Характерно, что, живя в Казани, Ленин не пытался разыскать Федосеева, хотя, безусловно, знал о нем и посещал некоторые из его кружков. Спустя несколько лет они стали переписываться, но никогда не договаривались о встрече. Ленин, который и сам в то время находился в Сибири, был потрясен известием о самоубийстве Федосеева. Но это была первая реакция, а в последующих воспоминаниях о человеке, который был больше чем просто проповедник марксизма на Волге, явственно слышатся нотки осуждения. Революционер не может позволить себе излишнюю чувствительность; он не имеет права обращать внимание на клевету и должен прежде всего иметь крепкие нервы.
Если бы он оставался в Казани до раскрытия дела Федосеева, рассказывал Ленин, то, возможно, оказался бы среди виновных и был арестован. Но лето он провел в деревне Алакаевке Самарской губернии. Весной 1889 года Мария Александровна решила положить конец праздному и опасному времяпрепровождению сына и предприняла попытку сделать из него помещика. Она продала дом в Симбирске, чтобы получить деньги для обзаведения хозяйством. Владимир должен был стать помещиком, и семья проводила бы зимы в Самаре, в которой не было университета, и, соответственно, там не было такого количества опасных «кружков», как в Казани. Судьба, однако, распорядилась иначе: семья Ульяновых все глубже и глубже погружалась в мир революционной активности. На первый взгляд невинная покупка имения вызвала нездоровое подозрение у полиции. Прежний владелец, Константин Сибиряков, в силу «злонамеренного» характера сам был на подозрении у полиции. Сделавший свое состояние на добыче золота в Сибири, Сибиряков, не скупясь, жертвовал средства на всякие радикально-либеральные дела. Он приобрел участок земли и занимался там опасными и, возможно, ведущими к подрыву государственности опытами и новациями. Часть земли он передал группе последователей Льва Толстого, которые, несмотря на непонимание и даже враждебность со стороны соседних крестьян, пытались построить проповедуемый великим писателем аграрный коммунизм. На своей земле Сибиряков делал попытки внедрить передовые методы культивации, закупая такие неслыханные для России орудия, как паровой плуг. В результате, потерпев финансовый крах, Сибиряков был вынужден продать землю. Полиция с интересом присматривалась к покупателям. Ее не так-то легко было убедить в простом совпадении: «подозрительные» Ульяновы покупали землю у «подозрительного» Сибирякова.
Довольно скоро «гениальный» план Марии Александровны потерпел полное фиаско. Ровесники ее сына, русские интеллигенты, могли свободно рассуждать о земельных владениях во Франции или средневековой Англии, знали до мельчайших подробностей историю крестьянской общины, но были совершенно не приспособлены и, главное, не испытывали никакого желания заниматься столь прозаическим делом, как сельское хозяйство. Упоминания об этом коротком периоде в жизни Ленина, когда он был помещиком, то есть «эксплуататором», крайне лаконичны и загадочны. Он сдался, объяснил Ленин жене, поскольку его отношения с крестьянами становились «ненормальными». Алакаевка, как в свое время Кокушкино, стала местом летнего отдыха. Отказавшись от неподходящей затеи, Ленин, как и прежде, запоем читал, занимался спортом и иногда беседовал с крестьянами.
Напрасно Мария Александровна полагала, что Самара окажется относительно спокойным местом. По решению правительства сюда отправляли политических преступников, которым после выхода из сибирской тюрьмы не позволялось жить в больших университетских городах Европейской России.[67]
Поэтому нет ничего странного, что среди местной интеллигенции оказались «неблагонадежные» люди. В 1889 году революционный потенциал семьи Ульяновых увеличился за счет брака Анны с Марком Елизаровым, сыном зажиточного крестьянина. Елизаров учился в Петербурге и, естественно, участвовал в политических волнениях. Теперь они с Анной жили в семье Ульяновых, находясь под надзором полиции. Таким образом, у Марии Александровны появился в семье не просто зять, а новый радикал.
Хотя Самара была городом со стотысячным населением, она оставалась провинциальной дырой. Местная газета делает жалкую попытку объяснить отсутствие культурной жизни в провинциальном городе России XIX века.
«Пройдитесь вечером по Самаре… загляните в окна и, положа руку на сердце, признайтесь, много ли вы видите горожан, склонившихся над книгой… Здесь играют в карты; там проходит ритуал чаепития, сопровождаемый такой зевотой, что можно подумать, будто все семейство поет некую страшную балладу. А здесь глава семейства в волнении меряет шагами комнату; там хозяйка дома сидит за пианино, в то время как ее муж болезненно гримасничает, как будто у него невыносимо разболелись зубы».
