Армия Караная выросла до трёх тысяч всадников, когда в неё влился отряд старшины Алибая Мурзагулова. Но Алибай сам для себя ещё не решил, на чьей он стороне. Поначалу он был командиром в корпусе князя Уракова, как и Салават. Сляусин Кинзин, сын Кинзи Арсланова, разагитировал корпус, и вскоре Алибай оказался под Уфой полковником при Чике. Когда Михельсон разгромил Чику, Алибай принёс повинную и был отпущен. А теперь вот снова собрал воинов и очутился на втором круге судьбы: он опять на Агидели и опять идёт на Уфу.
В городе теперь хозяйничал князь Пётр Голицын, спаситель Оренбурга. Он собирал силы для удара по башкирам, и Уфа штопала картузы с порохом. В начале июля князь Голицын перевёл своих драгун из Уфы в Табынскую крепость. Князь не хотел давать врагам преимущество битвы в степи, а башкиры не хотели давать князю преимущество битвы у «транжемента». Поэтому местом сражения соперники избрали дебри Агидели – реки Белой. Но в лесу сильнее всех был сам лес.
Драгуны князя вышли из крепости и погрузились в глубины спелых чащоб. От Табынска до Стерлитамака с поляны на поляну заметалось суматошное сражение. Конные команды летали сквозь дубравы туда-сюда, теряли друг друга и путали отряды врагов со стадами буланов, башкирских оленей. Пушки проваливались в медвежьи берлоги. С ветвей рыси когтями рвали проплывающие мимо знамёна. Растерзанные драгуны вернулись в Табынск, растерзанные башкиры – в Стерлитамак. Между ними стеной стоял лес, где ночью победно завыли волки.
Башкирские полковники думали, что им делать дальше: победа не добыта, Уфу сейчас не покорить. Алибай Мурзагулов решил, что борьба бессмысленна, простился с товарищами и сдался Голицыну. Каскин Самаров не смирился и отправился к Салавату. Салават находился в своей деревне Текеево на попечении знахарей-табибов – он лечился после ранения, полученного под Осой. А Каранай повёл воинов к Пугачёву за Каму.
Но через Каму Караная не пропустили солдаты: отбили его от переправ у Сарапула и Елабуги. Каранай понял, что Зульфикар указывает ему на Текеево. Так в деревне Салавата потихоньку собрались все те, кто продолжал надеяться на захват Уфы: Каранай Муратов и Каскин Самаров, Канзафар Усаев и Юлай Азналин.
К тому времени князя Голицына в Уфе сменил генерал Фердинанд Фрейман. Опытный Фрейман знал, что башкир не победить в бою, но они самоуверенны и беспечны, когда врага не видно. Потому их легче одолевать кинжально точными диверсиями. С таким заданием Фрейман выпустил в леса вокруг Текеево отряды подполковника Ивана Тимашёва и старшины Кидряса Муллакаева.
Конный памятник Салавату в Уфе стал символом башкирской государственности, как Медный всадник – символ российской государственности. Для башкир Салават заслонил собою Пугачёва, но Пугачёв, узнай он об этом, наверное, не возражал бы
Тимашёв сражался ещё с Батыршой, а минувшей зимой выстоял всю осаду Оренбурга. Кидряс же заслужил милости, выдав русским перса Ваську Торнова. Под деревней Текеево засада Тимашёва навалилась на Караная, а в ловушку Кидряса угодил Канзафар. План Фреймана сработал: поимка товарищей сломила Каскина Самарова. Он разуверился в планиде Салавата и уехал сдаваться генералу Фрейману. Салават остался только с отцом Юлаем, и взять Уфу вдвоём они уже не могли.
Памятник Салавату в Уфе
Каскина Самарова, сложившего оружие, помилуют, и он навсегда исчезнет где-то в Башкирии. Каранай Муратов обманет следователей, избежит кары и будет доживать жизнь под надзором. А Канзафар и Юлай разделят каторгу с Салаватом.
В июле 1774 года Салават опять не свершил великого подвига. Аллах создал Салавата героем духа, а не меча. Уфа оказалась не по плечу батыру – и всё равно Салават станет конным гением Уфы и этим покорит её безоговорочно и навеки.
«Находиться в беспокойстве»
Старшина Алибай Мурзагулов сдался не из трусости. Он хотел как лучше для народа. Когда враг сильнее, мир с врагом лучше войны. И в сентябре 1774 года начальство свозило Алибая в Симбирск, где показало сидящего в клетке Пугачёва. Алибай не желал такой участи для сородичей-бунтовщиков. Он оседлал коня и поехал по Башкирии, призывая прекратить борьбу. Башкиры его услышали.
Из 86 башкирских старшин в пугачёвщину бунтовали 77. А осенью не сдались лишь пятеро: ушедший с Емельяном Кинзя, исчезнувший Бахтияр Канкаев, Юлай Азналин, сын его Салават и ещё Ильчигул Иткулов. «Нам склониться неможно», – твёрдо отвечал Ильчигул на уговоры. Он сдастся русским самым последним, уже в начале зимы, когда Салават будет в плену. От наказания Ильчигула освободят.
