— Когда и откуда в вашей конторе взялся этот сейф?
— Сейф? Да не помню, уже давно стоит. Или нет, вот этот всю жизнь стоит, а этот — он указал на сейф, из которого пропали деньги, — этот главбух Сиваков из города привез года два назад.
— А где может быть второй ключ от сейфа?
— Его сразу не было. Это и лучше, один ключ у одного человека, один за все отвечает.
— А если этот ключ у преступника?
— Уж не подозреваете ли вы Сивакова? Честнейший человек, — горячился директор. — За Сивакова я лично отвечаю, он ни в чем не повинен. Документы посмотрите. Выпивает, правда, но честный, добросовестный и исполнительный работник! Сколько лет его знаю, никаких ошибок в работе.
— Сколько же лет вы его знаете?
— Сколько? Много… Да скоро год.
— Расскажите подробнее, как он к вам попал.
Полился складный рассказ о достоинствах главбуха, о его безупречной биографии, о знании дела. После этого одного за другим расспросили работников бухгалтерии. Создалась такая картина.
Ранней весной в совхоз Приозерный приехал высокий седовласый мужчина. Это был вновь назначенный главный бухгалтер хлебоприемного пункта Павел Григорьевич Сиваков. Нелегко в поселке было с жильем, но ведь не каждый день приезжают хорошие специалисты — выделили Павлу Григорьевичу трехкомнатную квартиру, потому что ждал главбух жену и детей из города.
Однако ни жена, ни дети к нему не приехали, соседи уж начали судачить: «Вот они, городские, мужа бросила, не едет», — даже жалели Сивакова; но вскоре поселилась в его просторной квартире молодая женщина, неизвестно откуда взявшаяся. В поселке опять заговорили: «Не век же одному куковать молодой ведь, а жена — так пусть в следующий раз едет за мужем, пусть спасибо скажет, что детей не бросил, помогает». Посудачили и стихли, а тем временем в бухгалтерию хлебоприемного пункта пришел исполнительный лист, не таким уж примерным отцом оказался главбух. (Позднее выяснилось, что и специалист он не слишком хороший). Работу свою перекладывал на плечи младших сотрудников и часто даже не пытался проверять. Проработав меньше года, Сиваков успел сменить двух кассиров. Первая, Федотова, ушла сама, потому что обстановку для работы Сиваков создал невыносимую: постоянно брал из кассы деньги, однако долг свой не желал оформлять письменно, и всякий раз, когда кассир требовала этого, скандалил и угрожал увольнением. Второй была Эмма Рудь, уволенная как не вызывающая доверия. С новым кассиром тоже не все ладилось — требовала расписки на деньги, взятые в долг. Кассир Широкова сейчас припомнила, что накопилось этих расписок больше, чем на 300 рублей, но и их не оказалось в сейфе.
Однако всех этих доказательств было еще недостаточно для предъявления обвинения, нужны были вещественные улики.
На следующий день рано утром Андронюк встретил Ильину, сожительницу Сивакова. Она несла большой сверток в сторону степи.
— А я к вам, — засуетилась женщина. — Вот ведро из-под бензина подобрала, думаю не из него ли дом подожгли?
Круг замыкался как-то уж очень жестко. Надо было действовать быстрее. Андронюк уже имел ордер на арест и обыск у Сивакова. Пришла и реставрированная запонка, на ней была изображена курительная трубка. Андронюк показал эту запонку сотрудникам бухгалтерии, и все сказали, что принадлежит она Сивакову и купил он эти запонки недавно, в свою последнюю поездку в город.
— А когда последний раз Сиваков был в городе?
— Недели две назад.
Недели две окна еще не открывали после длительных морозов, они даже были заклеены для сохранения тепла, вот уже четыре месяца как их заклеили. Сомнений не оставалось, запонка была утеряна преступником в тот момент, когда он уходил через окно. Кто преступник, тоже теперь было ясно, но участковый продолжал колебаться: вдруг поклеп на честного человека? Смущала безупречная биография Сивакова. Однако все улики были налицо, и Андронюк с двумя понятыми явились к Сивакову на дом с ордером на обыск.
Это была первая встреча Сивакова с Андронюком после пожара. Сиваков держался спокойно и всем своим видом говорил, искать — ваше дело, я тут не причем, даже проскальзывала гримаса недовольства: вот пришли беспокоить честного человека и не стыдно. Понятым даже немного стало неудобно, они держались стороной и, казалось, не верили в вину седого и уверенного человека, о ком прежде слова плохого не слышали. За двоих нервничала Ильина, она суетилась, краснела и бледнела, но всем своим видом показывала, что она ждала этого обыска, ждала, но еще не успела подготовиться к нему.
