— Потрепались, ребятишки. Теперь о деле поговорим. Ванда, смотайся скоренько за Люцией. — Подождав, пока дверь закроется, пока затихнет стук каблуков, сбегавших по лестнице, Слипенький, чуть понизив голос, продолжал. — Значит, Ванда и Люция поднимут руки на шоссе «Мол, подвези, приятель!» Только он остановится, мы подскочим. Дуло в затылок, любого шоферюгу обратаем. А кончим «дело» — пусть убирается на все четыре стороны: мы ему не нужны, он нам не нужен…
Ерошенко лихо улыбнулся:
— Дядя Андрей, патронов-то нет, если шофер кинется, что тогда делать?
— А тебе обязательно патроны? Не дрейфь, за патронами дело не станет. Но ты, в случае чего, наверни по черепу, чтобы норов свой не показывал.
В дверь шмыгнули Ванда и Люция.
— Девочки, вы чуть-чуть опоздали, — галантно начал Слипенький, — но доверьтесь мужчинам — все будет в порядке.
Однако когда настал день, назначенный для угона машины, в общежитии не оказалось Ягнюкова. Слипенький послал Ванду и Люцию сходить в столовую и магазины, но с каждым часом становилось все яснее, что струсивший Циклоп не появится.
— Какая трусливая сволочь! — без устали ругался Слипенький. — Любит готовое жрать. Но каждый будет жрать свое, честно заработанное. Коля! Ты без внимания на эту скотину, наплевать нам на него, без него все чисто сработаем.
На автобусе добрались до конца Шортандинского. Вечерело. На дальнем конце степи малиновым огнем горел долгий степной закат. Сильно пахли травы. Люция и Ванда торопливо пошли вперед. Легко стучали по дорожной пыли сандалии. Облюбовав удачное место для засады — кусты и несколько деревьев, Слипенький и Коля Ерошенко сели на землю. Вслед за донесшимся звуком надсадно работающего мотора, на дорогу вдалеке выехал и стал приближаться к месту засады грузовик. Кроме шофера, в машине никого не было — это острые глаза Слипенького разглядели издалека.
— Делайте, что нужно, девоньки. Становитесь, он затормозит, — громким голосом приказал Слипенький.
Девушки озабоченно замахали руками, притворно улыбаясь. Грузовик замедлил ход, остановился, металлически скрипнули тормоза. Шофер любезно приоткрыл дверцу. Люция мгновенно встала на подножку, левой рукой растворила с силой дверцу так, что шофер, не успевший выпустить скобы, повалился на сиденье, а правой рукой быстро выхватила из гнезда ключ зажигания. Мотор сразу заглох. Шофер, опомнившись, бросился за Люцией, не понимая случившегося.
— Ты что, сдурела? — крикнул он растерянно. И отшатнулся в тревоге. На него смотрело черное дуло обреза и хладнокровные глаза паренька в серой кепке. Шофер застыл в недоумении, но мужчина, выросший рядом с вооруженным пареньком, растопырил угрожающе левую пятерню и грубо заорал:
— Ша, приятель! Коля, будет трепыхаться, жми на гашетку! Девочки, сюда! Забирайтесь в кузов. Люци, давай ключ! А ты, цыпленок, иди в кузов.
Машина, некоторое время интенсивно подергиваясь, все-таки тронулась с места. Шофер сидел на скамейке, стиснутый двумя девицами, Коля держал обрез наготове. По сторонам шофер посматривать не решался. Все молчали.
Ночь тем временем наступила окончательно, грузовик пробирался окольными улицами Елизаветинки, еле слышно гудя мотором. Ванда наклонилась к окну кабины:
— Заезжай к нам. Мой должен быть дома, возьмем его. Нас мало, а тут еще этого типа надо караулить.
Слипенький затормозил в узком переулке, Ванда спрыгнула, заботливо поддерживаемая сильными руками Андрея. Растворилась в темноте. В отдалении гулко хлопнула дверь, еще дальше отозвались на этот ночной звук встревоженные собаки, блеснул свет. Почти сразу же Ванда вновь появилась около грузовика, сопровождаемая высоким, хмурым и молчаливым мужчиной. Он безмолвно поднял воротник пальто и сел в кузов. Ванда, не сказав ни слова, расположилась в кабине. Дверца тихо затворилась. Машина продолжала следовать по плохо освещенным улицам Елизаветинки. Они остановились еще два раза, и каждый раз машина пополнялась новыми искателями приключений. Они выглядели так же хмуро, как мужчина, приведенный Вандой, и были так же неразговорчивы
Грузовик долго петлял во мраке ночи, слабо светили звезды, тускло белела пыль, развеиваемая ветром Тягостно молчал шофер, да и остальным было не до разговоров Коля держал обрез дулом вниз, при толчках укороченный ствол пустого оружия упирался в колено рядом сидящего шофера, но тот не отодвигался и вообще не чувствовал страха.
