Годы, хотя и пролетевшие для меня за считанные дни, отдалили ее каким-то барьером. Але, если она жива и здорова, сейчас должно быть семьдесят три года. Я только вчера видел, как расправилось время с Дуней, превратив некогда цветущую девушку в сухонькую старушку. Смогу ли я увидеть в моей ставшей старухой жене прежнюю Алю? Да и что это даст!
Осталось ждать возвращения Евдокии Фроловны, чтобы выяснить не очень нужные мне теперь подробности ее «нового» брака. Теперь даже ребенок, которого мы зачали, должен был быть почти в два раза старше меня. Умом я понимал, что все, возможно, случилось и к лучшему. Аля прожила свою жизнь в свою эпоху, с человеком, которого, наверное, можно любить, возможно, в счастье и довольстве… Какую жизнь я мог ей предложить в чуждом мире, в загазованной Москве, без корней, знакомых, интересов. Какие радости, кроме бразильских сериалов по телевизору! Что ждало нас, когда неминуемо утихнут страсти и кончится праздник плоти? У меня была бы жена, от которой ничего невозможно скрыть, скучающая, тоскующая по простой, понятной жизни. Как бы ей удалось выжить в четырех стенах бетонной коробки панельного дома?
Остаться самому в прошлом, чтобы грабить больных, копить деньги и прикупать деревушки, как мой царскосельский знакомый Пузырев? Изнывать от тоски в провинциальном захолустье, пить водку с соседями, ездить на псовую охоту, растить детей и, как о сладкой мечте, тосковать о заурядной ванной и кране с горячей водой?!
Распалив себя, я все-таки сумел в какой-то момент остановиться. Мне в голову пришла одна не очень оригинальная мысль. Я подумал, не запал ли я, случайно, на новую, волнующуюся воображение юбку. Что-то слишком сильно начала меня интересовать Екатерина Дмитриевна Кудряшова, молодая вдова, чем-то похожая на польскую актрису Беату Тышкевич. Меня уже почему-то задевает, что доктор Неверов долго находится в ее спальне, что он нервничает из-за моего присутствия в доме; меня интересует, какие были отношения у вдовы с ее умершим купцом первой гильдии…
Я сидел над раскрытым кофром своего прошлого, и настроение у меня окончательно испортилось, Захотелось напиться и оплакать свою никудышную жизнь. Но даже вволю погоревать мне не удалось. Пришла улыбающаяся Марьяша и позвала ужинать.
Я одернул свою новую поддевку с короткими рукавами, поправил оборочки на талии и отложил тоску и пьянство до другого случая.
На мое счастье, гостей в доме не было, и мы с Екатериной Дмитриевной оказались «тет-на-тет», как говорила одна моя простецкая знакомая.
Екатерина Дмитриевна, избавившись от головной боли, была в меру оживлена и одета в тяжелое бархатное платье с соблазнительным вырезом, совершенно, на мой взгляд, неуместное в такой тесной компании. Тем более, что ее наряд очень контрастировал с моей поддевкой, в которой я начал чувствовать себя клоуном.
Поблагодарив меня за медицинскую помощь, хозяйка довольно быстро повернула разговор к злополучной Жорж Санд, французской писательнице и половой разбойнице, пожиравшей, если я чего-то не перепутал, великих людей XIX века.
Я про нее ничего толком не знал, только слышал, что у нее были какие-то сложные отношения с Альфредом Мюссе и Шопеном. Читать ее романы, набитые французским любовным вздором, мне не доводилось, поэтому участвовать в литературных восторгах Екатерины Дмитриевны было скучно.
Гораздо любопытнее было следить за выражением ее лица, жестикуляцией и сравнивать с женщинами прошедшего и грядущего веков.
Ничего подобного я там не встречал. Если дамы прошлого были большей частью жеманны, грубоваты и раскованы в межполовых отношениях, что проявлялось, как минимум, в двусмысленных шутках и откровенных взглядах — дамы моего времени умны, прелестны, тонки, изысканы и прекрасны, но об этом как-нибудь в другой раз — то представительница XIX века поражала своей бестелесной духовностью. У меня начало складываться впечатление, что цель жизни моей героини — встретить доброе любящее сердце, вкусить очищающее страдание и «душа об душу» предстать перед Творцом в непорочной чистоте.
Никакого голоса плоти я не смог различить в ее возвышенном монологе о романтической любви. Возможно, в эту эпоху попадались и земные женщины, с обычными человеческими устремлениями, но если таких, как Екатерина Дмитриевна, много, то можно только позавидовать и посочувствовать их мужьям. Возможно, они и приносили себя в жертву «мужской похоти» ради мира в семье и зачатия детей, но жертва эта была обоюдно скучная.
Мой сравнительный анализ внезапно был прерван обращенным ко мне монологом, начало которого я не расслышал:
— …как я вам завидую! Вы воочию видели проявление высокого духа, чистоты помыслов, красивую, возвышенную, чистую любовь.
Я не очень понял, где это все должен был видеть, и что-то промычал с сочувственной улыбкой.
— …Разве сейчас есть такая высокая жертвенная любовь, какая была в старину! Стоит вспомнить юного Вертера, бедную Лизу!
Теперь стало ясно, о чем говорит моя очаровательная собеседница.
— Я думаю, что и в ваше время достаточно примеров высоких романтических отношений… — начал, было, я придумывать комплимент.
— Что вы, Алексей Григорьевич! Наш век пронизан цинизмом, плотскими (она покраснела!) устремлениями.
— Не может быть! — с ужасом вскричал я. — Глядя на вас, можно думать только о возвышенном!
— При чем здесь я, — грустно промолвила красавица. — Я уже стара, у меня все в прошлом.
— Это как посмотреть. Ведь и у вас были великие моменты в жизни, мне говорили, что вы были замужем…
— Замужество — совсем другое. В моем браке не было романтической любви, в нем были искренняя привязанность, уважение,
Мне очень хотелось узнать историю хозяйки, и я продолжил валять дурака.
— Я никогда не поверю, чтобы вы отдали свое сердце без любви!
Екатерина Дмитриевна побледнела и бессильно опустила руку на скатерть.
— Сударь, я не могу рассказать грустную историю своей жизни из опасения лишиться вашего уважения!
— Сударыня, вы не лишитесь его ни при каких обстоятельствах, даже если окажется, что вы убили собственного дедушку.
— Вы не знаете, о чем говорите! Это моя горькая тайна, хотя и секрет Полишинеля. Однако, я буду бесчестна с вами, если не открою страшной правды…
Я приготовился слушать.
— Вы знали моих дедушку с бабушкой женихом и невестой. Но вы не могли знать, что у них родится ребенок, девочка, моя бедная мать, К этому времени наша семья разбогатела. Дедушка Семен Иванович расширил дело прадедушки Фрола Исаевича и одновременно занялся торговлей и винокурением. Когда моя бедная мать стала девушкой, он уже был состоятельным, независимым человеком. Матушке наняли воспитателя, и она получила значительное по тому времени образование и воспитание.
