Старухин отошел без благодарности, да и просто признательности, как будто от пустой витрины. Когда окружение командарма покинуло зал, Чибисов обратился к одному из младших штабистов.
— Передайте полковнику Штейну, что я немного задержусь. Затем предложите генерал-полковнику Трименко чего-нибудь освежающего и спросите, нуждается ли он в каких-либо средствах связи. Начинайте показ фильма без меня, как только Трименко будет готов. Я вернусь через несколько минут. И да, убедитесь, что Саморуков знает, что тоже должен присутствовать.
Штабист отошел выполнять поставленную задачу. Горстка технических специалистов и младших офицеров, оставшихся в зале, не требовала пока внимания Чибисова, так что он вышел в коридор, отчаянно сдерживая кашель.
Даже спертый воздух коридора показался свежим после смога в зале совещаний. Чибисов шел к главному коридору, не позволяя себе показывать, что торопится. Офицеры штаба и солдаты охраны предусмотрительно расступались, давая ему пройти. Но начальнику штаба было не до них. Ему просто хотелось дышать.
Подойдя к запасному выходу и убедившись, что рядом никого нет, Чибисов чуть не упал, дав волю сдерживаемому кашлю. Он ощущал, как его лицо меняло цвет от напряженной борьбы за дыхание. Чибисов осторожно подался вверх по лестнице, но даже от этих шагов легкие снова начинали сжиматься. Еще не хватало отхаркиваться прямо здесь. Он быстро достал гормональную таблетку, которыми надлежало пользоваться только в особых случаях, и проглотил, проталкивая ее в горло собственной слюной. На лестнице, в окружении бетонных стен, кашель звучал особенно громко.
Чибисов начал свой путь в десантных войсках, и с молодости был мастером рукопашного боя. А кого эта скотина Старухин видел, когда смотрел на него? Маленького еврея-астматика? Чибисов сделал все, чтобы закалить и ожесточить себя, отвергнуть весь этот ничтожный, приводящий его в бешенство образ, сложившийся из тысячи лет жалкой истории восточноевропейского еврейства. Он повернулся спиной ко всему, что отождествлялось с ним. Он работал над собой, чтобы стать большим патриотом Советского Союза, чем любой русский, также как его отец и дед, первый, кто избрал такой путь в яростно ортодоксальной семье. Он даже не особо старался, изучая теоретические положения социализма и коммунизма, потому, что считал, что хорошее знание политической философии — это слишком по-еврейски. Вместо этого он посвятил себя военной науке, разработкам в области математики, кибернетики и теории управления войсками. Из него попытались сделать кабинетного инструктора, отправив талантливого молодого теоретика преподавать в Рязанское высшее командное училище воздушно-десантных войск. Но он вернулся к боевой работе, начав проходить подготовку в качестве офицера спецназа, проявив немалый волюнтаризм, так как ему было уже за тридцать.
Несмотря на свой возраст, он продолжал изнурять себя, только для того, чтобы оказаться сраженным бессмысленным и совершенно неожиданным врагом — астмой. Как будто столетия жалкого приспособленчества в грязных гетто вернулись к нему горькой шуткой мстительного Яхве. Он прошел спецподготовку только для того, чтобы надорваться и оказаться в военном санатории в Баку. Дни прыжков закончились.
Но он отказался сдаваться, желая остаться офицером в своем навязчивом стремлении носить форму. Он знал, что его опять не поймут. У него не было никакой другой жизни, уж тем более в еврейской среде. Он не понимал евреев, которые хотели эмигрировать, оставив СССР, Россию, оставив свой дом. Для Чибисова эмигранты были непонятными малодушными эгоистами. Израиль же казался ему страной фашизма и религиозного мракобесия. И в то же время он понимал, что для сослуживцев он так и остался маленьким евреем, штабной крысой, мечта которой — стать главным бухгалтером в большом еврейском банке или засесть за изучение заумных книг, занимаясь одному ему понятными исследованиями. Но маленький еврей хотел быть советским десантником.
Чибисов поднялся по лестнице, сильно потея и будучи близок к истощению. Он побрел к массивным дверям бункера. Солдаты охраны отдали ему честь, а дежурный за стеклом вскочил по стойке «смирно». Да уж, все знали маленького еврея — начальника штаба, с горечью подумал Чибисов.
Он стоял в подвешенном состоянии, когда внутренние двери закрылись за ним. Затем наружные двери начали открываться, и в лицо ударил прохладный воздух, вместе к которым пришли капли слабого дождя и далекий гул на шоссе. Прогноз обещал в первый день войны легкий дождь, и Чибисову повезло выйти из бункера, когда дождь перешел в мелкую водяную пыль. Наружная дверь закрылась, и Чибисов стоял, дыша так глубоко, как позволяли легкие, почти задыхаясь. Вблизи раздавался рокот лопастей вертолета кого-то из важных участников совещания. Лопасти молотили в темноте, набирая обороты. Под их шум, бесчисленные транспортные средства спешили к местам назначения. Мозг Чибисова опять заполнили расписания. Удар сразу после завершения развертывания был краеугольным камнем предстоящего наступления. Хуже всего было привезти все на позиции, аккуратно разложить, а потом ждать в тишине, сообщая противнику, что вы готовы к атаке, какие силы будут задействованы и даже где будет нанесен удар. План наступления так же держался на скорости, маневре и перемещении войск, которые не слишком отличались от предыдущих дней маршей по дорогам и поспешных привалов, но позволяли оперативно перемещать войска, создавая преимущество на направлении удара, достигая тактической и даже оперативной внезапности. Чибисов посмотрел на часы. Если все шло по графику, на шоссе шумела техника одной из дивизий седьмой танковой армии, направляющееся к Эльбе. Когда первый эшелон пойдет в атаку, второй начнет занимать освободившиеся районы развертывания. Чибисов верил в расчеты. Тем не менее, он признавал и то, что для солдат и младшего командного состава происходящее выглядело полнейшим хаосом. Нужно учиться у Малинского абстрагироваться, подумал Чибисов. Не увязать в подробностях и, в тоже время, не забывать о них. С подобной высоты любые заторы на дорогах или в районах сосредоточения просто исчезали, трансформируясь в показатели математической модели.
И все же замечательно, подумал Чибисов, что враг не решился на упреждающий удар. Он и Дудоров подробно обсуждали это с Малинским. За сутки до наступления, силы Варшавского договора, в особенности линии снабжения и тыловые службы были чрезвычайно уязвимы. Но НАТО ничего не предприняло. Дудоров был убежден, что превентивный удар полностью исключен. Но ни Чибисов, ни Малинский не могли полностью поверить в то, что враг будет терпеливо сидеть и ждать очевидного предстоящего удара.
