«Вчера было проведено трудное совещание с корпусными командирами, на котором обсуждалось тактическое положение. Вследствие истощения ресурсов и укрепления позиций противника мы с сожалением констатировали, что в сложившихся обстоятельствах не следует возобновлять попыток прорвать фронт противника или обойти его с южного фланга. Сомнительно, что возможность возобновить наступательные операции возникнет раньше середины сентября. Все зависит от способности противника восстановить свои танковые силы. Таким образом, мы временно будем придерживаться оборонительной тактики, что не исключает тщательной подготовки и укрепления сил во всей полосе нашей обороны. Со временем мы воспользуемся первой возможностью предпринять внезапное, ошеломляющее противника наступление».
Задолго до получения телеграммы генерала Окинлека те люди в Лондоне, которые отвечали за это направление боевых действий, пришли к выводу, что для выправления положения нужны экстраординарные меры. Начиная с 1940 года Средний Восток получал все, что могла дать Британия, в виде людей и машин. Во всех столкновениях с противником 8-я армия и военно-воздушные силы пустыни начиная с середины 1941 года имели численное и материальное превосходство над противником и, несмотря на это, были вынуждены отступить почти до египетской Дельты, а теперь главнокомандующий просил об оперативной паузе.
Поражения в летних кампаниях, падение Тобрука, пленение множества солдат и потеря большого количества боевой техники, почти паническое отступление к Эль-Аламейну, слухи о планах полной эвакуации Египта вызывали большую озабоченность в Англии в момент, когда страна вступала в четвертый год войны.
Всем также было ясно (и этого следовало ожидать), что последние события неблагоприятно сказались на состоянии морального духа ранее боеспособной и уверенной в своих силах армии пустыни. Отступление и ошеломляющая череда трагических событий, начиная с конца мая 1942 года, выявили напряжение, соперничество и подозрения, которые существуют в любой армии, но при благоприятной ситуации никогда не выплескиваются наружу. Начала циркулировать легенда о том, что армия деморализована и окончательно утратила веру в свое командование. Это было одновременно преувеличением и упрощением реального положения вещей. Какая-то часть армии действительно утратила веру в себя и своих командиров. Многие возлагали вину на снаряжение, и отчасти не без основания, но снаряжение было не таким плохим, как многие считали тогда и считают сейчас.
Самой распространенной и опасной тенденцией стало стремление различных соединений и их штабов возложить вину друг на друга. В этой ситуации раздробленность управления армией стала огромным недостатком. Командиры и личный состав штабов выше дивизионного уровня, за небольшим исключением, были переведены из Великобритании, так же как все бронетанковые части и соединения, за исключением двух южноафриканских полков бронеавтомобилей'
Такое положение дел могло привести к недоверию между дивизиями доминионов и высшим командованием. Нельзя отрицать, что такое недоверие действительно существовало. Степень потери боевого духа не следует преувеличивать (как это часто делается, особенно в послевоенные годы), но нет никакого сомнения, что те, кто уцелел в битве у Газаля, в том числе новозеландцы и недавно прибывшая 23-я бронетанковая бригада, очень тяжело переживали июльскую неудачу у гряды Рувейсат. В этих сражениях не были согласованы совместные действия танков и пехоты. Это породило тяжелое чувство у обеих сторон. Меньше всех пострадали австралийцы, оставаясь свежими и сохраняя порядок. Попытка Окинлека после смещения Ричи с поста командующего 8-й армией соединить в одном лице функции главнокомандующего и командующего армией на театре боевых действий оказалась эффективной в момент, когда Роммеля удалось остановить у Эль-Аламейна; но эта мера не могла вылечить болезнь, поразившую армию.
Неудивительно, что 8-я армия, по словам генерала Александера (который сильно смягчил выражение Черчилля по поводу организации командования на Среднем Востоке), оказалась храброй, но битой. Эта истина все яснее становилась лондонским начальникам. С конца мая начальник имперского Генерального штаба генерал Алан Брук терпеливо выслушивал ежедневные допросы премьер-министра. Почему, спрашивал Черчилль, армия, на которую потрачено столько сил и средств, не одерживает побед, а терпит катастрофические поражения на Среднем и Дальнем Востоке? Брук очень остро воспринимал это недовольство и решил лично выехать на место и разобраться, что происходит в действительности. Улучив момент, когда премьер пребывал в хорошем настроении, 25 июля 1942 года он добился разрешения Черчилля на поездку в Африку. Начальник Генерального штаба планировал в конце месяца отправиться в Египет через Гибралтар и Мальту.