Андронюк пошел к шкафу и тщательно ощупал рукава рубах, висящих на плечиках, проверил карманы; он искал основную улику: необходимо было свести воедино половинки этой улики. Теперь Андронюк не сомневался, что там в стороне стоит, опершись о дверной косяк, враг, и его внешне равнодушный взгляд таил в себе и злобу, и ненависть. Так, ощупывая веши, Андронюк мучился лишь одной загадкой — загадкой безупречной биографии. Двадцать лет бухгалтерского стажа без единого взыскания.
Сиваков не сразу понял, что ищет участковый. Он долго молча наблюдал за ним, в свою очередь Андронюк наблюдал за Сиваковым. Догадка пронзила бухгалтера прежде, чем вещественное доказательство было найдено. Глаза его вспыхнули яростью и погасли: он успел овладеть собой.
— Откройте кладовку, — сказал Андронюк любезной Ильиной.
Дрожащими руками, не попадая в замочную скважину, Ильина попыталась открыть дверь. Наконец, Сиваков сам прошлепал к ней в стоптанных домашних туфлях, спокойно взял ключ и легко открыл неподдающуюся дверь, Андронюк видел в нем преступника не случайного и не новичка. Нельзя было не отметить его выдержки, когда в груде грязного белья участковый нашел то, что искал. Это была рубашка, на одном рукаве которой болталась одинокая запонка с изображением курительной трубки. Когда он извлек из кармана вторую, точно такую же запонку, Сиваков продолжал оставаться равнодушным.
— А где же деньги? — упаковывая обе запонки, спросил милиционер.
— Деньги? Деньги ищите… Это ваша работа, я денег не брал. — В голосе бухгалтера чувствовалась ирония.
Теперь надо было найти деньги. Он не мог их спрятать в степи, деньги были где-то близко, но не здесь, не в комнате, не в квартире.
Погреб на улице. Может быть, там? Андронюк с понятыми, которые пока еще не поняли всей сути значения вещественного доказательства и, казалось, даже изумились — стоило ради этого огород городить, — вышел во двор, уверенно подошел к погребу и, раскидав солому, откинул крышку. Погреб доверху был наполнен картофелем, и это теперь, весной, когда даже у самых запасливых хозяев картофель на исходе. С третьим ведром поднялся один из понятых. Рука Андронюка уперлась в мягкий сверток, аккуратно перевязанный бечевками много раз крест накрест.
— Что это? — спросил он у потемневшего Сивакова.
Тот молчал. Развязав бечевки, Андронюк показал всем деньги.
— Пишите, гражданин следователь, на этот раз я сплошал…
И тут начался длинный рассказ о том, как Сиваков залез в долг к кассиру, как не знал, где взять денег, чтобы рассчитаться, и вот решил поправить свои дела преступлением, как обливал он бензином столы, как взламывал сейф. Рассказал он и о том, что утаил второй ключ специально для того, чтобы безнаказанно брать деньги из сейфа, за который был в ответе другой человек. Так были украдены 230 рублей — растрата, за которую уволили Эмму Рудь. Все детали этого преступления, даже способ, каким Сиваков влез в доверие к директору хлебоприемного пункта, были ясны и известны Андронюку. Эту картину он составил По свидетельским показаниям. Волновала следователя «безупречная биография». Об этом и спросил он Сивакова.
Поверженному Сивакову стало смешно, он засмеялся и сказал, что такие вещи делаются очень просто — «безупречная биография» — это безупречный паспорт и трудовая книжка. Что до образования, так это образование ограничивается тремя неполными месяцами на шестимесячных курсах, а стаж стаж у него тюремный — 20 лет — ровно столько, сколько указано в трудовой книжке.
С первых же дней войны Сиваков сдался в плен и служил немцам, за что был судим. Освободившись по амнистии, он приехал во Львовскую область, в Перемышль, где отнюдь не собирался заниматься честным трудом, промышлял спекуляцией. И опять скамья подсудимых. Но и теперь этот человек не сделал выводов, он ограбил совхозную кассу и совершил поджог.
— Так вы не первый раз совершаете поджог?
— В третий. В Бештановском заготзерно я тоже ограбил кассу, и за это сидел…
Б. Самсонов.
Исповедь перед людьми
Морозным утром ехал я на другую сторону Иртыша, чтобы познакомиться с человеком, о котором знал пока что одно: ему тридцать лет и… шестьдесят лет судимости.
