Одним из главных событий, важнейшим толчком к которым явилось то, что мы называем словом путч , была ликвидация СССР. Для этого события существуют именования, и их немало. Однако, как кажется, многие не понимают важных различий между этими наименованиями. Распад СССР буквально означает, что страна распалась сама по себе. Это словосочетание не содержит того уничижения, которое есть, например, в крах СССР. А вот развал СССР допускает двоякую интерпретацию. И почти естественный процесс (как в распад ), и специально организованную акцию (не сам развалился , а развалили ). Сравните, например, демонтаж СССР, предполагающее сознательную, организованную и продуманную ликвидацию.
Вся эта невнятица – и отсутствие осмысленных именований для одного важного события и периода в новейшей истории нашей страны, и неоправданный разнобой в именовании другого исторического события – наводит на грустные мысли. Важные исторические периоды и события требуют, как минимум, своего почти терминологического обозначения. Пусть даже и с привнесением субъективной оценки. Без чеканных формул типа Куликовская битва, строительство Петербурга, бироновщина, Отечественная война 1812 года, Великая Отечественная война 1941–1945 гг., политические процессы 1937 года и т. д. невозможно осмыслить свою историю.
Вопиющая безответственность в именовании последних событий в России – показатель идейно-нравственной опустошенности общества. И отсутствия авторитетных духовных пастырей народа. Именно они должны были бы предложить обществу соответствующие именования.
Осмелюсь предложить для событий 19–21 августа 1991 года именование «Августовская антикоммунистическая революция».
Мысль, лишенная слов
Обсуждение сталинской политики голода по отношению к населению обнаружило некоторые несовершенства в языке нашей исторической науки. Оказалось, что нет русского слова для обозначения такой политики. Есть только не слишком точное название этих действий по отношению к производителям – изъятие излишков продовольствия . А по отношению к потребителям эта политика оборачивается дефицитом . Именно поэтому украинское слово голодомор ("политика, направленная на то, чтобы морить население голодом") легко приживается в современном русском языке.
Желание некоторых украинских историков объявить сталинскую политику голода на Украине геноцидом населения противоречит значению слова геноцид – «уничтожение людей по расовым и национальным (генетическим) или религиозным признакам». Во-первых, сталинский голод, как и любой голод вообще, не различал этносов и был направлен против всех народов, в том числе и не проживавших на Украине. Во-вторых, он предполагал не уничтожение людей, но низведение их до уровня голодных и полуголодных существ. Если бы не слово голодомор , эту политику можно было бы назвать словосочетанием «массовый голодный террор». Поскольку террор означает «устрашение методами угроз, насилия, уничтожения и само это запугивание, насилие и уничтожение». Своеобразным антонимом по отношению к такой политике является солженицынское сбережение народа .
Неправильно называть геноцидом и сталинские преступления, связанные с депортацией народов. Направленная против конкретных этносов, эта депортация не была уничтожением, но представляла собой исключительные по своей жестокости «государственные карательные меры». А этот комплекс дефиниций обозначается по-русски словом репрессии . В данном случае его было бы полезно уточнить указанием на их этническую направленность. В результате могло бы возникнуть слово типа генорепрессии (не геноцид !).
С другой стороны, ленинско-сталинская политика включала в себя элементы, ориентированные и на физическое уничтожение людей, составляющих определенные группы. Только эти группы были не этническими, а социальными. Речь идет о крупных собственниках (пресловутые помещики и капиталисты), высших царских чиновниках и т. п. Совершенно необходимым для обозначения «уничтожения людей по их социальным характеристикам» является слово социоцид . Оно, кажется, появилось совсем недавно, не отмечено словарями, и его будущее пока неопределенно.
Однако даже при всех ужасных гонениях, например, на церковь политику по отношению к ней нельзя связывать с полным уничтожением и следует назвать беспощадным социальным террором. И так называемое раскулачивание – это тоже социальный террор (возникновение и смакование слова кулак в определенном значении – предмет специального лингвистического разговора). Отмечу, что почти фразеологизированная формула уничтожить кулачество как класс предполагает не только физическое уничтожение представителей этого класса, но и их переход, более или менее трагический, в другие сохранившиеся социальные группы.
