— Снимите с хозяйки платок и сложите в него все ее драгоценности, — приказал я.
Она сама сняла обруч и платок, а потом сережки и перстни, одна из рабынь лишь помогла расстегнуть ожерелье.
Избавляясь от драгоценностей, женщина торопливо, дрожащим от страха голосом заладила, как «заевшая» пластинка:
— Мои родители заплатят за меня выкуп, они в Константинополе…
Я остановил ее вопросом после третьего раза:
— Сколько заплатят?
— Сто солидов, — не задумываясь, ответил хозяйка дома.
— Твой муж оценил свою свободу в двести, — сообщил я.
— И за меня заплатят двести, — сказала она.
— Триста, — потребовал я.
— Да, — после небольшой заминки молвила женщина.
Я передал ее драгоценности одному из готов, сопровождавших меня, и приказал:
— Забирайте рабынь и идите дальше, а я здесь задержусь.
Мои подчиненные осклабились понимающе, после чего вышли, причем один по пути шлепнул по заднице рабыню. Как догадываюсь, сейчас они сделают остановку в соседней комнате — последуют моему примеру.
— Раздевайся, — сказал я хозяйке дома и сам начал разоблачаться.
Женщина сразу перестала колотиться от страха, расслабилась. Пока ее хотят, не все потеряно. Раздевалась быстро, суетливо, словно боялась, что передумаю. Попробуй тут передумай после такого продолжительного, можно, наверное, сказать, многовекового воздержания!
У нее было белое, начавшее полнеть тело нерожавшей женщины. Сиськи маловаты, поэтому, наверное, прикрыла их рукой, когда сняла тунику и пошла к кровати, довольно таки сексуально шевеля пухлыми ягодицами. Легла навзничь и уставилась в потолок, будто решала, надо его белить или нет? На меня ноль внимания. Скорее всего, привыкла так исполнять супружеский долг — неприятную обязанность, за которую потом можно потребовать плату, как натуральную, так и влиянием.
У женщин, не въехавших в секс, появляется нездоровая уверенность, что любого мужчину можно взять за член и начать вертеть, как пропеллер. Вылечивается это первым же вагинальным оргазмом. После чего женщина сама начинает вертеться, как пропеллер, именно на том, за что раньше держала мужчин. К сожалению, любить может каждый, а вот отправить женщину в рай на земле не у всех получается. Впрочем, женщины разные, и что хорошо для одной, плохо для другой, и универсалов в этом деле нет. Так что надо искать своего или хотя бы достаточно опытного.
Не знаю, оказался ли я именно тем мужчиной, который был нужен хозяйке дома, или мне просто помог многовековой опыт, но я быстро нашел путь к ее сердцу, который у женщин пролегает через сами знаете что. Сперва завел ее так, что начала всхлипывать жалобно, а потом отымел с желанием, накопленным за несколько веков. Отдавалась она жадно, я бы даже сказал, требовательно, наверстывая, наверное, упущенное за предыдущие годы. Подозреваю, что муж даже в конюшне слышал ее протяжные, захлёбистые стоны.
Затем Ирина, как звали хозяйку дома, поревела от счастья и для приличия и начала допрос:
— Ты римлянин?
— Да. Из Иберии, — ответил я.
— А как оказался у скифов? — задала она следующий вопрос.
— Меня выдал им епископ Марга за то, что убил многих гуннов во время нападения на ярмарку. Мне предложили умереть или поступить к ним на служу, — рассказал я и спросил иронично: — Угадай, что я выбрал?
— Неужели умереть?! — весело произнесла Ирина, а потом сообщила: — Наш епископ тоже бросил нас, сбежал утром, перед самым вашим приходом. Пообещал, что скифы не смогут захватить город, что вернется с армией и снимет осаду. Из-за него мы и остались, хотя я говорила мужу, что надо уезжать в Константинополь.
— Тогда бы не узнала, что такое настоящий мужчина, — заявил я.
— Нет худа без добра, — согласилась она и подсказала: — Ты мог бы сбежать от них, устроиться на службу в Константинополе.
— Пока не с чем сбегать. Это первая хорошая добыча, которую мы захватили, — признался я. — Да и здесь командую отрядом, а в Константинополе придется начинать с рядового.
