Людендорф не желал верить случившемуся, убеждая себя, что это только трагическая случайность, которая вполне поправима, нужно лишь провести перегруппировку войск, но последующие события показали, что он жестоко ошибся.
24 июля измотанные предыдущими боями войска кронпринца получили новый, довольно болезненный удар. Стремясь смыть прежний позор поражений, американские дивизии Першинга провели ночную атаку на немецкие позиции под Шалоном на Марне, которые ещё не были должным образом укреплены. И, вновь без всякой артиллерийской подготовки, союзники атаковали врага и добились успеха. Скрытно приблизившись к траншеям врага, американцы закидали гранатами пулеметные точки и ворвались в траншеи неприятеля. Понёсшие значительные потери и порядком уставшие от непрерывного наступления немцы не смогли оказать достойного сопротивления и стали поспешно отступать. С ужасом для себя кронпринц обнаружил надломленность своих железных солдат и ничего не смог поделать.
За два дня боев немецкие части были отброшены на свои старые позиции, отойдя на которые они смогли остановить натиск американцев, слишком уверовавших в свою победу. Сильный заградительный огонь артиллерии и дотов, наглядно показал, что янки ещё не вполне готовы к штурму хорошо подготовленных оборонительных позиций.
Людендорф вновь был в ярости и, не желая признавать свое поражение, назначил новое наступление на Париж на 27 июля, однако, именно в этот день, он получил третий удар, который окончательно похоронил все его планы.
Упредив противника ровно на один час, Фош организовал своё новое наступление, теперь под Шато-Тьерри. Под прикрытием артогня он бросил в бой всё, чем располагал на данный момент- 124 танка. Маршал сильно рисковал, но на кону стояло слишком много. Немцы яростно сопротивлялись, будь в их распоряжении полнокровные дивизии рейхсвера, бронированный кулак Фоша был бы полностью уничтожен раз и навсегда. Но основательно прореженные потерями прежних непрерывных наступлений, они могли только героически стоять до последнего и гибнуть под пулями и снарядами французских «Рено» и «Сен-Шамонов», медленно надвигавшихся на позиции немецкой обороны.
Тем не менее, Фош оставил на поле боя две трети своих машин, но основная задача этого наступления была выполнена. Французские танки полностью прорвали все линии немецкой обороны и, подавив артиллерию, открыли французской пехоте проход в тылы наступающей на Париж группировке.
Людендорф ещё мог попытаться выправить положение, в его распоряжение уже прибывали подразделения, экстренно снятые им с относительно спокойных участков фронтов, из глубины страны подтягивались стратегические резервы, но поражение австрийцев в Галиции полностью связало ему руки. Приходящие с Восточного фронта телеграммы наглядно говорили, что там произошла катастрофа, иными словами это просто нельзя было выразить. Вена не просто просила, а истерично взывала о помощи, угрожая немедленно выйти из войны в случае, если русские казаки перейдут карпатские горы.
Локализовав прорыв Фоша встречными контрударами, Людендорф с болью в сердце отдал приказ на отступление. Подписывая этот документ, германский гений впервые стал ощущать, что звезда его воинского счастья пошла к закату. Совершив умелый манёвр отхода, германские войска отошли на линию Компьен, Суассон, Реймс, отдав врагу территорию, столь обильно политую кровью немецких солдат.
События же на Восточном фронте разворачивались с не меньшей силой и размахом. Привыкший, что русские генералы действуют по шаблону и зачастую не торопятся помогать более счастливому соседу- конкуренту, Главнокомандующий германскими войсками на Восточном фронте генерал-майор Макс Гофман твёрдо считал, что для остановки русского наступления в Галиции хватит нескольких германских дивизий.
Эта твёрдая убежденность подтверждалась его боевым опытом четырёх лет войны на Восточном фронте. Начиная с августа 1914 года, русские генералы именно так и поступали, несказанно облегчая германским генералам одерживать убедительные победы на Восточном фронте. Так было в 1915, когда под ударами рейхсвера русские отошли вглубь своей необъятной империи, так было в 1916, когда Эверт сознательно не поддержал наступление Брусилова, имея у себя вдвое больше сил, так было в 1917, когда блистательное наступление Корнилова обернулось поражением из-за предательства соседних армий.
