Всплеск антигерманских настроений моментально привел к погромам, в столице разнесли немецкое посольство. «Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и как снег посыпались листами на толпу, – записал Спиридович. – Летели столы, стулья, комоды, кресла… Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала ура. А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи. Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их стянули с крыши, под восторженное ура, стащили волоком к Мойке и сбросили в воду»[324]. Столицу немедленно переименовали из Петербурга в Петроград.
26 июля были собраны Государственный Совет и Дума, которые Николай призвал до конца исполнить свой долг, закончив свое выступление словами: «Велик Бог земли русской». Полное энтузиазма громкое ура было ответом государю. Выступали председатель Думы Александр Родзянко, министры, прозвучали проникнутые самыми верноподданническими чувствами заявления от представителей национальностей и конфессий – поляков, латышей, литовцев, евреев, мусульман, балтийских и поволжских немцев. Затем последовали заявления «ответственной», то есть либеральной оппозиции. Кадеты – крупнейшая политическая сила в Думе – уверяли: «Мы боремся за освобождение родины от иноземного нашествия, за освобождение Европы и славянства от германской гегемонии, за освобождение всего мира от невыносимой тяжести все увеличивающихся вооружений»[325]. Генерал Антон Деникин и спустя много лет опишет в своих мемуарах значимость этого момента: «Когда Государственная дума в историческом заседании своем единодушно откликнулась на призыв царя «стать дружно и самоотверженно на защиту Русской земли»… Когда национальные фракции… выразили в декларации «непоколебимое убеждение в том, что в тяжелый час испытания все народы России, объединенные единым чувством к родине, твердо веря в правоту своего дела, по призыву своего государя готовы стать на защиту родины, ее чести и достояния» – то это было нечто больше, чем формальная декларация. Это свидетельствовало об историческом процессе формирования РОССИЙСКОЙ НАЦИИ»[326]. Процессе, явно не завершившемся.
Патриотический порыв охватил и левую оппозицию. Даже вынужденные скрываться в эмиграции видные революционеры – Плеханов, Засулич, Савинков и другие – дружно выступили за защиту Отечества. Та же картина наблюдалась и во всех остальных воевавших странах. Везде самые ярые оппозиционеры из числа социал-демократов объявили о безоговорочной поддержке своих правительств. За небольшими, но, как выяснится, существенными исключениями: лидера небольшой партии большевиков Владимира Ленина, ряда его единомышленников, а также некоторых представителей социалистической и либеральной интеллигенции, желавших провала «тюрьме народов». «Для нас, русских, – заявит Ленин, – с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и сейчас – поражение царизма в данной войне. Ибо царизм в сто раз хуже кайзеризма»[327]. В Германии или Франции за такие слова в военное время могли и расстрелять….
Наивысший накал патриотических настроений продемонстрировала Москва, куда царская семья под звон колоколов въехала 4 августа. Встреча императора восторженными толпами затмила все самые памятные торжества его правления, включая 300-летие дома Романовых. Но по толпе шел и тревожный шепот: наследник престола Алексей не мог ходить, его нес на руках казак-конвоец. Взоры обратились на царицу – Александру Федоровну. «А та, бедная, не менее его больная нравственно, чувствуя на себе укоры за больного ребенка, сжав губы, вся красная от волнения, старалась ласково улыбаться кричавшему народу, – вспоминал Спиридович. – Но плохо удавалась эта улыбка царице…»[328]. «Немка», – шептали люди.
В те дни была уверенность, что война продлится 3–4 месяца. Она продлилась более четырех лет. Она унесет жизни двадцати миллионов человек, Австро-Венгрия исчезнет с карты Европы, падут три из четырех вступивших в войну монархий – Романовых, Гогенцоллернов и Габсбургов. Уцелеет только Виндзорская династия.
Была ли Российская армия готова в войне? Конечно, нет. Как никогда она за всю нашу историю не была готова к большой войне. Полной готовности к крупному военному конфликту не может быть в принципе. Уж насколько была готова Германия к Первой и Второй мировым войнам, а ведь обе проиграла. Даже такая военная сверхдержава, как современные Соединенные Штаты, оказалась не готова к партизанской войне в Ираке и Афганистане. Россия в начале ХХ века не могла быть готова к войне и потому, что она была страной догоняющего развития, оборонное строительство ей пришлось начинать во многом заново после русско-японской войны, и военные планы должны были быть реализованы к срокам, до которых Российская империя на доживет.