Юлай Азналин упрямо долбил непокорный Катав-Ивановский завод к югу от Текеево, а Салават ушёл на север в небольшую крепость Елдяк на берегу реки Уфы. В ноябре 1773 года Елдяк взбунтовали казаки братья Шеметовы, есаул и хорунжий. Теперь Елдяк оказался последним «транжементом» мятежников.
Он был захолустьем даже по меркам немноголюдного Урала. Но в середине сентября 1774 года сюда из Уфы двинулся деташемент подполковника Ивана Рылеева. Салават атаковал его, и было «прежестокое сражение». В жухлую траву полегли четыре сотни батыров. Осенний дождик смыл с лошадиных крупов пятна человеческой крови. Подполковник Рылеев вошёл в пустую и мокрую крепость и отрапортовал начальству: теперь у Салавата «сокращены дерские умыслы».
Скала, с которой Салават спрыгнул в реку на коне
Маленькая деревушка, оставшаяся на месте крепости Елдяк, исчезнет в 1956 году, когда пойму реки Уфы затопит Павловское водохранилище. Не сохранится и памяти о том сражении, потому что Салават сражался уже не с русскими: биться с ними действительно было теперь бессмысленно. Салават сражался с историей. А история сильнее любого человека. И побеждает её тот, кто знает о неизбежности поражения, но всё равно выходит на бой. Потом на допросе Салават скажет следователям, что он «клялся до самое погибели находиться в безпокойстве».
В приговоре Салавату судьи напишут: «чинил разорения столь громкие, что имя его в тамошних местах везде слышно было». И правда: в Шайтан-Кудейской волости о Салавате знали все. Но он оставался почти один, потому что, сам того не ведая, ещё живой и свободный, для народа Салават уже погружался в легенду.
В этих легендах Салават жил на скалах реки Юрюзань. Когда он уходил от погони, река ныряла под землю, пропуская его на другой берег. Когда враги подбирались к его пещере, паук заплетал паутиной вход, укрывая Салавата. Из толщи времён предание вывело давно пропавшего на чужбине вождя Карасакала, который нашёл Салавата и благословил его.
Легенды словно спешили зачать от Салавата следующий бунт и рассказывали о любовном неистовстве батыра: Салават прорывался к своей жене Амине сквозь русские войска и на коне прыгал со скалы в Юрюзань. А ещё он брал в жёны русскую девушку Катю, Катя рожала ему сына, и, ревнуя, другая жена Салавата, Маудия, выдавала неверного мужа врагам.
Пещеры и реки, которые спасали Салавата, – это прорывы героя в национальный миф. Подлинный герой запечатлевает своё имя в образах родной земли. Без неё нет масштаба вечности. И важно, чтобы герой имел собственный выход в хтонические стихии земли и воды. Салават их получил.
По первым снегам из деревни Текеево уехал Юлай, уехал сдаваться, и поступок отца стал страшным ударом для сына. Но 20 ноября непримиримый Салават снова атаковал подполковника Рылеева, который шёл освобождать Катавский завод, и снова был разбит. После этого Салавата покинули последние бойцы, остались только четыре верных товарища. И тогда Салават решил уходить к казахам.
Пещера «Дом земляка», в которой укрывался Салават
Уйти он не успел. За ним следили братья Муксин и Зямгур Абдусалямовы. Восемнадцать лет назад Муксин так же выследил в лесах Батыршу, а теперь братья начали охоту за Салаватом. 25 ноября братья вывели команду поручика Василия Лесковского на заснеженную поляну возле деревни Миндишево, где был стан Салавата, и солдаты окружили пятерых беглецов.
Братья Абдусалямовы знали, кого они предали. Но ведь Салават – это миф. Миф не погибнет никогда. А эти пятеро изгоев в лесу – они уже никто, они не важны. Предав живого Салавата, Зямгур Абдусалямов истово берёг легенду – булатную саблю батыра, которая стала святыней рода Абдусалямовых. В 1911 году потомок Зямгура благоговейно вручит её историку Рудольфу Минцлову. Минцлов передаст саблю в музей.
А бунт в Башкирии завершился. Шайтан-Кудейскую волость, вотчину Юлая и Салавата, власти заселят русскими казаками. Местные башкиры верят, что для этой волости государыня повелела выбирать казаков с фамилией Чёртов. Будто бы она пояснила: «С шайтанами пускай дерутся шайтаны».
Коктемир – невидимый Пугачёв
Салават не случайно решил уходить в Казахстан. Сам Пугачёв считал казахов «запасным вариантом» бунта – наравне, скажем, с кубанскими «игнат-казаками». Емельян настойчиво посылал письма в степи за Яик, требуя от ханов подкреплений, но не «для силы», как он потом признавался, а для «славы такой, что ему уже и орды прикланяюца».
