мостика, к станции управления продуванием главного балласта. Система манипуляторов не подвела — мы продули весь главный балласт и цистерну быстрого погружения. Лодка всплыла в крейсерское положение. Мы сняли давление в отсеках и отдраили верхний рубочный люк.
Внутрь прочного корпуса я и механик спустились в костюмах химической защиты, обошли отсеки и убедились, что они сухие, а в трюмах скопилось лишь незначительное количество воды. Все механизмы и устройства находились в исправном состоянии. Подопытные животные, похоже, обрадовались появлению людей и приветствовали нас радостными звуками. Санитары отвязывали их и тут же помещали в мешки, чтобы перенести на палубу килектора. Животных, а это были в основном овцы и собаки, предстояло обследовать в биологической лаборатории.
Наше первое после взрыва появление на лодке не было длительным — время нахождения в зоне радиационного заражения было ограничено. Мы провентилировали отсеки и задраили все забортные отверстия, перешли на буксир и на нем переправились в палаточный городок на берегу. Отсюда через двое суток наш экипаж перебрался на свой корабль.
Мы привели в порядок отсеки, зарядили аккумуляторную батарею, пополнили запасы топлива, воды и продовольствия. Конечно, учли печальный опыт возвращения с Новой Земли в 1955 году, и потому сначала выполнили контрольный выход в море, где проверили все средства движения на различных режимах хода, рулевые устройства, навигационные средства и радиосвязь.
На нашу Б-22 перешли моряки из экипажей тех подводных лодок, которые погибли при испытаниях — С-19, С-84 и Б-20. Переход в Молотовск, а его к тому времени уже переименовали в Северодвинск, проходил спокойно. Мы пришли и стали готовиться к испытаниям следующего, 1958 года. Правда, на этот раз подлодку Б-22 в полигон отвел другой командир — капитан II ранга В.П. Шумаков. Я же начал заочную учебу в Академии, и моя служба на опытовых кораблях закончилась. Как перенесла это третье свое испытание лодка Б-22, я не знаю. Мне лишь известно, что после них лодку сначала отбуксировали на зимовку у острова Домашний, а впоследствии сдали на слом.
Известный на Севере подводник Эрик Викторович Голованов в свое время был старшим помощником командира подводной лодки С-45, которая входила в состав дивизиона с базированием на Новой Земле. Считалось, что дивизион, куда также входили подводные лодки С-44 и С-142, обеспечивает испытания атомного оружия.
— В июле 1957 года буквально за неделю до выхода в Белушью губу Новой Земли меня едва не списали с корабля. У меня обнаружился конъюнктивит, и окулист запретил идти в море. Все, конечно, задергались, а я написал рапорт, чтобы меня допустили под собственную ответственность. Только тогда выход разрешили.
В Белушьей губе я впервые увидел торпеду с ядерным боезарядом. Ею должна была стрелять из подводного положения подлодка С-144, которой командовал капитан III ранга Г.В. Лазарев. Поначалу решили, что принять специальный боезапас она должна в поселке Рогачево. Но там у причала было мелко, и лодке не смогли создать необходимый дифферент для погрузки торпеды в кормовой аппарат. Поэтому С-144 пришла к нам, в Белушью губу.
Наш дивизион был ошвартован вместе с плавбазой «Неман» с одной стороны пирса, а лодка Г.В. Лазарева стояла с другой. Перед началом погрузки торпеды весь личный состав плавбазы убрали в нижние помещения и на судне задраили все иллюминаторы. Я же дежурил по дивизиону и по долгу службы оказался на причале. Картина была интересная. От торца до середины причала с обеих сторон стояли автоматчики с интервалом в два-три метра. По причалу очень медленно шел грузовик и на тележке вез закрытую брезентом торпеду. Подъехали к лодке, сняли брезент, но… ничего нового я не увидел — торпеда как торпеда. Ее загрузили, и С-144 ушла…
По боевой тревоге ушел по своим точкам и наш дивизион. Наша лодка находилась в надводном положении, на мостик мы вынесли приборы радиохимической разведки и дозиметрического контроля. После того как мы пронаблюдали взрыв, наша лодка погрузилась на 4–6 часов для дезактивации, а затем вернулась в Белушью.
Через некоторое время отряд кораблей в составе плавбазы «Неман», подлодок С-44, С-45 и С-142 совершил поход вдоль западного побережья Новой Земли до мыса Желания и обратно. По пути следования мы производили различные замеры, брали пробы грунта и воды на берегу, и для этого высаживались на шлюпках.
Несколько раз побывали в оставленных людьми поселках. Странная картина: все, вроде бы, на месте — дома, вешала, на которых сушатся рыбацкие сети, на улице расставлены чаны, лежит разная утварь, а никого и ничего живого нет. Дело в том, что перед испытаниями все население из поселков эвакуировали. Наверное, делали все это в спешке, и многие вещи остались там, где застал их час эвакуации. Помню, в одном незапертом аптечном пункте поселка наш корабельный доктор даже «позаимствовал» какие-то бланки, очень ему необходимые.
Мы вернулись в Белушью губу, и вскоре подлодку С-44 направили на ремонт. Ушла и плавбаза «Неман». Мы же с подлодкой С-142 должны были зимовать на Новой Земле. К причалу притащили плавучую казарму, на ней мы и разместились. Вскоре ударили холода, лед сковал гавань, начались сильные метели и снегопады. Ветер порой достигал такой силы, что валил человека с ног, и видимости почти никакой. Тогда мы позаимствовали у полярников их метод передвижения в сильную пургу — «от столбика к столбику»: несет тебя ветром, а ты цепляешься за попавшийся телеграфный столб, переведешь дыхание и потом «летишь» до следующего столба.
Однако 5 ноября неожиданно для всех пришел приказ — следовать в Полярный, а потом в Северодвинск. Командир моей лодки был уже в отпуске — во Владивостоке, я оставался за старшего. Лед в гавани был толщиной двадцать сантиметров, но на помощь подошел ледокол. Мы выбрались на середину губы, погрузились в позиционное положение и сами, уподобившись ледоколу, пошли ломать лед. Когда вышли изо льда, стали продувать балласт. Тут выяснилось, что пробили себе две цистерны. Тем не менее, до Полярного дошли. Там выгрузили торпеды, и ушли в Северодвинск на переоборудование
Житель Новодвинска Александр Сергеевич Александров после окончания Пермского Военно-морского авиационно-технического училища прибыл служить на Север. Сначала был Североморск, потом аэродром на острове Ягодник под Архангельском, где командовал знаменитый северный летчик Герой Советского Союза С.М. Рубан. В 50-е здесь базировалась поршневая авиация. Но век ее катился к закату — на смену пропеллеру приходила реактивная тяга. Так, одними из первых под Архангельском появились двухмоторные Ил-28. Почти в то же время морские летчики Северного флота стали осваивать дальние бомбардировщики Ту-16. Базировались они на новом аэродроме в Лахте (Катунино). Здесь, собственно, и началась новоземельская эпопея техника-лейтенанта Александрова. О ней он вспоминает:
