Месть и корысть
Из Елабуги Пугачёв шёл в Казань. На Казанском тракте в селе Мамадыш у храма толпился народ, ожидая самозванца. Пономарь трезвонил с колокольни, а поп приготовил распятье, чтобы благословить Пугачёва. Тихую и широкую реку Вятку огромная толпа мятежников переплыла на лодках, на плотах и попросту саженками.
Село Мамадыш стояло на землях кряшен. Это был странный народ – татары-христиане. Кряшены ревниво отделяли себя от похожих нагайбаков, потому что православие приняли очень-очень давно: ещё в Булгарии, ещё до Золотой Орды. На речке Кирмень неподалёку от Мамадыша кряшены почитали древний «ханнар зират» – ханское кладбище. Здесь под камнями, покрытыми арабской вязью, спали булгарские эльтеберы, которые привели кряшен ко Христу во времена князя Владимира.
На молебне в храме Мамадыша Емельян разглядывал лица кряшен, смуглые и нерусские, и думал, что зря он рассчитывал на татар. Татары не заменят ему башкир. Татары давно уже стали земледельцами и ныне ничем не отличаются от русских крестьян. Эти вот даже хрещёные. Дело не в нации и не в вере, а в образе жизни.
По образу жизни башкиры походили на своих врагов казаков, поэтому борьба башкир за веру и традицию оказалась единородна с борьбой казаков за равенство и справедливость. Ценности башкир легко конвертировались в ценности казаков – и наоборот. Мятеж породнил казаков и башкир ненавистью к общему врагу, который попирал эти ценности, – к Российской империи. Скотоводство башкир не нуждалось в Российской империи, так как не нуждалось в границах и в рабах. Скотоводству хватило бы Улуса Джучи.
А земледелие было немыслимо без империи: она защищала границы полей и принуждала рабов к работе. И главными ценностями земледелия стали власть и собственность. Собственность означала право на поля, а власть означала право на рабов. Этих ценностей держались все земледельцы – и дворяне, и крестьяне. И все они нуждались в Российской империи, где эти ценности стояли во главе угла и были защищены всей силой державы.
Пугачёв понимал: против государства крестьяне не пойдут. Но они пойдут против дворян, в пользу которых государство перераспределило собственность и власть. Крестьяне убьют барина – ради ценности власти, и ограбят барское имение – ради ценности собственности. Но потом они остановятся: всё, цель достигнута. Под Мамадышем Пугачёв понял, что жители Поволжья – земледельцы. Не важно, русские они или инородцы, крещёные или нет, – они крестьяне. Они бунтуют, чтобы ограбить барина, и от барских закромов далеко не отлучаются. Им нет дела до общего царя, их интерес – личная месть и личная корысть.
«Ханнан зират» близ города Мамадыш – кладбище эльтеберов
Кряшенам эту истину предъявил здешний бунтовщик Гаврила Лихачёв. Он подался в разбой ещё весною, но потом сообразил: в одиночку его удел – тощие деревни по Вятке, а вот с войском Пугачёва он прорвётся прямиком к амбарам толстопузой Казани. Гаврила с бандой явился в Мамадыш, дождался мятежников и присягнул самозванцу, чтобы Емельян взял его в поход на Казань. Пугачёв взял Лихачёва и не обманул его: отдал Казань на грабёж своему воинству. А вот Гаврила обманул Емельяна: не пошёл вместе с царём от Казани дальше за Волгу, а сбежал обратно домой. Мятеж за пределами своей округи крестьянам был непонятен и не нужен.
Гаврила Лихачёв и его подельники вовсе не были трусами. Когда Казань оправилась и выслала на Мамадыш драгунскую команду майора Неклюдова, Гаврила заступил майору дорогу на поле возле Рыбной Слободы. Паля из двух пушек, четыре сотни лихачёвцев напали на команду майора. Драгуны ответили контратакой и вмяли в пашню 70 мужиков – только тогда мятежники разбежались.
Нынешним потомкам булгар древность их рода важней его сути, поэтому они всё смешивают воедино: православные церкви кряшен, минареты над священными источниками и языческое почитание деревьев на «Ханнар зирате» – кладбище эльтеберов
Но Гаврила не утихомирился. Он укрылся в лесах за Вяткой и начал собирать новый отряд. Разгром Емельяна Гаврилу ничуть не смутил. У Пугачёва своё поле, у Лихачёва – своё, и друг другу они – сторона. Так рассуждали все крестьяне. Для казаков и башкир бунт был как военный поход: все вместе идут докуда смогут. А для крестьян бунт был как жатва: каждый идёт один до конца своей борозды.
Уржумский майор Еленёв выследил, где угнездился разбойник Гаврила, гроза вятских деревень. Августовской ночью команда Еленёва пробралась опушкой соснового бора и обрушилась на стан мятежников. Гаврила не успел сбежать: пуля свалила его в угли костра. Майор вывез труп Лихачёва к Казанскому тракту и повесил на дереве в назидание проезжающим.
