— Не подведут, — насупился молоденький лейтенант Ферапонтов.
— Надеюсь, — Часов ободряюще улыбнулся. — Но молодняку надо внушить, даже вдолбить, чтобы не рвались на подвиги, а точно выполняли приказы. Комбаты у нас — народ бывалый, надежный, успели войны хлебнуть… Теперь наша задача — научить новичков тем хитростям, которым нас война научила.
— Научим, — заверил Низкохат и настырно продолжил: — Командир, у меня во взводе машин нет. Прикажешь в разведку пешком ходить или тяжелый танк выделишь?
Послышались смешочки. Все понимали, куда клонит Макар. Часов ответил, ухмыляясь:
— Договорились ведь — твой взвод получит пару колесных бронемашин. Американских, с пулеметом.
— Тогда гарно, — расцвел командир разведвзвода. — А я уж боялся, как бы не забыли про разведку. Только, отец-командир, накинь один гусеничный.
— По шее накину, куркуль ненасытный, — пообещал Алексей. — Еще кто сказать хочет?
Начштаба пробормотал:
— Насчет неопытных танкистов — это, конечно, про меня.
— Не только про вас, — уточнил Часов.
Заремба горячо заверил: дескать, умеет не только саблей махать. Майор поведал, что перед войной их кавдивизия входила в состав конно-механизированной группы. Поэтому довелось действовать совместно с танками — и на маневрах, и во время похода в Западную Белоруссию. По словам Зарембы, он даже научился водить бронеавтомобиль и легкий танк Т-26.
Упоминание этого старья, которое сохранилось разве что где-нибудь в Забайкалье, вызвало новые ухмылки. Часов успокоил Зарембу, объяснив, что на первых порах начальнику штаба придется больше заниматься вопросами тактики, а там потихоньку освоит матчасть и станет настоящим танкистом. Полагалось бы добавить: «Если доживешь», — но лишних слов говорить не стоило.
На рассвете, когда подъезжали к Новороссийску, Часова растолкал хмурый и озабоченный Гаврилей. Отводя взгляд, замполит осведомился:
— Слышь, командир, я вчера, часом, не болтал спьяну лишнего?
«Врет, скотина, — понял Алексей. — Прекрасно все помнит, но выдумывает оправдание своему сволочному поведению». Он ответил строго и сухо, но постарался скрыть неприязнь:
— Вам, товарищ капитан, пить вредно. Меры не знаете.
— Виноват.
Гаврилей даже руку к сердцу прижал, явно собираясь пуститься в долгие объяснения, но вдруг замолчал, прислушиваясь. Сквозь нечастый колесный перестук снаружи доносились завывания сирен, торопливые выстрелы зениток и редкие — в отдалении — взрывы бомб. Изредка можно было расслышать и слабое гудение пропеллеров.
Видок замполита вконец утратил последние признаки геройства. Вцепившись трясущимися пальцами в обшлага накинутой на плечи шинели, политработник дрожал губами и постукивал зубами, не в состоянии выявить очевидный вопрос.
— Бомбят где-то неподалеку, в паре километров, — объяснил Часов и добавил с некоторым сочувствием. — Поначалу боязно бывает, но постепенно все привыкают. Ты чего, на фронте не бывал?
Замотав головой, сильно побледневший замполит торопливо доложил, запинаясь: дескать, был инструктором сельского райкома в сибирской глубинке, летом попал под призыв партийцев, некоторое время прослужил агитатором-пропагандистом в Липецком училище младшего комсостава, но в ноябре весь личный состав отправили под Ростов, а он, Гаврилей, загремел в танковый полк.
— Привыкай. — Часов пожал плечами. — Это война, тут стреляют чаще, чем агитируют. И запомни: кто боится, тот гибнет первым.
Замполит затряс головой и забился в угол вагона. Впрочем, налет вскоре закончился, и сирены прогудели отбой.
Теплушку и платформы, отведенные 87-му тяжелому танковому полку прорыва, отцепили на бывшей товарной станции, после чего эшелон куда-то уполз. Воздух был пропитан гарью, несколько пожарных расчетов тушили пылавшие вагоны на путях и какие-то сильно разрушенные служебные постройки.
Поручив Зарембе и Сазонову организовать выгрузку техники, Часов отправился в комендатуру, надеясь отыскать представителей 47-й армии, а с их помощью найти свой полк. Представителей армии не оказалось, и все разговоры пришлось вести с заместителем коменданта станции — пожилым капитаном с усталым лицом. Морщась, постанывая и массируя левый бок, капитан вручил Алексею телеграмму за подписью Стебельцова. Штаб армии предписывал 87-му ТТПП оставаться возле станции, ждать указаний о выдвижении к порту для погрузки на корабли.
— Неразберихи хватает, — пожаловался замкоменданта. — Три дня просто кошмар был — десятки частей принимали и отправляли. Вчера полегче стало. Наверно скоро решат, через какой порт вас отправят.
Он объяснил, что Керчь уже освобождена десантом 44-й армии, которая постепенно расширяет плацдарм, 31-й стрелковый корпус высадился в порту Феодосии, выбил немецкий гарнизон и закрепился на позициях вокруг города.
— С портом пусть штаб армии разбирается. — Леха начал злиться. — Вы подскажите, как мне своих найти.
После долгих телефонных переговоров выяснилось, что часовский полк стоит совсем рядом — прямо в поле, буквально в километре от станции. Добрый капитан из комендатуры выделил сопровождающего — девчонку-сержанта из службы военных регулировщиков. Колонна бронетранспортеров достигла временного расположения части, ни разу не увязнув в грязи и всего лишь раз сбившись с верного курса среди разбомбленных домишек городской окраины.
Все танки в количестве 39 боевых машин из 46 положенных по штатному расписанию стояли неровными рядами посреди пустыря. Личный состав выстроился в две шеренги, перед строем вытянулись по стойке «смирно» капитаны Литвин и Раппопорт. На них грозно покрикивал мелкий худощавый генерал-лейтенант с комиссарскими звездами на рукавах шинели. Вокруг толпилась свита в составе генерал-майора, изрядного числа полковников и подполковников, а также автоматчики — наверное, охрана.
Алексею такой оборот совсем не понравился. Выпрыгнув из кабины головного «Скаута», он ускоренным шагом направился к бушующему начальству. За ним, стараясь не отставать, бросился Заремба.
— Я вас в последний раз спрашиваю! — орал охрипший генерал. — Почему в разгар важнейшей боевой операции, когда ваш полк должен отправиться на самый ответственный участок фронта, отсутствует половина личного состава во главе с командиром и начальником штаба?
— Товарищ корпусной комиссар… — обреченно начал Литвин. — Как я уже докладывал…
— Оставьте эти сказки для своей бабушки! — оборвал беднягу обладатель нарукавных звезд. — Ваши однополчане ушли в самоволку, а вы, как трусливый первоклашка, врете представителю Ставки, надеясь покрыть их безобразный проступок.