Одним словом, Гофман совершенно не видел большой опасности в прорыве австрийского фронта в Галиции. Да, русские оказались несколько сильнее, чем предполагалось ранее, но дело поправимо. Русский медведь, выбравший для сражения самого слабого противника в лице австро-венгерской армии, прочно завяз под Ковелем, столкнувшись с непобедимой доблестью германского рейхсвера, и не прошел дальше передовой линии окопов.
Генерал спокойно доложил Гинденбургу и кайзеру, что принял самые действенные меры к наведению порядка, направив три немецкие дивизии для контрударов по русским кавалерийским корпусам, которые так напугали австрийских паникеров.
В определенной мере Гофман был прав, давая низкую оценку неповоротливым русским генералам, встретившим эту войну на командных должностях. Большинство из них опиралось на опыт войны с турками 1877 года, или, в лучшем случае, войны с японцами 1904 года. Однако, господин генерал не учел, что в русской армии произошла почти полная замена офицерских кадров. Вместо героически выбывших офицеров прежних довоенных лет, из тыла на смену им пришли другие люди, имевшие совершенно другие понятия о современной войне и достаточно хлебнувшие опыта горьких первых трёх лет войны. Не принадлежа к прежней офицерской касте, они учились воевать с чистого листа, ведя войну, как считали нужным её вести, достигая поставленных задач с наименьшими потерями, а не тупо выполнять приказы любой ценой.
Именно на них и сделал ставку генерал Корнилов в 1918 году, стремительно продвинув вверх фронтовых генералов и поставив им на замену эту «разночинскую» офицерскую массу, главный костяк своего нового войска. Подобно опричникам Ивана Грозного, они были готовы идти за Корниловым до конца.
Поэтому, сообщение о новом русском наступлении на Восточном фронте, начавшемся 26 июля в Белоруссии стало для генерала Гофмана огромным неприятным сюрпризом. Мощный артобстрел германских позиций русской артиллерией Гофман принял за отвлекающий манёвр и только. Подобное уже не раз практиковалось русской армией, и поэтому генерал не придал этому особого значения. Он только поморщился, когда ему доложили, что после 12- часовой артподготовки, русские, силами двух армий, предприняли наступление под Пинском и Барановичами, посчитав это продолжением прежнего манёвра командующего русским Западным фронтом генерала Рузского.
Узнав о прорыве противником передовых позиций германской обороны, Гофман не испугался, но на всякий случай приказал задержать отправку трех дивизий из армии Леопольда Баварского, срочно перебрасываемых им на помощь австрийцам и генералу Эйхгорну. Он посчитал, что этого вполне хватит для наведения порядка, но, как показало время, генерал ошибся.
За целый день методичного обстрела, русская артиллерия смела всё, что только было на немецкой передовой, и что смогла выявить воздушная разведка за эти два дня. Под прикрытием огня русские атаковали первые линии немецкой обороны, обходя с севера укрепления Пинска, предоставив возможность своей артиллерии продолжать их разрушение. В отличие от своих прежних наступательных операций, русские пушкари снарядов не жалели, щедро забрасывая ими укрепления врага.
Застигнутые врасплох, немцы не смогли удержать свои почти полностью разрушенные позиции и быстро отступили, надеясь остановить продвижение неприятеля на запасных позициях, но неожиданно попали под удар конницы Крымова. Как оказалось, для солдат рейхсвера, подобно своим австрийским товарищам по оружию, активные действия русской кавалерии также были в новинку, и они тоже, не смогли быстро найти против них противоядие. Опрокинув оборону врага, кавалеристы Крымова ушли в рейд по тылам противника, предоставив пехоте генерала Маркова добивать защитников последнего рубежа обороны.
За день боев немцы были отброшены на 10 километров, что подтвердило успешность выбранной тактики взаимодействия пехотных и кавалерийских частей. Наступающий севернее под Барановичами командующий 2 армией генерал-лейтенант Миллер не добился такого успеха. Там немецкие позиции имели большую эшелонированность и разветвлённость, и поэтому продвижение русских войск ограничилось тремя километрами. Зная о глубине вражеской обороны, Миллер не рискнул в первый день наступления бросать в прорыв конницу Краснова.
С чисто немецкой педантичностью и пунктуальностью Евгений Карлович решил вводить в дело кавалерию через расчищенное пехотой место.