Итак, в государственной политике следует различать «уничтожение» ( геноцид , например), карательные меры ( репрессии ) и комбинацию одного и другого ( террор ). Кроме того, весьма полезно отмечать, какой именно признак человека делает его объектом уничтожения, репрессий или террора. Национальный или религиозный – тогда в случае уничтожения используется слово геноцид (с возможной последующей конкретизацией относительно нации и т. п.). В случае же террора или репрессий однословных национальных обозначений обычно нет. Их роль выполняют словосочетания типа террор в отношении крымских татар, репрессии против калмыков и т. п. Если определяющий «державный гнев» признак – «социальная принадлежность», то социоцид – это обобщенное название для «уничтожения социальной группы». В случае репрессий и террора выступают вполне конкретные словосочетания типа репрессии против интеллигенции, террор по отношению к служителям церкви и т. п.
Хапомания
Слово коррупция в последнее десятилетие стало в русском языке одним из самых употребительных. Оно устраивает и тех, кто коррумпирован, и тех, кто любит говорить о борьбе с коррупционерами.
Последних – потому, что порок власти обозначается все-таки более конкретно, чем просто порок. А первых – потому, что коррупция никого конкретно не называет и суть явления обозначает весьма размыто. Ведь для поджигателя всегда предпочтительнее слово пожар , как для палача – жестокость , а для хулигана или бандита – стычка, конфликт , а не агрессия, нападение или захват .
Согласно словарю академика Н.Ю. Шведовой, коррупция – это «моральное разложение должностных лиц и политиков, выражающееся в незаконном обогащении, взяточничестве, хищении и срастании с мафиозными структурами». Иными словами, коррупция – это глубокая нравственная порочность. Она проявляется в презрении к закону и в сотрудничестве с бандитами, а продиктована стремлением к непомерному личному обогащению. Причем взяточничество, вымогательство, казнокрадство – это лишь формы, позволяющие обогащаться. Согласитесь, что за словом коррупция стоит очень много разных элементов смысла: и корыстные цели, и разные способы их достижения, и общая моральная оценка личности. Хотелось бы говорить о каждом из этих явлений поконкретнее.
Для обозначения инстинкта, ведущего к коррупции, весьма удачное слово изобрел наш выдающийся современник, писатель Даниил Гранин. Именно у него я впервые встретил слово хапомания . Слова этого, насколько мне известно, нет в словарях. Но оно абсолютно внятно обозначает «страсть к тому, чтобы хапать». Первая его часть представлена не только в словах хапать ("хватать, брать, красть, присваивать"), хапуга ("жадный человек, готовый все взять себе, присвоить"), но и в других отглагольных производных хапнуть, хапок . Этот образ отразился и в прихватизация . Хорошо укоренена в русском языке и вторая часть гранинского слова. Мания – это и «сосредоточенность сознания на одной идее». Мания величия — это и «убежденность в своем превосходстве перед другими людьми"». Мания преследования – это и «страх, подозрительность и недоверие к другим людям». Мания может обозначать и сильное, почти болезненное пристрастие, влечение к чему-либо. Это значение представлено, например, в наркомания, киномания. От слов со второй частью мания легко образуются названия лиц: наркоман, киноман и хапоман.
Ценность придуманного Даниилом Александровичем слова по сравнению с коррупция состоит в том, что оно более конкретно. И внутренне прозрачно обозначает доминирующую, доходящую до болезни, не лимитируемую ни умом, ни нравственностью, всепобеждающую страсть. Страсть – хапать! Именно это слово точно определяет поведение столь многих состоящих при власти людей. В том числе и наших современников. Слово хапомания ставит абсолютно точный диагноз, определяя поведение человека и его ценности. Сам Даниил Гранин пишет: «Любой русский писатель, самый великий, радовался, когда удавалось обогатить русский язык хотя бы одним-двумя словами. Карамзин ввел слово промышленность , Достоевский – стушеваться . Кантемир… пустил в обиход великое слово гражданин . Странный это дар. Попробуйте ввести новое слово, да чтоб оно укоренилось…» Осмелюсь добавить, что введение нового слова не самоцель. Оно должно закрыть ту реальность, которая существует в жизни, но остается без этого слова безымянной либо требующей длинных многословных описаний. Как это, например, было до того, пока Михайло Ломоносов не придумал слово насос , а Карл Брюллов – отсебятина . Постоянно развивающаяся жизнь, с ее новыми артефактами и представлениями, требует новых слов. Без них язык отстает от главного требования жизни к нему – точно отражать, называть то, что в ней существует. Однако как бы ни было важно придумать слово, без которого язык не полностью адекватен реальности, оно должно еще укорениться в языке.