Еще в 1900 году у России была самая большая в мире армия – 1,16 млн военнослужащих – почти вдвое больше, чем в любой крупной европейской стране, и третий по тоннажу флот. Армия комплектовалась по принципу воинской повинности. Из всех подданных Российской империи – кроме жителей недоступных и отдаленных мест, инородцев Сибири, некоторых кавказских народов и жителей Финляндии – на действительную воинскую службу по жребию призывался каждый третий, остальные зачислялись в ополчение, где проходили краткосрочные сборы. Срок службы составлял 3 года в пехоте и артиллерии и 4 года – в прочих родах войск.
Армия, внушавшая уважение своей численностью, вместе с тем сильно отставала от вооруженных сил крупных мировых держав по техническому оснащению и по возможностям быстрого развертывания из-за слабости транспортной инфраструктуры. Эти недостатки наглядно проявились во время войны с Японией, обернувшейся сильнейшим ударом не только по престижу России, но и по ее вооруженным силам. Впервые великая европейская держава потерпела поражение на азиатской периферии. На эту войну Россия – уже в начале века – истратила свои стратегические резервы и неприкосновенные запасы. И это при том, что из-за слабости собственной промышленной базы и возможности организовать нам блокаду страна должна располагать большими резервами и запасами, чем любая другая великая держава. «Наши сухопутные силы расстроены и крепости в таком состоянии, что представляют для противника готовый трофей; вместе с тем Россия не имеет и флота»[329], – признавал военный министр до 1909 года Александр Редигер. Японцами были потоплены или захвачены 69 боевых и вспомогательных судов, в том числе 15 эскадренных миноносцев, 11 крейсеров, 22 миноносца. Перестал существовать не только Тихоокеанский, но и Балтийский флот, который почти весь был послан на Дальний Восток. Проявились пороки организации армии, недостатки в боевой подготовке и выучке. После русско-японской войны было не до немедленной реформы армии, необходимой для наведения порядка внутри страны и прекращения смуты, которая, в свою очередь, ударила по экономике и привела в большим проблемам с бюджетом, в том числе с военным.
«Таким образом, перед русским военным ведомством все время стояла дилемма, либо сократить численность армии, либо гнаться за дешевизной содержания, – справедливо подчеркивал генерал-лейтенант Николай Головин. – Военное ведомство выбрало второй путь и в этом отношении… перешло предел допустимого»[330]. Состояние вооруженных сил стало расцениваться как критическое. Генерал Алексей Поливанов опишет в Думе, как оно выглядело в 1908 году, когда он был помощником военного министра: «Не хватало почти половины комплекта обмундирования и снаряжения, потребных для выхода в поле армии военного состава, не хватало винтовок, патронов, снарядов, обозов, шанцевого инструмента, госпитальных запасов; совсем почти не было некоторых средств борьбы, на необходимость которых указывает как опыт войны, так и пример соседних государств: не было гаубиц, пулеметов, горной артиллерии, полевой тяжелой артиллерии, искровых телеграфов, автомобилей… Скажу коротко: в 1908 г. наша армия была небоеспособной»[331].
Политическая стабилизация, за которой последовала и финансовая, позволила наконец приступить к назревшим преобразованиям. Они были связаны, главным образом, с именем генерала от кавалерии Владимира Сухомлинова. Еще во времена русско-турецкой войны 1877–1878 годов он командовал кавалерийской дивизией, с 1908 года возглавил Генштаб, а через год был назначен военным министром. Последовали шаги по увеличению оборонных расходов, совершенствованию стратегии и тактики, качества подготовки войск, повышению престижа армии и военной службы. Военные расходы выросли с 556 млн рублей в 1908 году до 826 млн в 1913-м, хотя все равно это было на четверть меньше того, что тратила Германия[332]. Началось перевооружение артиллерии современными типами орудий (так, в составе корпусной артиллерии появились орудия навесного огня), были впервые созданы управление военно-воздушного флота, автомобильная служба, реформированы службы «ремонтирования» кавалерии, связи, санитарный и ветеринарный отделы армии, мобилизационная часть, программы обучения в военных учебных заведениях, введена практика сверхсрочной службы для нижних чинов.
