Затем он выдвинул целый ряд практически неприемлемых для Японии условий, и Мацуока уже собирался домой ни с чем. Но вдруг… Существует две версии того, что было затем. По одной — Мацуока сам согласился на все условия Сталина, по другой — тот вызвал его в Кремль и устало сказал:
— Вы душите меня! — с этими словами Сталин взял себя за горло. — Ну что ж, я готов подписать соглашение о нейтралитете…
Заметив некоторое беспокойство посланника микадо, он улыбнулся:
— Все будет хорошо… Я убежденный сторонник «оси» и противник Англии и Америки…
Тем не менее, когда 5 июня посол Японии в Берлине Хироси Осима сообщил императору и высшему военному командованию о готовности Гитлера напасть на СССР, оперативный отдел Генерального штаба сухопутных сил почти мгновенно представил монарху черновой вариант плана начала боевых действий против СССР с одновременным выдвижением войск в Индокитай.
Но все это будет только через два месяца, а пока Сталин изумил еще не видевший ничего подобного мир, появившись вместе с Молотовым на вокзале, где японского министра провожали дипломаты и представители прессы.
Слегка обняв японца, Сталин сказал:
— Европейские проблемы могут быть решены естественным путем, если Япония и Советы будут сотрудничать…
Потом он подошел к стоявшему в нескольких шагах от Мацуоки послу Германии графу Шуленбургу.
— А с вами, — улыбнулся Сталин, — мы останемся друзьями, и вы теперь должны сделать все для этого!
Но и этого вождю показалось мало, и он, взяв руку военного атташе полковника Ребса двумя руками, с заговорщицким видом произнес:
— Мы останемся друзьями, что бы ни случилось…
Как и надеялся Сталин, о его выходке стало известно и в Японии, и в Германии. Вот только на Гитлера его маневры не произвели никакого впечатления. 30 мая тот утвердил окончательную дату нападения на Советский Союз — 22 июня 1941 года.
Положение становилось все тревожнее, и тонко чувствовавший обстановку Всеволод Вишневский записал в своем дневнике: «Решают ближайшие месяцы, мы подходим к критической точке советской истории. Чувствуешь это ясно. Правда вылезает наружу. Временное соглашение с Гитлером трещит по швам…»
В марте 1941 года Гитлер заявил, что война на Востоке — это не обычный военный поход, а «борьба двух мировоззрений». А раз так, то только разгромить вражескую армию недостаточно — надо уничтожить поголовно всю элиту Советского Союза.
20 апреля фюрер назначил Альфреда Розенберга «уполномоченным по изучению проблем восточноевропейского пространства». И именно он начал разрабатывать планы для будущих завоевателей Советского Союза. Решив напасть на СССР, Гитлер продолжал политику, которую наметил еще в «Майн кампф», и главные свои надежды он связывал все с той же Англией. Ну а чтобы окончательно договориться с Лондоном, в мае 1941 года Рудольф Гесс на пилотируемом им самолете отправился в Англию. Видимо, именно ему было поручено склонить ее к миру и таким образом обеспечить безопасность своих западных границ на время войны с СССР. Платой же за этот мир должен был стать раздел мира между «нордическими народами». После расчленения Советского Союза Лондон должен был получить, как утверждал в своих книгах известный историк и публицист Керстен, огромную территорию между Обью и Леной.
«Партайгеноссе Гесс, — говорилось в нем, — которому фюрер по причине прогрессирующего уже много лет заболевания строжайше запретил всякого рода полеты, не так давно нарушил этот приказ и вновь завладел самолетом. В субботу 10 мая… партайгеноссе Гесс опять ушел в полет, из которого не вернулся до сих пор. Письмо, оставленное им, настолько сумбурно, что, к сожалению, показывает следы душевного расстройства, которые заставляют опасаться, что партайгеноссе Гесс стал жертвой умопомешательства…»
Если же отбросить все эти лирические отступления, то Гитлер был прекрасно осведомлен о миссии Гесса, и, по всей видимости, именно он являлся ее инициатором и, конечно, связывал с полетом Гесса определенные надежды. Да и как иначе объяснить тот факт, что во время полета Гесса его страховал глава СД Р. Гейдрих, тем самым тоже нарушив полученный от фюрера запрет на полеты. Когда же стало ясно, что задуманная на самом верху миссия провалилась, Гитлеру не оставалось ничего другого, как только объявить своего заместителя больным.
