– Его страсть к кино и его страсть ко мне – это одна страсть, – поясняет она.
Как она опишет мужчину, которого любила, тому, кто с ним никогда не встречался? Чхве улыбается и надолго задумывается.
– Одиночка, – наконец мягко произносит она. – Бунтарь. Одним словом, – прибавляет она, а затем произносит очень много слов, – помешанный на кино, великий художник. У него была прекрасная память. Только о фильмах и говорил.
Ей нравилось, какой он был неловкий, как он целиком погружался в работу и вообще не замечал, что творится вокруг. А они бы поженились, если бы их не похитили? Чхве отвечает решительно:
– Нет. У нас не было таких планов. Мы шли в разные стороны.
Что до северокорейского периода, говорит Чхве, там ей не выпало ни одной счастливой минуты – ни единой за все восемь лет. Порой она радовалась, порой вздыхала с облегчением – скажем, вновь увидев Сина, – но печаль, утрата и отчаяние не покидали ее. Все эти годы каждый день, «едва я закрывала глаза, перед глазами вставали мои дети».
В более ранних интервью видно, что она злилась, обижалась на Ким Чен Ира. А теперь говорит, что сочувствует этому человеку, в ком видит «нищую обделенную душу… По-человечески мне его жаль. Я [иногда] ужасно бешусь. Из-за него мы потеряли деньги, положение, школу», которую она так любила, что оплакивает эту потерю не меньше, чем пропущенные отроческие годы детей. Но она больше не желает зла ни Ким Чен Иру, ни всем причастным к похищению.
– Когда Господь посылает людей на Землю, у него свои планы, – замечает она. – И на меня у него тоже были планы. Вроде бы у меня все отнял Ким Чен Ир, но на самом-то деле Господь дает и Господь отбирает.
О боге она говорит много. Вера примиряет ее с тем, чего она не в силах изменить, – с тем, что сделано и не воротишь.
Син жил и дышал кинематографом – он бы предпочел, чтобы его запомнили по фильмам. Так оно и вышло, хотя, вероятно, первым делом на ум всегда будут приходить Ким Чен Ир и Северная Корея. В 1994-м Син был членом жюри Каннского кинофестиваля. Вместе с коллегами Клинтом Иствудом и Катрин Денёв он вручил «Золотую ветвь» восходящей звезде независимого кино Квентину Тарантино за «Криминальное чтиво». В 2002 году Музей современного искусства в Нью-Йорке устроил ретроспективу – одиннадцать фильмов Сина. Его работы изучают в корейских и зарубежных киношколах. Они малоизвестны и малодоступны, но если удастся найти и посмотреть, они по большей части незабываемы.
Чхве говорит, что не жаждет ни памяти по себе, ни бессмертия. Вот чего она хочет сильнее всего на свете: пусть «нашу историю признают за правду, пусть перестанут считать выдумкой. Не понимаю, зачем людям выворачивать ее наизнанку ради своих целей».
Она ненадолго замолкает.
– У меня была правдивая, честная жизнь. Люди выдумывают себе историю, когда хотят, чтоб она была правдой. Но я хочу сказать: я жила честно.
Эта история большей частью – о человеческой воле. О том, на что мы способны, когда против нас силы, которые могущественнее нас. Можете верить или не верить во что угодно, но мы проживем лишь одну версию этой жизни, и немало зависит от того, где и когда эта жизнь началась. Нам говорят, что мы все обладаем властью и свободой воли разыграть свои карты как захотим. Мысль о Чхве Ын Хи – которая родилась в стране, разодранной напополам великими державами, и прожила жизнь во многом под диктовку режиссера Сина и любимого руководителя Ким Чен Ира, двух эгоцентриков, стремившихся навязывать, контролировать и режиссировать, – приводит на ум двадцать четыре миллиона других креветок среди китов, актеров поневоле в грандиозной театральной постановке к северу от демилитаризованной зоны.
Чхве Ын Хи бесспорно обладает сильной волей. В толпе посетителей кофейни никто ее не узнаёт, никто не в состоянии даже вообразить, что она пережила. Но сегодня больше народу не без восхищения вспомнит ее имя, чем имя Сина. Чхве – икона корейского кино. Ни Ким Чен Ир, ни Северная Корея, ни восемь лет в плену ее не определяют. Она звезда – в восемьдесят восемь лет, в 2014 году, когда кинозвезд уже почти и не осталось.
В 1954-м, когда голливудские звезды в знак дружбы приехали на гастроли в послевоенную Корею, Чхве Ын Хи и Мэрилин Монро вместе сфотографировались. Чхве и Монро сверстницы – обе родились в 1926-м. Они начали сниматься почти одновременно: Чхве дебютировала на экране в 1947-м, Монро в 1948-м. Мэрилин тогда цвела – только что снялась в «Джентльмены предпочитают блондинок» и «Как выйти замуж за миллионера», а до «Зуда седьмого года»[46] и прославленного взметенного белого подола оставалось всего несколько месяцев. Чхве предстояло прожить еще годы до своих самых ярких ролей: она только что вышла замуж за Син Сан Ока и оправлялась от травмы – насилия, побоев, похищения, – которую пережила во время войны.
