о крестьянской природе выступления кронштадтцев. Но, как я и писал выше, С. Н. Семанов тем не менее возвращается к аргументам официальной версии причин конфликта о проникновении во флот с 1918 г. через «бюро вольного найма» деклассированных элементов – любителей усиленного пайка и гордых носителей классических «клешей» в 70 сантиметров 339. «Ибо моряки лучше красноармейцев обеспечивались и продовольствием, и обмундированием. Дисциплина среди этого контингента была очень слабой. Появились и крепли иждивенческие настроения» 340. Сам факт хорошего обеспечения моряков в сравнении с другими категориями населения в историографии не вызывает сомнения. Подтверждением этому может служить и свидетельство Ф. Дана: «они были так лояльны вследствие созданного для них (матросов. – В. П.) после октября 1917 года привилегированного положения» 341
Такие же данные мы находим и в упоминавшемся выше исследовании А. С. Пухова. Во-первых, «некоторые корабли, в том числе и “Севастополь” и “Петропавловск”, получали боевой паек». К сожалению, автор не дает данных о периоде действия таких пайков для матросов линкоров 342. Во-вторых, А. С. Пухов показывает январские нормы выдачи продовольствия: «Приказом по крепости (№ 18 от 24 января 1921 года) на февраль 1921 г. была объявлена норма выдачи продовольствия. Согласно этой норме, полагалось в месяц: хлеб – основной паек 45 фунтов и боевой 60 фунтов, мяса 6 и 7½ фунтов, сахару 2½ фунта и т. д.» 343. Но при хорошем обеспечении матросов питанием (что в общем противоречит дальнейшим построениям) автор отмечает неудовлетворительное положение с обмундированием и условиями проживания 344
С. Н. Семанов также выделяет ряд сугубо местных причин конфликта. Так, одну из причин недовольства моряков исследователь видит в замедленных темпах демобилизации 345. И хотя случаев нарушения приказов было немного, но заметны были пассивность и безынициативность матросов. При этом, правда, в документах ВРК (в обращениях, «Известиях ВРК», в поздних заявлениях участников движения) я так и не нашел требований демобилизации.
А вот что действительно могло сильно влиять на дисциплину, так это многочисленные факты проживания матросов на частных квартирах, в том числе и с новыми семьями 346. Я писал об этом выше.
Как мне кажется, именно эти «Иван-моры», или «клешники», – матросы со своими вполне конкретными материальными интересами с полным нежеланием служить – могли оказать поддержку любому анархическому мероприятию, не будучи, конечно, анархистами по сути. Невозможно оценить в математическом исчислении долю таких матросов, но сам факт их частого упоминания в литературе говорит о том, что явление это было заметным.
Обобщенный образ матроса-«клешника» сохранился в воспоминаниях А. М. Терне: «Носить матроску – большой шик. Матроска дает право свободного входа во все учреждения. Всякий обыватель глядит на матроса с восхищением и не без трепета. Матросы и лица, одетые матросами (а таких очень много), всюду требуют для себя всевозможных удобств и преимуществ в воздаяние их заслуг по утверждению Советской власти в России… Все бывшие матросы при больших деньгах» 347. Однако, как бы ни было распространено мнение, что «носились с клешниками, вот и доносились» 348, следует отметить, что «клешничество» было явлением более заметным в Петрограде, нежели в самом Кронштадте. Сохранилось свидетельство Ю. В. Готье: «их («клешников». – В. П.) особенно много вокруг крепости и около Английской набережной, где они захватили весь квартал, выселив из него жителей» 349
События 1917 г. показали, насколько важно для сохранения политической стабильности на флоте обеспечить доверие матросов по отношению к командованию. Такое доверие было максимальным, когда команды получили возможность сами выбирать себе командиров. К 1921 г. право выбирать командиров у команд уже исчезло, но назначения в большинстве случаев шли с оглядкой на авторитетность кандидатов в матросской среде. Проблема была в том, что флот и отдельные корабли с таким командованием перестали справляться с какими-либо военными задачами. Развернувшиеся в преддверии Х съезда партии большевиков дискуссии о профсоюзах и о «верхах и низах» в полной мере раскрыли эту особенность Балтийского флота. Эта тема также получила развитие в советской историографии.
По мнению С. Н. Семанова, к весне 1921 г. отношение матросов к своему комфлота Ф. Ф. Раскольникову существенно изменилось. Он вел с супругой довольно нескромный образ жизни, проживая в шикарном особняке с прислугой 350. Не в последнюю очередь на окончательное падение авторитета комфлота Ф. Ф. Раскольникова и руководителя Побалта Э. И. Батиса повлияло их активное участие в развернувшейся в январе 1921 г. дискуссии о профсоюзах. Эта дискуссия, особенно активно прошедшая в партийных организациях на флоте, сыграла свою роль в вызревании вооруженного конфликта в Кронштадте весной 1921 г.
Эта версия С. Н. Семанова, основанная на различных докладных записках 1921 г., подтверждается и другими исследователями. Военный историк Ю. П. Петров высказывал мнение о том, что, в отличие от армейских политотделов, возглавлявших партийные ячейки частей, Побалт и его отделения «функциями руководства партийными организациями флота, по сути, не обладали. Руководство ими осуществлял Петроградский комитет партии». Вопрос о партийном руководстве Балтийским флотом после образования Побалта оставался дискуссионным. В сентябре 1920 г. данный вопрос обсуждался на заседании Оргбюро ЦК партии, где было принято следующее решение: «а) Побалт не упразднять; б) общепартийное руководство работой среди моряков Балтийского флота оставить за Петроградской организацией; в) о формах партийной организации моряков Балтфлота поручить договориться ПК и Побалту; г) выдачу партийных билетов членам из Балтфлота производить через соответствующие районы ПК» 351. Обратите внимание на пункт «в». Какая жизненная ситуация! Руководство не смогло принять решение. Представляете, сколько могли бы договариваться между собой две конфликтующие структуры с примерно равным статусом?
Раскол внутри партии существовал и ранее, но дискуссия о профсоюзах привела к острому кризису в политическом руководстве флота. На многочисленных партийных собраниях, где обсуждался вопрос о профсоюзах, даже на тех, где выступал Л. Д. Троцкий, Ф. Ф. Раскольников и Э. И. Батис неизменно терпели поражение. Их оппонентом выступал комиссар Балтфлота Н. Н. Кузьмин. Такие собрания проходили 10 января (собрание партийного актива Кронштадта), 14 января (общее собрание кронштадтских коммунистов, где за ленинскую платформу выступил секретарь Кронштадтского комитета партии Н. Л. Бергман, подчиненный Г. Е. Зиновьева), 15 января (партийное собрание делегатов частей Укрепленного района южного побережья (УРЮП) Финского залива), 19 января (общее собрание моряков-коммунистов Петрограда, на нем выступал Л. Д. Троцкий), 15 февраля (вторая партийная конференция моряков Балтфлота). На всех этих собраниях была поддержана ленинская платформа. Более того, 18 января в резолюции Петроградского губкома осуждались «действия группы товарищей во главе с Раскольниковым», они призывались «к порядку» 352
По мнению С. Н. Семанова, такой раскол в руководстве флота, последующая отставка комфлота и позволили сплотиться антисоветским силам и в решающий момент благодаря провокациям захватить власть. По мнению С. Н. Семанова, наибольшая вина за дестабилизацию положения в Кронштадте лежит на Ф. Ф. Раскольникове.
Все без исключения советские авторы связывают избрание ВРК и арест части большевиков на делегатском собрании 2 марта
