Малинский повернулся к командующему ракетными войсками и артиллерией.
— Я также понимаю, что вас беспокоит мое видение объектов, подлежащих приоритетному уничтожению. Считайте это волюнтаризмом. Я не думаю, что есть возможность одним ударом уничтожить все носители ядерного оружия, имеющиеся в арсенале НАТО. В конце концов, зачем лишать противника пальцев, когда легче отрубить ему голову? Нашими первоочередными целями должны стать командная инфраструктура противника, его системы управления войсками и средства разведки. Если они не смогут получать информацию о наших частях, они не будут даже знать, куда наносить ядерные удары. Без надежного управления войсками невозможны ни ядерные удары, ни даже обычные войсковые операции. Но даже такие удары должны быть избирательными. Например, мы решили, что на первом этапе операции враг должен организовать переброску резервов к линии фронта. Это означает, что мы должны четко определить, какие цели атаковать и когда. Современная война — не просто драка. Это обширная наука и бескомпромиссная логика. Если вы не продумали все возможные проблемы, непродуманные проблемы могут вас уничтожить.
Малинский осмотрел присутствующих в последний раз. Стремительные и упорные, расчетливые и бесшабашные. Он никогда не переставал удивляться многообразию характеров и того, какие качества необходимы или, по крайней мере, могут быть использованы. Таланты и амбиции также различны, как и скрытые страхи, подумал Малинский.
— Я знаю, всем вам не терпится вернуться в свои подразделения. Всегда слишком много нужно сделать и всегда слишком мало времени, я знаю это. И у каждого из вас свои проблемы и свои причины для беспокойства. В эти последние часы меня беспокоит то, что противник может ударить первым. Но умом и сердцем я понимаю — Малинский коснулся кулаком груди. — Как только мы начнем, никакая сила на земле не сможет нас остановить. Каждый из вас олицетворяет огромную силу, и командиры армий, и офицеры штаба. Посмотрите на свои знаки различия. Каждый из вас олицетворяет величие и судьбу нашей Родины. И ваши действия, в конечном итоге определят ее судьбу.
Малинский подумал о сыне. В этот момент чувства тревоги, любви и гордости смешались.
— Я надеюсь, что хотя бы некоторые из вас успеют немного отдохнуть. Я просто хочу напоследок напомнить вам один аспект. Большинство слышало об этом от меня уже много раз. Есть одна область, где я полностью не согласен с теоретиками — я говорю о потерях. Я считаю, что никто, по обе стороны линии фронта не готов к тому, с каким масштабом потерь ему придется столкнуться. Не везде, конечно. Но на участках прорыва хотя бы некоторые подразделения с обеих сторон понесут беспрецедентные потери. Естественно, количество убитых в современной войне будет не сравнимо с таковым в древних войнах. Мы еще не вывели единый алгоритм определения того, что считать высокими потерями в древности и современности. Людские потери определенно будут достаточно высокими, но потери — неизбежный аспект войны, и могут показаться командиру катастрофой, только если он слаб и морально неподготовлен.
— Я надеюсь… Что каждый из вас проявит себя более подготовленным, чем противник. Чтобы остаться непоколебимыми тогда, когда он колеблется, чтобы навязать ему свою волю тогда, когда он берет паузу, чтобы подсчитать потери. Вы должны быть жесткими. Каждый из нас испытает то, что будет преследовать его всю жизнь. Это оборотная сторона звания и должности.
Малинский остановился на мгновение, подбирая нужные заключительные слова.
— И помните — это не разрешение разбрасываться солдатскими жизнями. Потеря даже одной жизни без особой надобности — уже слишком много. Но… — он потянулся за нужными словами. Не сентиментальными, о том, что нужно беречь жизни своих солдат, но и без черствости, потому что он хотел сказать им что-то действительно важное. — Просто выполните свой долг.
Малинский резким шагом направился к двери. Офицеры резко встали. Малинский мог ощущать их чувства настолько сильно, что это был практически физический контакт. Дверь открылась, погрузив его в гул голосов в коридоре. Лавируя между офицерами в длинном коридоре, Малинский направился в свой кабинет, погрузившись в размышления. Он спрашивал себя, действительно ли кто-нибудь из них понимал, что произойдет. Он спрашивал себя, мог ли человек вообще понять это?
Собравшиеся разошлись вслед за Малинским. Штабисты поспешно складывали карты. Несколько младших по званию офицеров штаба убирали остатки закусок, привезенных для командного состава, в то время как другие шепотом обсуждали проблемы. Совещание было похоже на тысячи происходивших раньше, но столь различные и сильные чувства были редки даже в Афганистане.
Чибисову предстояло еще одно совещание, а также целый ряд проверок, но он надеялся, что сможет выйти из бункера на несколько минут, чтобы подышать свежим воздухом. ГДР-овское лекарство, которое он принимал от астмы, было лучше, чем те, что можно было достать в Советском Союзе, но после прокуренного зала совещаний ему казалось, что легкие сжались до размеров детских и не приняли бы достаточно воздуха, чтобы он вообще смог идти. Свежий ночной воздух, влажный и насыщенный, мог сейчас показаться нектаром. Однако Чибисов не мог уйти, пока оставшиеся высшие офицеры не закончили работу. Терпеливо готовясь ответить на любой вопрос, он наблюдал за присутствующими и думал, о чем они могут спросить.
Старухин вдруг подался в направлении Чибисова, вместе со своим привычным окружением и прибавившимся к ним сейчас потерянного вида командиром дивизии ГДР, приданной третьей ударной армии и его начальником оперативного отдела. Старухин относился к типу людей, которые в принципе не могли оставаться одни — хотя бы потому, что нуждались в восторженных почитателях и собутыльниках. Это был высокий, мускулистый и краснолицый человек, которому больше шла спецовка сталевара, чем генеральская форма. Он уже начал оплывать, но по-прежнему стремился выглядеть постоянно готовым к драке. Старухин был человеком старой школы и остался в армии во время ее реформы, прозванной отправленными в отставку «чисткой», только потому, что его защитил Малинский, что премного удивляло Чибисова.
Чибисов и Старухин были давно знакомы, и практически столько же времени друг друга недолюбливали. Когда командарм подошел к нему, Чибисов выпрямился во весь рост, но все равно еле доставал Старухину до плеч. Командарм курил длинные сигары, к которым привык во время службы в качестве военного советника на Кубе. Подойдя поближе к Чибисову, он выдохнул целое облако дыма, сдобренного слабым запахом алкоголя. И улыбнулся.