К его ужасу 30 июля, накануне отъезда, Черчилль заявил Бруку, что едет вместе с ним, соединив эту поездку с посещением Каира и встречей со Сталиным. Такой поворот событий не понравился Бруку, который надеялся составить самостоятельное суждение, находясь вдалеке от своего непосредственного начальника. Надо было действовать быстро, чтобы не дать премьер-министру перехватить инициативу, и Брук прибыл в Каир на несколько часов раньше Черчилля, рано утром 3 августа. В тот же день в Каир прибыли фельдмаршал Сматс из Южной Африки и генерал Уэйвелл из Индии. Премьер-министр начал с долгой беседы со Сматсом, а Брук в это время зондировал почву в разговоре с генералом Корбеттом, начальником штаба Окинлека; сам Окинлек ехал из пустыни в Каир, чтобы встретиться с премьер-министром. Затем Брук присоединился к Черчиллю, который настаивал на начале наступления до 15 сентября – сроке, определенным генералом Окинлеком.
После обеда Брук, которому смертельно хотелось лечь в постель, так как он практически не спал с момента вылета из Англии, был, к его неудовольствию, вызван для дальнейшего обсуждения положения. Черчилль заявил, что Окинлек должен вернуться в Каир и сдать командование 8-й армией. Это было хорошей новостью, так как Брук и сам все время на этом настаивал. Черчилль также требовал, чтобы командующим 8-й армией был назначен генерал Готт.
Брук уклонился от прямого ответа. Он знал, что Готт сильно устал. Он находился в гуще всех событий в пустыне с самого начала, поднявшись от командира 1-го батальона корпуса королевских стрелков в 1939 году до командира 7-й бронетанковой дивизии, а затем 13-го корпуса после его поражения в январе 1942 года. Дважды, в марте 1941-го и в феврале 1942 года, он принимал активное участие в попытках спасти положение в Тобруке, когда Роммель выбивал армию с Киренаикского выступа. На Готта была возложена ответственность за стабилизацию положения вокруг Тобрука, когда в июне возникла необходимость вывода 8-й армии из Газаля к границе.
Но этим не исчерпывались все тяготы, выпавшие на долю генерала Готта. Ясность мышления, твердый характер и здравый смысл, его готовность предложить способ действий в положениях, когда другие отмалчивались или сомневались, – все эти качества в соединении с поистине христианским характером сделали из Готта оракула, к которому все: и высшие командиры, и подчиненные – всегда обращались за советом и ободрением, особенно когда дела шли из рук вон плохо. Нет ничего удивительного, что такое напряжение начало сказываться. Готт, как и другие, находился на переднем крае с судьбоносной даты, с 27 мая, и был телесно и душевно измотан.
Все это было хорошо известно Бруку. Он также знал, что, хотя «атакующий» Готт был достоин доверия, что он во многих случаях доказал свою самоотверженность и пользовался любовью ветеранов битв в пустыне, находились и другие, прежде всего в пехотных дивизиях доминионов, кто не разделял такую точку зрения. Брук был убежден, что нужна энергичная, свежая личность, обладающая сильной волей и уверенностью в своих силах. Сам Брук не сомневался, что таким человеком был Монтгомери. В любом случае Брук решил отложить окончательное решение до личной встречи с Готтом. Черчилль, которому Готта горячо рекомендовал Идеи, бывший офицер стрелковой бригады, чувствовал, что надо сохранить хотя бы одного генерала из «стариков», и был прав, считая Готта лучшим из них.
Когда Брук объявил о своем нежелании немедленно утвердить Готта, премьер-министр ответил тем, что предложил Бруку принимать командование на себя. Это было заманчивое предложение, хотя и связанное с понижением в должности. Но Брук понимал, что не должен принять это предложение, хотя это был бы легкий выход из затруднительного положения. Смертельно уставший, до предела вымотанный начальник имперского Генерального штаба сумел с трудом добраться до кровати только ранним утром 4 августа.
Он проснулся как раз к началу долгого разговора с Окинлеком, после которого встретился с адмиралом Генри Харвудом и маршалом авиации Артуром Теддером. Перед обедом состоялся разговор со Сматсом и тремя главнокомандующими. Затем, когда наступил жаркий каирский вечер, состоялось долгое и важное совещание с Окинлеком, в конце которого договорились о том, что Монтгомери должен принять командование 8-й армией, генерала Корбетта следует сместить с должности начальника штаба, а Готт должен заменить генерала Генри Уилсона, известного под фамильярной кличкой Джумбо, на посту командующего британскими войсками в Египте.