Машина дернулась, остановилась, мотор продолжал работать, слегка сотрясая корпус грузовика.
— Вагнер! — негромко позвал Слипенький. — Ты останешься здесь Коля, отдай ему оружие и пошли. — Коля передал обрез человеку, который был знакомым Ванды, остальные — двое — успели перелезть через борт машины и дожидались Слипенького и Ерошенко на земле. Коля хотел сказать Вагнеру, что обрез не заряжен, но шептать не захотелось, а открыто сказать — кто знает, что мог бы выкинуть шофер. Слипенький закрывал дверцу кабины, Коля влез на ребро борта, готовясь спружинить и помягче спрыгнуть, но ноги сорвались у него — и он упал на дно кузова от резкого, властного окрика:
— Не копайтесь, граждане, здесь, проезжайте дальше! — Из темноты под навесом выступил пожилой человек в ватнике и сапогах. Увидев, что незнакомые люди замерли около машины, сторож строго крикнул:
— Не подходите к магазину — буду стрелять!
— А, черт! — с отчаянием выругался Слипенький и подал команду своим: Скорее усаживайтесь! Готово? Тронулись!
Тогда только Коля заметил неприметную усмешку на лице шофера. И ему стало страшно не оттого, что он делает что-то глупое, зазорное и преступное. Его пронизало чувство ужасной бесполезности того, что он сейчас глубокой ночью сидел в машине с грабителями, с людьми, ему чуждыми, людьми недобрыми, любящими деньги и водку. Это коснулось Колиного сознания настолько неожиданно, причинило такую незнакомую колющую боль в груди, что Коля забрал обрез у Вагнера и опять сел рядом с шофером, но в эту минуту машина остановилась посреди степи. Помедлив, Слипенький развернул грузовик в пшенице.
Там все вылезли, стали курить, разминаться. Вагнер с Вандой отошли, Коля прилег на землю, отодвинув подальше опостылевший обрез, двое безымянных людей стояли, прислонившись к заднему борту грузовика, ожесточенно вспыхивали папироски. Слипенький протянул папироску шоферу:
— Будем говорить начистоту — хрипло проронил Слипенький. — Ты понял, для чего твоя машина. На твоем «газоне» мы отвезем в надежное место кое-какие товары, после чего возвращаем тебе в целости и сохранности. Ты не видел нас — мы тебя. Дурить не советую: мы — народ бывалый, можем по черепу дать, а можем и отблагодарить. Будешь молчать — и тебе что-нибудь перепадет. Соображай, друг, что лучше… — Слипенький подождал, но шофер только с усилием сказал, глухо и без интонации:
— Оно, конечно, соображать… лучше…
Слипенький вздохнул, покачал непонятно кому и зачем головой, потушил о каблук сапога тлеющий окурок, потом все так же сосредоточенно плюнул на него, быстро отшвырнул, крикнул: «Поехали!»
Коля узнал придорожные кусты, из которых они несколько часов назад выскочили, чтобы захватить машину. Взглянул, вспомнил о Люции. Она сидела, нахохлившись, в углу грузовика, не пошевелившись все это время: то ли чувствовала себя нездоровой, то ли была не в духе. Машина по окраинам Шортандинского подъехала к промкомбинату. Привстав на подножку, Слипенький разглядел то, что хорошо видно было тем, кто находился в кузове. Они подъехали почти вплотную к забору, подальше от ворот промкомбината. На территории предприятия горели лампочки, время от времени ходили люди, слышался даже гул взволнованных голосов, из часто приотворявшейся двери мелькающим большим пятном ложился на землю свет. Слипенький разочарованно присел на подножку, но безмолвие длилось недолго:
— Третьей попытки делать не будем. Пора вздремнуть. Сейчас — в общежитие, а на зорьке смотаемся еще в одно место.
Стараясь не особенно грохотать, прошли по пустынным, неосвещенным коридорам общежития, шофера положили в середине, так, чтобы он не мог встать, не отодвинув кроватей Вагнера и Слипенького, Ванда и Люция легли на одной кровати в углу, они озабоченно шептались, но Слипенький зло прикрикнул на них.
Коля Ерошенко заснул, сквозь сон слыша, что по стеклам окон стал потихоньку стучать дождик. Почти сразу же после того, как он ощутил блаженную тяжесть сна, его грубо растолкал Слипенький:
— Царство небесное проспишь, пора отправляться.
В машине, которую Слипенький без передышки гнал к неизвестной никому, кроме него, цели, все сразу съежились от ледяного осеннего ветра, от дождя, бившего холодными струями по лицам Все чаще машина буксовала, соскальзывала колесами с середины дороги, с трудом выбиралась из глинистой жижи. Внезапно мотор поперхнулся и заглох. Грязь обволокла Слипенького, спустившегося из кабины и поднявшего капот.
