Навеки вплёл в себя мой нрав.
И потому хозяин мой —
Непобедим. Покуда — прав…
* * *
Джек Сойер пил возле ручья, когда я, подойдя сзади, тронул его за плечо. Англичанин поверул узкое лицо и коротко улыбнулся.
— Если бы ты проголосовал против, была бы ничья, — тихо сказал я. — Если честно — я
был уверен, что ты не захочешь драться.
— Нас никто не гнал в тот поход, в котором погибли мои друзья, — тихо сказал Джек. —
И мы не искали выгод. Мы просто хотели справедливости… Тот парень, Александер, назвал тебя рыцарем, чтобы оскорбить. Но я бы не оскорблялся. Это скорей похвала.
— Спасибо, — я пожал ему запястья. — Спасибо… Ты не видел, где Танюшка?..
…Мой палаш и корда Татьяны столкнулись с коротким лязгом. Тонкий лёгкий клинок опасно засвистел, плетя плотное кружево ударов. Улучив момент, я сильным толчком в основание клинка вышиб корду из рук Татьяны и, перехватив её запястья, притянул девчонку к себе. Луна освещала нас; со стороны костра ещё слышалась перекличка самых неугомонных.
— Ты не жалеешь, — засмеялась Татьяна, — это хорошо, ведь и в бою не жалеют!
— Ты пошла со мной только потому, что это — я? — я держал её запястья крепким
хватом, хотя она и не вырывалась.
— А этого мало? — тихо спросила она. Я упрямо покачал головой:
— Мне бы не хотелось, чтобы ты одобряла мои ошибки из-за того, что они — мои.
— Тут не было ошибки, — она заглядывала мне в глаза, и из её зрачков смотрела луна. — Я
не хочу говорить избитые слова, но в жизни должен быть смысл. Даже в бессмысленной и заведомо обречённой. Мы всё равно погибнем, так к чему бежать и прятаться? Лучше быть таким, как Джек — сражаться с врагом и встречать опасность лицом к лицу… — я с уважением смотрел в лицо своей подружки, а она продолжала: — Если есть выбор — быть трусихой или рыцарем — я предпочту быть рыцарем. Даже если это выглядит глупо… — она подняла свободную руку и коснулась моей щеки: — Помнишь, ты мне говорил про одну книжку Астрид Линдгрен? Там двое братьев сражаются со злом, и один спрашивает другого, почему тот идёт в бой, если мог бы спокойно сидеть дома, не рискуя жизнью? А тот отвечает: "Чтобы быть человеком, а не комком грязи."
— "Братья Львиное Сердце", — вспомнил я. — Я читал про эту книжку в "Пионере". А её
саму так и не успел…
— Может быть, там ты её ещё прочитаешь, — сказала Таня. — А здесь мы просто
должны жить, как люди.
— Просто? — переспросил я.
— Просто, — подтвердила Танька. — Даже если это и… непросто.
Валентин Миляев
В тумане теплится восход.
Копьём, мечом и кулаками
С баранами и ветряками
Сражаться едет Дон Кихот.
Он едет тихо мимо стен
И кровель, слабо освещённых…
Как много есть неотомщённых…
…А отомщённых — нет СОВСЕМ!
И в миг, когда сверкнёт над ним
Латунный таз огнём холодным,
Смешное будет благородным,
А благородное — смешным.
206.
В тумане теплится восход…
Сражаться — глупо и опасно…
Смириться может Санчо Панса.
А Дон Кихот, а Дон Кихот…
* * *
Коридор был бесконечным, тускло освещённым и совсем не страшным. Одно плохо — бесконечным. Я даже не шёл, а просто брёл уже по нему, время от времени толкая и дёргая двери, в шахматном порядке расположенные по обеим сторонам. Двери не шевелились. Казалось, они просто вмонтированы в глухую стену. Кое-где между дверей попадались прислоненные к стене швабры. Их созерцание выводило меня из себя, но тоже как-то устало. Это занятие меня так заколебало, что я не сразу заметил происходящие со мной изменения. А совершались они как-то плавно и совершенно естественно. Я шёл только что одеты так, как был одет этим вечером… а потом оружие осталось прежним, но самоделковая кожа сменилась отлично выделанной, и длинные перья широкополой шляпы то и дело цеплялись за стены… через секунду я отпихивал локтем мешавший мне дисковый ППШ, а мешковатую гимнастёрку перетягивал потёртый ремень… ППШ сменялся мечом, плечи тяжело облегала плотная кольчуга… И ещё что-то было, снова и снова, чуть ли не возле каждой двери.
У меня возникло ощущение, что я иду по коридору уже много часов. Три шага — дёрг — шаг — поворот — дёрг — три шага — дёрг… Что же дальше-то?
Впереди — мне показалось — внезапно возник тупик. Но это оказалось разветвление — коридор уходил вправо и влево.
Ишак, которого поставили между двумя возами морковки, в конце концов сдох от голода. Печально… Я решительно повернул направо, начисто отметя все соблазнительные мысли о том, что слева мог быть близкий выход.
Справа, впрочем, выхода не было тоже. Да и коридора тут тоже не было. Вместо этого — тупик, в котором стояло мягкое кресло, а перед ним серым холодным глазом поблёскивал стоящий на растопыренных тонких ножках массивный телевизор "чайка". В точности такой же, как стоял у нас дома, только там он находился на тумбочке. И этот телевизор включился в тот самый момент, когда я, удивлённо разглядывая это чудо, подошёл к креслу.
Экран провалился, растаял, став открытым окном в никуда… нет, не в никуда. В тумане, висевшем где-то плотной кисеёй, рисовались распростёртые ветви кустов — то ли ещё, то ли уже голые, хотя мне почему-то казалось, что там не холодно. Мне показалось, что я различаю фигуры людей, уходящие в туман; чуть сбоку мне почудились несколько воткнутых в землю клинков… или нет, что ли? Изображение уплыло в сторону, я увидел… себя. Да, это был я, в точности такой, как сейчас, только одежда была другой, не было оружия, да ещё поперёк лба над левой бровью почти на переносицу тянулся тонкий белый шрам. Я кусал губы и хмурился, глядя прямо перед собой.
Потом это видение уплыло, а сменили его сцены яростной схватки — в мелькании клинков и тел непонятно было, кто и кого кромсает, различалось только, что белые дерутся с неграми. Но это изображение оказалось ещё более коротким, чем предыдущее. Вместо него возник заснеженный лес и человек, идущий по нему на лыжах. Я видел его только со спины, но почему-то человек показался мне знакомым. И при виде этого накатила на меня глухая, тяжёлая тоска…
…Я открыл глаза. Волнами откатывалась прочь посетившая меня во сне печаль. Весенняя ночь была тёплой, стрекотали какие-то насекомые, и огромная звезда чаша без дня висела над миром.
Я глубоко вздохнул и, чуть повернувшись, различил в темноте южной ночи лицо Татьяны — мы совершенно открыто устроились на склоне холма на разостланных одеялах, брошенных на сорванную и стасканную в "матрас" траву. И только сейчас я понял, как это чудесно — вот так спать рядом со своей девчонкой. Со своей. Не…
