Я, держа на всякий случай левой рукой щит над головой, первым поднимался по средней лестнице, которая была сочлененной, сильно гнулась, раскачиваясь. На качающемся трапе чувствую себя спокойно, а вот на лестнице сердце каждый раз ёкает. Я не был уверен, что длины ее хватит, поэтому через плечо был перекинут трехметровый толстый канат с мусингами и крюком, чтобы зацепить за верх стены. Не понадобился. Я перекинул щит на спину, оперся двумя руками на стену между трапециевидными зубцами, подтянулся и с трудом, полубоком, протиснулся между ними. Если бы на сторожевом ходе был хотя бы пяток защитников, они бы запросто убили меня и остальных моих подчиненных, но их там было всего два, и оба мертвые. Одному стрела попала прямо в глаз и влезла по самое оперение, придав мертвому лицу комичное выражение. Рядом со вторым покойником лежал обычный плотницкий топор. Наверное, взял для боя привычный инструмент.
Я показал двум готам, поднявшимся первыми по другим лестницам, чтобы перекрыли сторожевой ход со стороны угловой башни, где кто-то метался в проходе, не решаясь напасть на нас, а сам вместе в двумя другими пошел к следующей, огибая кучи увесистых булыжников, заготовленных для обороны. В этой башне было сухо и воняло горелым оливковым маслом. Возле внутренней стены сложены пучки стрел. На пути к противоположному выходу лежал на боку большой, закопченный, бронзовый котел. Я поддел его ногой. Ударившись о стену, котел гулко охнул. Где-то внизу торопливо протопали три пары ног и хлопнула дверь. По ту сторону башни на сторожевом ходе никого не было. Я приказал двум пришедшим со мной стать на проходе на всякий случай, а сам вернулся к деревянной лестнице, ведущей вниз, чтобы дождаться там, когда на стену поднимется весь мой отряд.
Спустились в город мы все вместе как раз в тот момент, когда, громко завопив на разных языках, наша армия пошла на штурм. Криков горожан я не услышал. Может быть, они не пробились сквозь рев нападавших, а может, и кричать было некому. Внутри улицы были вымощены по краям каменными плитами, образуя что-то типа привычных мне тротуаров, а в середине — булыжниками. Я построил готов посередине в колонну, а по краям пустил кочевников с луками. Так и пошли сперва к центру города, а потом повернули на улицу, идущую параллельно реке, на которой я увидел большие двухэтажные дома с дворами, обнесенными стенами. Там явно живут не самые бедные горожане. В противоположном конце улицы увидели отряд вооруженных наисцев, наверное, спешивших на помощь тем, кто отражал штурм. И мы, и они сразу остановились. Мои лучники начали осыпать врагов стрелами. В кого-то попали, потому что вражеский строй вдруг распался, и сперва задние, а потом и все остальные, развернулись и дали деру под громкий, издевательский гогот моих подчиненных.
Я выбрал самый на вид богатый дом, сказал, чтобы туда сносили все награбленное, после чего мои подчиненные, разделенные на десятки еще до штурма, разошлись по соседним. Одного воина из моего десятка подсадили на каменную стену, ограждавшую двор, после чего он изнутри открыл нам дверь в правой части двустворчатых деревянных ворот, недавно выкрашенных в красный цвет. Я оставил двух готов и двух аланов охранять их, отгонять воинов из гуннской армии, которые, судя по приближающимся крикам, уже преодолели крепостные стены, а с остальными пошел осматривать, что нам досталось.
Дом был греческого типа, с трех сторон обступал двор, вымощенный каменными плитами. Узкие окна закрыты деревянными жалюзи. Вдоль второго этажа шла деревянная галерея на каменных опорах. Посередине двора находился неработающий фонтан с наядой из желтоватого мрамора, у которой изо рта должна была течь вода. Видимо, подачу воды остановили недавно, потому что круглая чаша из обычного светло-коричневого песчаника была полна. В правом крыле располагалась маленькая конюшня с прекрасным серым жеребцом и двумя гнедыми мулами, верховыми, судя по седлам для них, висевшим на закрепленном горизонтально бревнышке. Рядом с ней была сарай, заполненный сеном, а затем кладовая с шестью пифосами двухметровой высоты, наполовину закопанными в землю: три были заполнены пшеницей доверху, а четвертый наполовину, и по одному неполному с бобами и горохом. В левом крыле находилась кухня с двумя очагами, тремя столами и большим количеством бронзовых котлов, повешенных на железные крюки, свисающие с потолочной балки, и мисок, тарелок, кувшинов на деревянных полках, в два яруса приделанных к боковым стенам. В помещении пахло так вкусно, что у меня рот наполнился слюной. Сплюнув ее, пошел в главный корпус.