К великому сожалению Гитлера, Англия не откликнулась на его предложение о сотрудничестве, но Гитлер все еще продолжал надеяться на то, что после первых же его успехов на Востоке западные страны забудут все его прегрешения и сами придут к нему.
События последних дней до предела накалили обстановку в Германии и особенно в Берлине. «По описанию многочисленных очевидцев, — пишут в своей книге «Адольф Гитлер, преступник № 1» Д. Мельников и Л. Черная, — Берлин в начале июня 1941 года походил на встревоженный муравейник. Во всех правительственных зданиях свет горел далеко за полночь. Тяжелые «хорхи», «майбахи» и «мерседесы» — машины, на которых разъезжала высшая гитлеровская знать — так и сновали по улицам. Берлин заполонили военные. По ночам стоял гул от танков, бронетранспортеров и других военных машин, двигавшихся бесконечной вереницей в неизвестном для жителей столицы направлении.
Лишь после войны выяснилось, что и конфискация тиража «Фелькишер беобахтер», и «ссора» Гитлера с Геббельсом накануне нападения Гитлера на СССР были провокацией, придуманной самим же Геббельсом, для того, чтобы сбить с толку СССР и дезинформировать общественность Запада. После 1941 года Геббельс неоднократно вспоминал об этой проделке в узком кругу нацистов; однажды он похвастался своему сотруднику Рудольфу Землеру: «Вот что значит умная голова!»
Понимая, что брака с Лондоном ни по расчету, ни тем более по любви уже не будет, Гитлер полностью сосредоточился на походе на Восток. «Это, — заявил он 30 марта 1941 года, — будет война на уничтожение». Ну и, конечно, Гитлер мечтал о том светлом дне, когда ему удастся «истребить большевистских комиссаров и коммунистическую интеллигенцию». «Цель моей восточной политики, — говорил он 12 мая 1942 года, — заключается в том, чтобы заселить эту территорию по крайней мере ста миллионами людей германской расы… Надеюсь, лет через десять мне доложат, что здесь… проживает уже двадцать миллионов немцев». Что же касается основных принципов оккупационной политики, то они были предельно просты: «Никаких прививок, никакой гигиены, только водка и табак! И лучше всего, — мечтал он вслух, — обучить их языку жестов».
«При заселении русского пространства, — говорил Гитлер, — «имперский крестьянин» должен жить в прекрасных Поселках. Немецкие учреждения и ведомства должны размещаться в роскошнейших зданиях, губернаторы — во дворцах; вокруг этих центров будет построено все необходимое для поддержания жизни. В окружности радиусом в 30–40 километров от города мы разместим красивые деревни, соединенные превосходными дорогами. Все остальное пространство будет принадлежать как бы другому миру — миру русских… Мы станем их господами, а в случае бунта сбросим на их города несколько бомб — и дело с концом. Один раз в год можно будет проводить по столице отряд киргизов, чтобы, глядя на ее каменные памятники, они получали представление о мощи и величии Германии».
Таковы были планы нацистов в отношении Советского Союза, на котором они не собирались останавливаться, поскольку намеревались «онемечить» всю Европу. Голубой мечтой фюрера была «коричневая империя» от Ледовитого океана до Средиземного моря и от Атлантики до Урала. «Структура этой империи, — отмечали Д. Мельников и Л. Черная, — в планах Гитлера выглядела следующим образом: ядро — Великогермания, т. е. собственно Германия, а также Центральная, Северная и большая часть Восточной Европы. Периферия — вассальные государства и колонии: на западе — урезанная Франция, Испания и Португалия, на юге — Италия, на востоке — русское «колониальное пространство» с сетью немецких поселений. Все вместе это должно было составить так называемую «крепость Европа», иными словами, сильное автаркическое военное образование. Гитлер считал, что «крепость Европа» будет превосходить по своей мощи Британскую империю, США плюс азиатское «геополитическое пространство», которое намеревалась создать милитаристская Япония. В дальнейшем и это «пространство» предполагалось подчинить Германии и ее фюреру».
Знал ли обо всем этом Сталин? Надо полагать, знал, а потому и заявил 5 мая 1941 года на заседании, посвященном выпуску слушателей военных академий, что война с Гитлером неизбежна. «Поезжайте в войска и принимайте все меры к повышению боеготовности», — напутствовал он новоиспеченных командиров. Однако, когда всего через месяц нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков попросили у него разрешения привести войска западных пограничных округов в полную боевую готовность, Сталин ответил отказом.