Но хотя знаменитое лицо Мэрилин Монро, эти ее волосы и губы давным-давно отпечатались в сознании, не сразу понимаешь, рассматривая эту фотографию, какая звезда крупнее, кто сильнее притягивает взгляд. Монро в летчицкой куртке смеется, прикрыв глаза, однако даже она смотрит на Чхве – а та улыбается, но глядит зорко, и глаза у нее стальные. Чхве тут вовсе не абстрактная кореянка, которую выбрали попозировать с голливудской богиней. Она звезда.
Через восемь лет после того, как фотограф сделал этот снимок, Мэрилин Монро умерла. Сегодня, шестьдесят лет спустя, Чхве – пережившая скандал, развод, похищение, изгнание и вдовство – до сих пор жива и остается яркой иконой своей культуры.
Пускай мы креветки среди китов, но не все мы уступаем китам право вершить нашу судьбу. Глядя на Чхве Ын Хи, понимаешь, что это уже немало.
Прочтение этой истории – как и многих сообщений о Северной Корее из первых рук, – сильно зависит от того, как участники ее рассказали. Затворническое царство так плотно запечатано, а его властители так умело затуманивают и запутывают картину, что исследователю нелегко подтверждать факты, на которых строится его повествование. Обычно их приходится перепроверять дважды или трижды – на случай, если это просто слухи, которые пересказываются так давно, что уже считаются правдой. И я очень старался, чтобы в этой книге все было тщательно подкреплено доказательствами и проверено.
Основным моим источником неизбежно стали рассказы Сина и Чхве, но я с самого начала старался подходить к ним как можно скептичнее. Вся хронология, все даты уточнены и сверены с общепринятой историей. Географические детали подтверждены фотографиями и показаниями третьих лиц. Я тщательно исследовал изображения «Google Планета Земля» – особенно когда речь шла о Рипалс-бее, тюрьме номер 6 и виллах, где держали Сина и Чхве. Я ездил в Пхеньян, побывал на киностудиях и перед Рыбным домом. Я останавливался в номере Сина и Чхве в венском «Интерконтинентале», изучал планы этажей и фотографии отеля до реставрации (ее провели после 1986 года). Я побеседовал со всеми несеверокорейцами, упомянутыми в мемуарах Сина и Чхве, или, если это не удавалось, старался разыскать их родных, коллег, даже биографов. (Более полный список тех, кто великодушно уделил мне время и поделился знаниями, приведен в «Благодарностях».)
Северная Корея похитила Сина и Чхве в 1978 году – не просто в период активных похищений, но в единственный период (1977–1983), когда Пхеньян признавался, что похищает людей. Описание методов похищения в мемуарах – люди в длинноволосых париках, уединенные пляжи, связывание, мешки, моторки, затем большое судно – в точности согласуется с описаниями других доказанных похищений. В 1987 году, когда Син и Чхве написали и опубликовали свои первые мемуары, эти сведения еще не были обнародованы. Я задал вопросы и предоставил мемуары наших героев Роберту С. Бойнтону из Нью-Йоркского университета (он изучает похищения людей как политический инструмент в Юго-Восточной Азии) и Национальной ассоциации по спасению японских граждан, похищенных Северной Кореей, – они не нашли в книге логических провалов и подтвердили, что описанные события стройно укладываются в уже известную картину северокорейской деятельности. Гостевые дома в Тонбунни и Каштановой долине отыскал на спутниковых картах Крис Маркер, который анализировал эти изображения для отчета ООН. (Тюрьма номер 6 ясно видна на других спутниковых снимках – и Син верно указывает ее расположение.) Обстоятельства тюремного заключения Сина подтверждаются показаниями других очевидцев, в том числе венесуэльского поэта Али Ламеды, вплоть до мельчайших подробностей – например, ложка без черенка упоминается в «Это рай!» Каи Хека.
Многие, особенно в Южной Корее, не верят, что Син Сан Ока и Чхве Ын Хи похитили северяне, и считают, что оба уехали в Пхеньян добровольно. Версию измены родине они обосновывают так: «Можно допустить, что Сина, чья карьера на Юге закончилась, убедили начать заново на Севере», – или: «Возможно, Син перебежал по доброй воле, а затем передумал и сочинил историю про похищение, чтобы не возникло проблем на Юге». Подозрения подкрепляются тиражированием неточных фактов: в одном «историческом словаре», посвященном КНДР, утверждается, будто Син мог перебежать на Север, поскольку родился в северном городе Чхонджине и там по-прежнему жили его родители, хотя к 1978 году они давно умерли; в другой книге Сина называют «перемещенным лицом»: якобы после раздела страны он жил в Северной Корее и лишь затем переехал на Юг – ясно, чего можно ждать от таких людей (на самом деле Син в 1945 году жил в Сеуле и до 1978 года севернее 38-й параллели не бывал). Подобные «факты» снова и снова повторяются и перепечатываются, они мутят воду и с годами вписались в историю Син Сан Ока и Чхве Ын Хи. Большинство скептиков, с которыми я говорил, ссылаются на одну книгу – «Вымышленный образ» Нисиды Рецуо. Рецуо (это псевдоним) был японским журналистом и утверждал, будто знал Сина, брата Сина и журналиста Кюсиро Кусакабэ, которому Син и Чхве в Будапеште передали письма и аудиопленку. Эта книга, снова и снова говорили мне, безжалостно и методично громит историю Сина и Чхве.
