Но вот вода с шумом полилась через край.
— Эй, шофер! — крикнул из кабины пассажир. — Заснул, что ли?
Фетисов кинулся к колонке, завинтил кран. Руки плохо повиновались, становились чужими. Сказывалось нервное перенапряжение.
Выехали на дорогу. Виктор Ильич старался не глядеть на своего соседа, чтобы тот не уловил в его глазах тревогу. Он лихорадочно искал малейшую зацепку, чтобы затянуть время и дать возможность милиции нагнать их. Наконец он посмотрел на приборный щиток и озабоченно сказал:
— Боюсь с бензином не обойдемся, паря.
— Тогда жми к заправочной! — приказал бандит.
На заправочной Фетисов долго копался в моторе, с отверткой и гаечным ключом лазал под задним мостом, что-то там подвинчивал, простукивал. И это длилось до тех пор, пока из кабины не была вновь подана команда:
— Эй, ты, не тяни резину! Чего там канителишься?
Пришлось, скрепя сердце, повиноваться. Фетисов встал, не спеша отряхнул полушубок, ветошью обтер руки и в который раз с надеждой посмотрел на дорогу. Но она была пустынна.
Включил зажигание, медленно нажал на стартер… Машина пошла, покачиваясь на ухабах. С каждым километром таяла надежда на помощь.
И все же помощь пришла. В смотровое зеркало Фетисов увидел приближающийся «газик». «Милиция?!» Сердце заколотилось часто и гулко. Шофер невольно нажал на тормоза.
— Что?
— Давай-ка, парень, на ветру минутку постоим…
— А-а! Согласен…
Они поспешно вышли из кабины: шофер по одну сторону, пассажир по другую.
А милицейский «газик» словно вынырнул из-под земли. Взвизгнули тормоза, распахнулись дверцы, и пятеро мужчин уже взяли в кольцо грузовик.
Бандит все понял.
— А-а! Заложил, стерва!
Он метнулся к кабине, но было поздно: следователь Попов преградил ему дорогу и, как клещами, стиснул протянутую к оружию руку…
Задержанный, некто Дегтярев, был преступник не из мелких. Освободившись из колонии, где он отбывал срок за изнасилование, он принялся за старое. Темной ночью он напал на незнакомую женщину… Однако уйти от возмездия не удалось.
Е. Косаев, полковник милиции, Н. Серикбаев, полковник милиции.
Странствующий «Аполлон»
В разгар осенних полевых работ председателя колхоза «Передовик» Ивана Петровича Кравцова вызвали в милицию.
— У нас к вам важное дело, — сказал ему с виду хмурый капитан из областного отдела ОБХСС. — В вашем колхозе некто Цирер оформлял клуб. Вы уверены, что он художник?
— А как же! — не раздумывая ответил Кравцов. — Он, по-моему, не простой, а заслуженный… Вучетич!
Капитан улыбнулся. Наступило неловкое молчание. Кравцову стало не по себе. Он достал носовой платок и начал старательно вытирать вспотевший лоб.
— И сколько денег вы отвалили этой знаменитости? — продолжал спрашивать капитан, по-прежнему улыбаясь.
— Э… тысяч двадцать… наличными, — тихо ответил Кравцов.
— Весьма щедро! И никаких подозрений у вас не возникало?
Кравцов не знал, что ответить. Только сейчас, сидя перед следователем, он понял, какую оплошность допустил, связавшись с этим новоявленным «Вучетичем».
Все началось в начале августа. В их колхозе соорудили клуб. Дело было за оформлением, а местные специалисты справиться с такой работой не могли. И вдруг совершенно неожиданно в кабинет председателя вошел подвижный лысеющий человек. Он был важен и немногословен, представился художником-скульптором, скупо намекнул на рекомендации товарищей из области. Председатель тут же дал задание прорабу и секретарше — позаботиться о работе и об отдыхе талантливого гостя.
Весь следующий день гость был деловит и сноровист: тщательно измерил зал, фойе, потолки и даже лестничные клетки, сделал ряд сложных расчетов в своей записной книжке, подсчитал стоимость работ. К концу дня эскизный расчет на оформление клуба был готов.
Деловитость скульптора, обилие специальных терминов, короткие остроумные реплики — все располагало к незнакомцу. Это даже как-то отодвигало на задний план меркантильные соображения: с такой широкой натурой, как у приезжего, можно было оформить не один клуб. «Деловой мужик», — подумал Кравцов и дал указание экономистам и бухгалтеру не ограничивать творческую фантазию скульптора.
— Тринадцать тысяч, — тихо сказал Кравцову бухгалтер.
— Ну, здесь торговаться неудобно…
Получив изрядный аванс, Цирер сразу же открыл свою широкую натуру. Можно было подумать, что деньги для него действительно не имеют никакого значения. В первый застольный вечер он их не жалел. Правда, шутки его были несколько пошловаты, но в конце концов на это многие перестали обращать внимание — вино лилось рекой.
Он был героем этого вечера. Миловидная девушка рядом с ним, разгоряченная шампанским, слушала его со вниманием и благоговением: он рассказывал о загранице, о своей заслуженной и трудной жизни. Венцом этого счастливого рассказа был тот самый подходящий момент, когда Цирер ловко надел на средний палец правой руки своей избранницы неизвестно откуда взявшееся золотое кольцо. Лида вспыхнула, но протестовать не стала: кольцо было действительно золотое, сидящего рядом художника хотелось слушать не переставая…
Так шли дни творческой деятельности приезжего таланта. Были и другие избранницы, менее легкомысленные, но все-таки теряющие бдительность после нескольких атак Цирера. Например, Маргарита Сергеевна, которая тридцать лет прожила на свете, несколько лет работала в хозяйственном магазине, но никогда не задумывалась, что она может стать для кого-то не просто приятной и милой женщиной, а «настоящим идеалом женской красоты». Цирер был уверен, что таких слов Марго никто не говорил. И он не ошибся.
Ошиблась Маргарита Сергеевна, оформляя для приезжей знаменитости счет на краски. Ну где тут помнить о такой мелочи, как необходимость написать указанную сумму прописью.
Цирер не мелочился: он увеличил этот счет в сто раз! Документ есть документ и предъявить его в бухгалтерию колхоза «Передовик» не представляло большого труда.
А между тем он работал. Это могли подтвердить некоторые жители села, где оформлялся клуб. Он приезжал на стройку, мягко журил маляров за плохо подобранный колер. Он ценил время и ездил почти всегда на такси. Вот и в тот день его вдруг вызвали телеграммой в Москву, и он укатил на такси в Актюбинск.
Однако до места назначения не доехал, ибо «заскочил» в Мартукский район, где за три дня заключил договора с двумя колхозами: на двенадцать и пятнадцать тысяч рублей. И еще: организатор он был неплохой и сколотил две бригады маляров, которые сразу же приступили к работе.
Право же, такое дело нужно было отметить. Конечно, в Актюбинске. Отметили на славу: около шести часов не смолкали тосты любителей выпить и повеселиться за чужой счет.
Похмелье было горьким: утром Цирер встретился с работниками ОБХСС. Это было явное недоразумение.
— Я человек свободной профессии! Такие, как я, несут культуру в село, воспитывают у людей эстетические вкусы!
Устное объяснение кое-как получалось. Писать об этом же было нелегко: количество ошибок в письменном объяснении Цирера перевалило за сотню. Рассказ о творческом даровании, которое он обрел по наследству, был несколько испорчен упоминанием о том, что мешало его росту как художника. Двадцать лучших лет было загублено! И где? В местах не столь отдаленных. Нет, все законно: срок получил за некоторое пристрастие к чужому добру… Но ведь в душе-то я художник! — горячился Цирер.
Бернард Цирер до самого ареста в этот последний раз все время считал себя коллективистом. Обвинения в частнопредпринимательской деятельности он гневно отвергал, напоминая о созданных бригадах маляров, которым он платил из собственного кармана…
Женскую «неблагодарность» проявила Лида, которая, узнав о последних новостях, разрыдалась прямо в кабинете следователя. Оставалось сожалеть о «благодетеле»:
— Ах, как это ужасно и гадко. Ведь Бернард обещал меня устроить в институт, создать уют и обстановку, показать заграницу. Да, да… Все время на такси, все время куда-то спешил… Что ж, возраст не помеха. Лишь бы человек был хороший. Он был щедр, он давал много денег… Я могла надеяться на устройство своей личной жизни…
Не менее «интересна» деятельность Цирера на трудовом «творческом» фронте. Чтобы оценить его работы, была создана специальная авторитетная комиссия. Во всех трех колхозах — малярно-декоративные работы. Так единогласно установили члены комиссии. Была указана и их стоимость — 10 % от суммы, которую получил Цирер.
У следственных работников помимо служебной необходимости теперь появился даже интерес. А что же еще «организовал талантливый художник»? Опытный оперативник Мурзабаев пошел по следам «легенды». В одной только Чимкентской области делец положил в карман наличными двадцать тысяч рублей! А чего стоили последующие документы!? Разоблачительные письма из Кустаная, Петропавловска и из других мест потрясают деталями бесцеремонности лжехудожника. Целинникам он, словно издеваясь, прислал свою знаменитую картину «Верблюд в пустыне», не забыв оценить ее в пятьсот рублей. Неважно, что требования заключенных с несколькими колхозами договоров не были выполнены. Зато, как считал Цирер, труженики Целины могут питать надежду на связывающие их и художника нити железной дороги, что нарисована все на той же известной картине «Верблюд в пустыне». Верблюд тоже смотрит на убегающие рельсы, которые уже не раз уводили мошенника от разъяренных заказчиков.
