В те же дни наряду с донесениями разведки продолжают поступать сообщения от британских дипломатов о скором нападении Гитлера на СССР. Отсюда недоверие Сталина к донесениям агентуры, его крепнущее убеждение, что Англия хочет столкнуть Германию с СССР и отвести от себя угрозу разгрома в войне.
Вот как описывает бывший начальник разведки госбезопасности НКГБ генерал-лейтенант П. М. Фитин реакцию Сталина на указанное выше донесение агентуры от 16 июня 1941 года из Германии, когда на следующий день в полдень нарком госбезопасности В. Н. Меркулов и он, Фитин, были вызваны к главе государства: «В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, то он сразу обратился ко мне: «Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений». Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку и что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: «Вот что, начальник разведки. Нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно?» Я ответил: «Ясно, товарищ Сталин». Далее он сказал нам: «Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне»1.
В те же дни англичане неоднократно передавали советскому послу в Лондоне Майскому сведения о подготовке немцев к нападению на СССР. 2, 10 и 13 июня министр иностранных дел Великобритании А. Иден, а 16 июня его заместитель А. Ка-доган сообщали о сосредоточении войск вермахта у границ СССР. Это подтверждалось и данными советской разведки. Однако в Кремле все это расценивалось как стремление Англии втянуть Советский Союз в войну с Третьим рейхом. Сталин искренне полагал, что правительство Черчилля хочет, чтобы СССР приступил к развертыванию войсковых группировок в приграничных районах и тем самым спровоцировал нападение Германии на Советский Союз.
Только теперь, когда стали известны все обстоятельства роковых событий, до некоторой степени понятна установка Сталина: любой ценой оттянуть неминуемую германскую агрессию хотя бы до 1942 года, когда, по его мнению, СССР будет готов к эффективной обороне. Поэтому весной 1941 года Советское правительство проводит политику «умиротворения» Гитлера, чтобы не дать ему повода обвинить СССР в действиях, враждебных Германии.
8 мая ТАСС опровергает слухи о сосредоточении советских войск на западных границах. На следующий день СССР разрывает дипломатические отношения с эмигрантскими правительствами Бельгии, Норвегии и Югославии. 12 мая он признает прогерманский режим в Ираке, установленный там в ходе антибританского восстания. Запланированные поставки в рейх по хозяйственному соглашению от 10 января 1941 года четко выполняются. В меморандуме МИДа от 15 мая 1941 года по этому поводу отмечалось: «Положение с поставками советского сырья до сих пор представляет удовлетворительную картину. В апреле были произведены поставки следующих, наиболее важных видов сырья: зерно — 208 тыс. т, нефть — 90 тыс. т, хлопок — 8,3 тыс. т, цветные металлы — 6,34 тыс. т (меди, олова и никеля)... Транзитная дорога через Сибирь пока еще в действии. Поставки сырья из Восточной Азии, в частности каучука, перевозимого в Германию по этой дороге, продолжают, быть существенными... В данное время объем сырья, обусловленный договором, доставляется русскими пунктуально, несмотря на то что это стоит им больших усилий; договоры, особенно в отношении зерна, выполняются замечательно...»434.
Хотя с весны 1941 года резко возросло количество немецких самолетов-разведчиков, нарушавших воздушное пространство Советского Союза, на территории страны продолжала действовать директива народного комиссара внутренних дел СССР от 28 марта 1940 года, которая строго запрещала сбивать их. Директива предписывала ограничиваться составлением актов о нарушении государственной границы, что было в дальнейшем подтверждено советско-германской конвенцией «О порядке урегулирования пограничных конфликтов и инцидентов» от 10 июня 1940 года. В марте 1941 года эта директива была распространена и на Балтийский флот. 21 апреля НКИД направил германскому послу в Москве ноту протеста по поводу участившихся случаев нарушения воздушных границ СССР немецкими самолетами (с 27 марта по 18 апреля — 80 случаев нарушения). Поверенный в делах германского посольства в Москве В. Тип-пельскирх докладывал в Берлин: «В ноте еще раз подчеркнуто выражается надежда комиссара иностранных дел, что германское правительство предпримет все необходимые меры, чтобы предотвратить нарушение государственной границы СССР германскими самолетами в будущем»435. Германский МИД проигнорировал эту ноту. И хотя нарушение воздушного пространства СССР немецкой авиацией приобретало не только систематический, но и уже наглый характер (только с 19 апреля по 19 июня — 180 нарушений, в некоторых случаях немецкие самолеты вторгались на 100—150 км в глубь советской территории), советская сторона не принимала никаких мер'.
Как вспоминал маршал Жуков, даже в последние предвоенные дни Сталин вопреки настояниям наркома обороны и начальника Генштаба не разрешал привести войска западных приграничных округов в повышенную боевую готовность. Его осторожность переросла в маниакальную боязнь «спровоцировать» Гитлера на войну против СССР. Он настолько уверовал, что его оценка международной обстановки соответствует реальности, что даже 21 июня, когда руководство Наркомата обороны принесло ему на одобрение директиву о приведении войск западных округов в полную боевую готовность, он посчитал ее преждевременной, а решившись, наконец, одобрить, потребовал указать в ней, что «нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений»436 437.
14 июня, когда в Кремле напряженность в ожидании решающих событий приблизилась к критической черте, в печати появляется сообщение ТАСС. Его смысл — вызвать реакцию Германии, выяснить намерения Гитлера, завязать с ним новые переговоры и постараться протянуть время до осени, когда погода сделает наступление вермахта невозможным. В сообщении, в частности, указывалось: «2. Поданным СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям...
3. СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными;
4. Проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии по крайней мере нелепо»438.
Текст этого сообщения Молотов еще накануне передал Шуленбургу. Однако в германской прессе сообщение ТАССтак и не было опубликовано. Не отреагировало на него нацистское правительство и через дипломатические каналы. Гитлер считал уже излишними какие-либо объяснения с Советским Союзом. Зато в СССР оно сыграло крайне негативную роль: в самый канун войны советский народ очередной раз был введен в заблуждение.
Однако в Москве все еще не теряли надежды попытаться втянуть немцев в переговоры, которые позволили бы протянуть время. 18 июня советский посол в Берлине Деканозов встретился со статс-секретарем германского МИДа Вейцзекке-ром с целью выяснить реакцию немцев на сообщение ТАСС. Однако беседа не дала никаких результатов. Через два дня Деканозов просит аудиенции у Риббентропа, чтобы заявить еще одну ноту протеста по поводу нарушения воздушного пространства СССР немецкими самолетами. Его принимают только на следующий день в 21 час 30 минут, но не Риббентроп, а Вейцзеккер, который заявил, что «он не осведомлен о протестах на границе», но, напротив, «информирован о многочисленных нарушениях советскими самолетами германской границы»439.
В Москве вечером 21 июня Молотов пригласил германского посла Шуленбурга, пытаясь выяснить позицию его правительства, оперируя слухами о близкой войне между Германией и СССР и недовольстве в Берлине Советским Союзом. Но посол смог лишь сказать, что передаст изложенное наркомом своему правительству440. 22 июня в 4 часа утра Риббентроп, вручив советскому послу в Берлине меморандум, заявил, что «сосредоточение русских вооруженных сил на самой границе представляет для рейха такую серьезную угрозу, что фюрер решил предпринять военные контрмеры»441. Полтора часа спустя в Москве аналогичное заявление сделал наркому Шуленбург.