Там сразу за дверью находилась большая гостиная с мраморными колоннами в два ряда, по три в каждом. Полумрак не помешал мне рассмотреть на стене напротив входа овальную фреску с батальной сценой: всадник на черном коне протыкал копьем пехотинца, скорее всего, перса, а остальные враги в страхе убегали от него. Даже при плохом освещении цвета были яркими. Не знаю, как сейчас, а в предыдущую эпоху штукатурку, замешанную на молоке, наносили в семь слоев и в верхний добавляли мраморную крошку. Чтобы не тускнела и не трескалась, высохшую роспись сверху покрывали смесью оливкового масла с воском, которую потом нагревали и промокали. Я сперва подумал, что изображен Георгий Победоносец, но убиенный явно не тянул на дракона. Потом догадался, что это Александр Македонский, хотя больше был похож на разожравшегося римлянина. Представляю, что прославленный полководец сделал бы с художником, если бы увидел эту фреску.
Из помещения справа тихо вышел мужчина лет сорока пяти с седой и плешивой головой и выбритым лицом, полноватый, одетый в белую римскую тунику с красной каймой по подолу. Я не услышал шаги, а боковым зрением уловил движение и резко повернулся в его сторону.
— Приветствую тебя, отважный воин! — дребезжащим от страха голосом произнес мужчина льстиво на латыни. — Не убивай меня! За меня заплатят выкуп!
— Кто такой? — спросил я.
— Хозяин этого дома, — ответил он.
— Бывший хозяин, — уточнил я и поинтересовался: — И сколько за тебя заплатят?
— Сто солидов, — ответил мужчина.
— Двести, — потребовал я.
— Хорошо, пусть будет двести, — согласился он так быстро, что я пожалел, что не запросил больше.
— Где ценности, деньги? — спросил я.
— Там, — показал он на помещение, откуда вышел. — Всё там.
Допустим, не все, иначе не из чего будет возвращать выкуп. Наверное, много чего спрятано в тайниках, но займемся этим позже.
— Отведи эти двеста солидов в конюшню и проследи, чтобы никто ненароком не убил их, — приказал я одному из готов, зашедших со мной.
Помещение, откуда вышел хозяин дома, было без окон, освещалось масляным бронзовым светильником в виде утки, причем непропорционально длинный клюв служил рукояткой. Там стояли резные стол и стул с высокой спинкой, впервые такой видел в этой эпохе, и два сундука у стены, к которой был приколочен длинный Т-образный крест из черного дерева или покрашенного в черный цвет. В первом сундуке, меньшем, лежали свитки — договора и письма. Недавно их торопливо переворошили. Во втором — четыре мешочка с серебряными монетами и одни с медными. Маловато для владельца такого роскошного дома. Я показал сопровождавшему меня алану, чтобы забрал монеты, а сам пошел на второй этаж, куда вход был с галереи.
Хозяйская спальня была равна по площади половине гостиной. Кровать стояла посередине ее и была довольно скромных размеров. Балдахины то ли еще не вошли в моду, то ли не нравились хозяйке. В то, что именно она решает, что и как должно быть в доме, я понял сразу. Ей было лет двадцать пять, раза в два моложе мужа. Не красавица, но и уродкой не назовешь. Лицо холеное, властное, капризное. Нос тонкий, длинный и с горбинкой — «греческий», но кожа белая и волосы темно-русые. Голова покрыта белым льняным платком, расшитым желтыми нитками и придерживаемым золотым обручем с красновато-коричневой яшмой, известной мне под названием нильский кремень, которая в местах ее добычи считается лучшим противоядием и защитой от сглаза. В ушах длинные золотые сережки с лазуритами, тоже, наверное, египетскими. На белой шее золотое ожерелье с девятью круглыми оранжево-розовыми ониксами, нижний край которого был вровень с верхним краем овального выреза белой шелковой туники, украшенного вышивкой желтыми нитками в виде веток с листочками. Такая же вышивка была и по краям длинных рукавов, расклешающихся к запястьям, и расклешенному подолу, доходившему до середины голени. На пальцах пять золотых перстней: на левой руке на указательном и безымянном с оранжево-красными сердоликами и на среднем с красно-фиолетовым аметистом, а на правой — на указательном и среднем с розовыми топазами. На ногах черные туфельки с желтыми бантиками, удерживаемыми золотыми прутиками. Можно было подумать, что передо мной наряженная невеста, поджидающая жениха. Вот только светло-карие, медовые, глаза были наполнены не сладостью, а страхом, и подкрашенные алые губы, растянутые в льстивой улыбке, нервно подрагивали. Позади нее стояли с понуренными головами две рабыни, обе молодые и с синяками на щеках, видимо, следами от перстней.