— Мой отец поможет тебе получить хорошую должность, — пообещала Ирина.
— С чего это он так озаботится судьбой человека, которому заплатит выкуп за свою дочь?! — насмешливо поинтересовался я.
— Я ему посоветую, — ответила она и дала понять, почему так сделает: — Если к тому времени стану вдовой.
— За твоего мужа мы получим двести солидов, — напомнил я.
— Двести за живого, — уточнила Ирина, — а за мертвого мой отец заплатит триста.
— Считай, что ты уже вдова! — как бы шутливо произнес я.
— И драгоценности мои выкупит, — продолжила она.
— Хорошо, придержу их, — пообещал я, потому что ее отец уж точно заплатит за драгоценности больше, чем купцы, следующие за армией.
Во дворе послышался шум — кто-то что-то не мог поделить.
— Мне пора, — сказал я, вставая.
— Пришли служанку, чтобы помогла мне одеться, — потребовала Ирина.
— Боюсь, что твои служанки сейчас очень заняты: помогают раздеться моим воинам! — ухмыльнувшись, произнес я и посоветовал: — Из этой комнаты не выходи, иначе составишь им компанию.
— Это я поняла! — игриво молвила она.
Весь двор уже был завален всяким барахлом, как завязанным в узлы или напиханным в мешки, так и просто сваленным в кучи, а на свободном пространстве стояли и сидели парни и заплаканные девушки и молодые женщины — самый ценный товар для рабовладельцев, и к коновязи возле конюшни были привязаны три верховые лошади, а к столбу у ворот — пара молодых волов. Во двор все еще заходили воины из моего отряда и скидывали награбленное.
Я приказал отвести пленниц наверх в комнаты. Пусть там развлекают моих подчиненных. Если местные мужчины не хотят служить в армии, защищать своих женщин, то найдутся другие, способные сделать это. От них и будут рожать женщины, которым, по большому счету, без разницы, кто отец ребенка, лишь бы дети были крепкими и сильными во всех отношениях.
Затем я подошел к тому воину, что охранял хозяина дома, и тихо сказал:
— Его жена заплатит нам на сто солидов больше, если станет вдовой.
— Сделаю! — оскалившись, пообещал он.
Часа через три, когда крики и плач в городе стихли, когда по улицам перестали шляться толпы воинов в поисках добычи, я с небольшой охраной повез десятину командующему армией. Ни его, ни Атиллу не увидел, потому что пировали в большом трехэтажном доме, с севера ограждавшего квадратную центральную площадь Наиса. Наверное, раньше дом принадлежал градоначальнику и правителю всей провинции. Вымощенная брусчаткой площадь сейчас была похожа на двор дома, захваченного моим отрядом — завалена узлами, мешками и просто сваленным в кучу, самым разным барахлом. Как догадываюсь, большинство отдавало самое ненужное или громоздкое из добычи, но возле входа в дом отдельными кучами свалены были золотые и серебряные предметы. Мы тоже вывалили свою долю, о чем я и доложил, перечислив, что именно привез, одному из помощников Эдекона, который, несмотря на то, что сидел боком на невзрачной буланой лошаденке, был больше похож на гота, чем многие германцы, разве что ноги были коротковаты и невообразимо кривы, как у большинства кочевников.
Он кивнул, после чего произнес:
— Говорят, ты первый ворвался в город.
— Так получилось, — скромно сказал я.
— Хорошо получилось, — согласился помощник Эдекона и прикрикнул на другую группу, которая собиралась кинуть бронзовый кувшин в кучу золотых предметов.
8
Гуннская армия осадила Филиппополь, названный так в честь себя любимого царем Филиппом Македонским. До захвата македонцами город назывался Одрис и был одной из столиц Одрисского царства. Я навещал его, в то время маленький и слабо защищенный, находясь в армии Александра Македонского. Попав под власть римлян, город получил название Тримонтий (Три холма), но после того, как стал частью Восточной Римской империи, к нему вернулось предыдущее название. Я побываю в нем, носящем имя Пловдив, в начале тринадцатого века, когда буду воевать на стороне болгарского царя Ивана Асеня, и в следующую эпоху по пути в Константинополь, после чего окажусь в Каталонской компании. В общем, знакомые места.
