В деревнях парава стали строить глиняные церкви. Священники этих церквей получали особую плату через португальского агента в Тутикорине. Расходы оправдывали себя. Непокорная паства была приведена в относительное повиновение. Папский нунций в рубище выполнил свою миссию. Весь жемчуг с Тутикоринского побережья отправлялся в Лиссабон.
У ныряльщиков оставался единственно надежный заработок: задыхаясь от недостатка воздуха, попытаться вскрыть под водой несколько раковин. Жемчужина в раковине, вскрытой под водой, по традиции принадлежала ныряльщику. И многие навсегда остались на дне.
В 1658 году в Тутикорине появились голландские солдаты и хозяином жемчужных промыслов стала Голландская Ост-Индская компания. Новые пришельцы знали об услугах короля парава португальцам. Они надеялись на то же самое для себя и не ошиблись. Король приобрел новый титул — «господин семи морей». Этот смешной и нелепый титул напоминал цилиндр на голове африканского царька, пожалованный ему белым работорговцем за черных рабов, его соплеменников. Кроме титула король парава получил и некоторые привилегии.
Как и португальцы, голландцы выделяли часть дохода индийским правителям и раджам. Так, наяку Мадураи они предоставили девяносто шесть с половиной камней[22], сетупати Рамнада — шестьдесят, впоследствии камни получил и наваб[23] Карнатика.
Живший в Тутикорине патер Мартин так описывает лов жемчуга, проведенный голландцами в 1700 году:
«В начале этого года голландцы послали 10 или 12 судов в различных направлениях разведать места, где желательно была провести лов в этом году; с каждого судна ушли под воду несколько ныряльщиков. Они принесли по нескольку тысяч раковин, которые были сложены в груды на берегу по тысяче в каждой, открыты и просмотрены. Если жемчужины в груде оценивались в экю и выше, банки, откуда были взяты раковины, считались перспективными; если же жемчужины не стоили более тридцати су, считалось, что в этих местах нельзя покрыть даже расходы по лову. После такой разведки публично объявлялся лов. Толпы народа собирались на берегу в день, назначенный для лова. Торговцы приходили с разными товарами, рейд кишел кораблями, били барабаны, палили мушкеты и повсюду царило величайшее волнение, пока голландский комиссар не прибывал из Коломбо с великой помпой и не приказывал пушечным салютом возвестить о начале работ».
На берегу были сделаны установки для сортировки жемчуга. В них помещались один над другим металлические дуршлаги. Верхние дуршлаги были с крупными отверстиями, нижние с мелкими. Ценность жемчужины определялась размером и, конечно, совершенством формы. Жемчужины, оседавшие в дуршлагах с большими отверстиями, считались самыми дорогими. Мелкий жемчуг в дуршлагах не задерживался и скапливался на дне установки. Он не имел ценности. Голландские купцы скупали самые красивые и большие жемчужины за бесценок. Это право они не уступали местным торговцам. Весь жемчуг, добытый в первый день, принадлежал «господину семи морей», жемчуг второго дня поступал на голландскую факторию. Туда же практически поступал и жемчуг остальных дней. Церковь также требовала свою долю.
Господство голландцев на Коромандельском побережье шло на убыль. Надо было успеть захватить с собой по-больше. Ныряльщики отдавали не только жемчуг. За право нырять на банке платили налог. За право пользоваться камнями — тоже налог. Жемчужные раковины уходили из рук парава. Драгоценные жемчужины превращались в горстки дешевого плохого риса. «Господин семи морей» постепенно утрачивал свои привилегии, голландская компания лишила привилегий и местных правителей.
В 1746 году послов сетупати Рамнада, приехавших наблюдать за ловом, встретили вооруженные шлюпы. Наваб Карнатика вместо девяноста шести с половиной камней получил только тридцать пять. И это была последняя дань туземному радже. К промыслам уже рвалась Английская Ост-Индская компания. Английские фрегаты вспенивали воды жемчужного пролива. Разгорелась борьба за Тутикорин. Ныряльщики равнодушно следили за морскими сражениями. Король и старейшины волновались. Прекрасный титул «господин семи морей» грозил исчезнуть. Король не знал, что будет вместо этого. Тутикорин несколько раз переходил из рук в руки.
Наконец в 1825 году новые хозяева твердо обосновались в центре жемчужного промысла. Король поспешил представиться англичанам. Он не упомянул титула «господин семи морей». Он скромно назвался: дон Габриэль де Круц Лазарус Мотха Ваз. Король ждал нового титула, но его не последовало.