Вот бы им в то время телевизор!
Самарское «общество» благосклонно относилось к местным радикалам, даже к тем, кто находился под надзором полиции. В основном это были интеллигенты, и их беседы оживляли салон жены одного купца-миллионщика. Кое-кто из молодых радикалов, выражавших недовольство излишней буржуазной пышностью, временами вел себя непозволительно, однако неизменно присутствовал в доме. Владимир Ульянов поражал товарищей сочетанием революционных принципов и социальной терпимости. Его, в отличие от других, не раздражал стол, покрытый белоснежной скатертью, обилие столового серебра, тарелок, чашек, непременных атрибутов буржуазного дома.[68]
Мало того, Ленин при встрече целовал матери руку. Было ли его поведение реакционным? Ценя страстный радикализм Ленина, товарищи прощали его.
Политическая активность Ленина в Самаре, как и прежде, ограничивалась участием в дискуссионных кружках. В отличие от Федосеева он не пытался вести пропаганду среди рабочих или печатать запрещенные издания. То, что в Самаре Ленин возглавлял марксистский кружок, является очередной выдумкой советских писателей. А вот воспоминание о том, что Ленин в компании трех молодых людей, зачастую за кружкой пива или во время чаепития, обсуждал социалистическую литературу, вызывает большее доверие. Марксистский кружок на Волге был чем-то вроде секты для избранных, члены которой преодолевали огромные расстояния, чтобы доставить соратнику последнюю книгу или статью, контрабандой ввезенную из-за границы. Известностью пользовались основные работы Маркса, особенно первый том «Капитала», переведенный на русский язык в 1872 году. Многие работы Маркса печатались и открыто обсуждались. В глазах цензора эти сложные для понимания политико-экономические труды вряд ли могли привести к заговорам и убийствам. В то время в России марксизм еще только зарождался, но даже в Самаре появился интерес к этому учению. Работы Маркса обсуждались в дискуссионных кружках и, как правило, подвергались критике со стороны молодежи.
В радикальных кругах Ленин первым приобрел известность как выразитель марксистских идей, способный отстаивать свою точку зрения. Требовалось обладать определенной уверенностью, если не сказать – дерзостью, чтобы в двадцать лет, находясь в кругу людей намного старше себя, отрицать основные положения народничества. Однако, по свидетельствам очевидцев (даже противников), он вел себя более чем достойно.
«Владимир Ильич производил впечатление образованного человека. Он обладал глубокими и разносторонними знаниями в области политической экономии и истории, что необычно для человека его возраста. Он мог свободно читать по-немецки, по-французски и по-английски, был хорошо знаком с «Капиталом» и немецкой марксистской литературой. Создавалось впечатление, что этот человек придерживается конкретных политических убеждений. Он объявил себя убежденным марксистом… Он был уверен, что не может существовать серьезных доводов против марксизма».
Было бы, конечно, преувеличением говорить в 1890—1891 годах о Ленине как о «законченном» марксисте и приписывать ему совершенное владение иностранными языками и знакомство с трудами, которое пришло к нему, но несколько позже.
Вот эпизод, который наглядно демонстрирует, какое впечатление Ленин произвел на самарцев, и совершенно ясно, что к тому времени он был уже авторитетным полемистом. Откровенно говоря, бороться с народничеством было относительно просто. Как политическое движение, оно пришло в упадок. Как теория, развиваемая так называемыми легальными народниками, оно продолжало цепляться за упорное отрицание изменяющейся действительности: в России невозможно развитие капитализма, буржуазии и пролетариата. Следует сказать, что первое признание Ленина как полемиста и социального критика следует отнести за счет очевидной слабости его оппонентов.
Правда, с некоторой оговоркой. В мае 1892 года Самару почтил своим присутствием Николай Константинович Михайловский. Кем был Михайловский? Для русского интеллигента того времени такой вопрос показался бы кощунственным. Интеллигент, духовный отец русского народничества. Сейчас его работы интересуют только узкий круг специалистов, а в 80– 90-х годах XIX века радикальная интеллигенция встречала появление любой его статьи, социологического трактата или критической работы как важное событие. Излишне откровенно выражающий восторг, как, впрочем, и глубокую неприязнь, образованный класс видел в Михайловском не только талантливого публициста, которым он был, но и своего рода русский вариант Дарвина, Карла Маркса и Липмана в одном лице. Михайловский снизошел до того, чтобы навестить своего ученика в Самаре, который пригласил самарскую интеллигенцию послушать великого человека. Владимир Ульянов оказался в числе приглашенных, и перспектива столкновения между знаменитым народником и молодым дерзким марксистом приятно щекотала нервы местной интеллигенции.