В пугачёвщину таких историй случилось много. Отряды мятежных крестьян охотились за своей корыстью, а потому перестали отличаться от разбойничьих шаек. И заканчивали они по-разбойничьи: на придорожных берёзах.
На верхушке лета 1774 года 20-тысячная орда Пугачёва прямой наводкой двигалась на Казань. Этот час всё-таки пробил. Уфа, Оренбург, Екатеринбург, Челяба, Троицк – далёкие окраины, а вот Казань… Она воочию видела государей. Емельян прорвался к ней сквозь беды, бураны и артогонь. И теперь спор с империей пошёл уже глаза в глаза.
В тридцати верстах от Казани дорогу мятежникам попыталась преградить команда полковника Толстова. У деревни Высокие Горы 150 солдат полковника столпились вокруг единственной пушки, но Пугачёв снёс этот заслон, даже не заметив его.
Огромная и богатая Казань давно была городом русским, а не татарским. После Ивана Грозного татар отселили за озеро Нижний Кабан в Старо-Татарскую слободу. На высоком мысу, за которым речка Казанка впадает в Волгу, на руинах ханской твердыни встал могучий многобашенный русский кремль. От кремля веером раскинулся город, распяленный на трёх осях: речка Казанка, Арская дорога и цепочка длинных озёр.
Старая Казань читается по улицам XXI века, будто судьба по линиям ладони. Казань столична сразу по-московски и по-питерски. Ряды высоких старых домов плотно сдвинуты, а длинные набережные – словно «першпективы» Петербурга. Но холмы и фигурные храмы – точно в Москве. Выразительность Казани изысканная, мавританская, колониальная. Декор её причудлив и непрерывен, как арабская вязь, и песней муэдзина звучит эпичный древнерусский кремль, неожиданно проросший острыми вертикалями тонких минаретов мечети Кул-Шариф. Это самый причудливый кремль России, он похож на сказочный город Леденец.
Губернская Казань, подавляя мятежи, рассылала войска по всему Заволжью, а вот защитить себя саму ей оказалось нечем. Губернатор Яков фон Брант, старый бюрократ, не знал, как обратить перья в пушки, а чернила в порох. Князь Фёдор Щербатов, который после смерти генерала Бибикова командовал всеми войсками, собранными против Пугачёва, неожиданно для себя обнаружил, что никем и ничем он не командует.
Оборону города возглавил 30-летний генерал Павел Потёмкин, троюродный брат великого фаворита. Он прибыл в Казань руководить Секретной комиссией, которую учредили, чтобы судить мятежников, но первым делом ему пришлось спасти город от своих будущих подсудимых. Потом Потёмкин ещё будет приводить в русское подданство Крым и Грузию, но сейчас он приготовился к гибели и написал письмо-завещание. По всей Казани против полчищ Пугачёва Потёмкин наскрёб только десять пушек и две тысячи защитников: солдат-«инвалидов», корабельщиков с верфи, туберкулёзных рабочих суконной мануфактуры и гимназистов.
На заставах Казани защитники наскоро соорудили четыре земляных редута с батареями, но армия Пугачёва просто сдвинула их в сторону. Тысячи разбойников вошли в огромный город. Кто из жителей не надеялся уцелеть дома, те убежали в кремль. Остальных ждали грабежи и поругания. Крестьяне дорвались до чужих амбаров, но бывалые мятежники, уже познавшие победы и беды, не отягощали себя громоздкой добычей: они взламывали винные погреба, срывали с икон жемчужные цаты и насиловали баб. Казань загорелась сразу с нескольких концов.
Пугачёвский пожар Казани 1774 года не уступает наполеоновскому пожару Москвы 1812 года. Европа вздрогнула, когда над Россией вдруг поднялся такой столб пламени. Неужели этот Везувий разжёг не титан, а простой казак? А простой казак ехал на коне вокруг казанского кремля – последнего оплота обороны. Андрей Овчинников, «граф Панин», верный друг Пугачёва, уже впустую постоял у Спасской башни с ультиматумом: казаки кричали и стреляли по воротам из пистолетов, но защитники кремля отказались обсуждать вопрос о капитуляции. Теперь Пугачёв намечал направления штурмовых ударов своих войсковых колонн.
Казанским кремлём, словно задвинутым в небо, бунтовщики собирались овладеть с приступа. Над дымным озером Казани поднимались лишь колокольни храмов. Шатры кремлёвских башен облепили люди, которые ползли наверх за воздухом. Пугачёв и его атаманы кашляли, вытирая мокрые рожи бараньими шапками. Нет, надо было подождать, пока город выгорит. Брать крепость в таком пекле невозможно.