— Вот что, парень, — произнес инспектор, — если, как говорят, ты здесь главный, поедешь со мной инспектировать банки. Ты, наверное, в этом смыслишь.
— А моя доля? — пролепетал дон Габриэль.
— Доля? За что доля?
— Королевская…
— А! — расхохотался инспектор. — Получишь, конечно. Если будешь хорошо работать. Для начала возьми два каное. Их ныряльщики будут доставать жемчуг для вашего королевского величества. Доволен?
— Только два? — упавшим голосом сказало «его королевское величество».
— Ну, парень, не торгуйся. Я тоже умею это делать.
Это было ново. С доном Габриэлем не заигрывали, как это делали голландцы и португальцы с его отцом, дедом, прадедом. Он не получил титула и знаков отличия. Его, короля парава, просто взяли на службу.
Началась регулярная эксплуатация промыслов. В Лондон поступали аккуратные отчеты о лове жемчуга. В Тутикорине был учрежден департамент по промыслу жемчуга и чанка. Парава считались на службе этого департамента. Они продолжали нырять за жемчужными раковинами. Продолжали съедать свою горстку дешевого риса, горе научило их превращать рис в пьянящую араку.
В 1947 году последние колонизаторы были изгнаны из Индии. Вместо англичан в департаменте появились индийские чиновники и клерки. Кое-что осталось по-прежнему, что-то стало лучше. Но жемчуг и чанк, как и раньше, основное средство существования парава. Рис, как и раньше, основное их питание. А цепкие руки индийских торговцев и ростовщиков держат их в нужде…
Солнце уже скрылось в море. И только багрово-красная полоска заката тянется вдоль горизонта. Тропическая ночь наступает быстро. Зажигаются крупные зеленоватые звезды. Шумит океанский прибой. Рядом с перевернутым каное возится старик. На нем только набедренная повязка. Космы седых волос падают на темный лоб. Возле старика ведерочко с краской и заскорузлой кистью. Он разгибается и всматривается вдаль, подставляет руку ветру, качает головой и что-то бормочет. Старик — парава. Я сажусь рядом. Старик меня замечает, но не подает виду.
— Что, завтра погода будет хорошая? — спрашиваю я.
— Нет, мэм. Этот вечер принесет дождь. На каное будет трудно выйти в море.
— Значит, за чанком нырять завтра не будут?
— Нет. Будет дождь. Нырять трудно.
— А вы ныряете?
— Нет, я уже стар. Но лет десять назад я нырял и за жемчугом и за чанком.
Старик вздыхает и опускает руки с вспухшими ревматическими суставами.
— Качка будет большая. Но, говорят, «Валампури» завтра пойдет в море, — продолжает он. — И снова замолкает. Становится совсем темно. Старик поднимает ведерочко с земли.
— Спокойной ночи, мэм, — доносится из темноты. Звук старческих шаркающих шагов замирает вдали.
Мы вышли в океан на рассвете. «Валампури» оказалось небольшим моторным суденышком. На палубе лежали свернутые бухты канатов и старые просмоленные паруса.
Над океаном низко висели набухшие дождевые тучи. Казалось, протяни руку и коснешься их. «Валампури» зарывалась носом в волны, белая пена билась о борта. Горизонт как будто сошел с ума: он прыгал вверх и вниз, поднимался под углом то вправо то влево. Нельзя было понять, взошло солнце или нет. Лил дождь. Он стучал крупными каплями по крыше каюты, по тенту, натянутому над палубой. Между тентом и поручнями образовались потоки, скатывавшиеся к корме. Мотор стучал неравномерно. Мы стояли на палубе: ныряльщики Гомес и Фернандес, капитан и я.
— Сегодня у нас как бы инспекционный рейс, — стараясь перекричать шум дождя, волн и мотора, сказал капитан.
Дасан Гомес сокрушенно покачал головой и подставил ладонь под струи дождя. На вид ему года сорок два. Он уже отяжелел, но хорошо развитые мускулы буграми поднимаются на широкой груди и руках. У Гомеса крупный нос и небольшие глаза. В них затаилось иронически-насмешливое выражение. Так, наверное, и должен смотреть человек, часто встречающийся с опасностью и не защищенный от нее. Когда Гомес говорит, его широкий рот складывается в добрую улыбку. Второй, Фернандес, молодой, с тонкой талией и сильной грудью пловца. Белки глаз покрыты мелкой сеткой воспаленных кровеносных сосудов. Это потому, что ныряльщику приходится подолгу смотреть в соленой воде. На груди ныряльщиков на шнурках висят кресты. Оба парава молча вглядываются в сплошную завесу дождя.
