лежит на крыше бака. Задние паруса убраны. Все остальные – свернуты, даже косые паруса. Главные дирик-фалы, канаты для спуска и подъема парусов, все порваны. Многие просто отсутствуют. Прежде чем поднять все паруса на грот-мачте, придется заняться починкой фалов. Волнение на море сильное, но корабль почти не рыскает, то есть не отклоняется от заданного направления. Впрочем, мы сможем заняться изучением корабля позднее. Я рассказываю вам все это, чтобы вы имели представление, что делать после того, как я вернусь.
«Только я все равно почти ничего не понял», – подумал Паспарту.
Фогг, сжимая в руке револьвер, вошел в каюту. Открытая дверь пропустила внутрь немного света. В носовой части был иллюминатор, закрытый куском парусины, закрепленной на рейке, которая была приколочена к переборке. Пол оказался сырым, хотя стоячей воды не было. Возможно, это случилось из-за дождя или сильного волнения на море. Еще там были часы без стрелок, прибитые вверх тормашками двумя гвоздями к переборке. На столе находилась грифельная доска и подставка, которую моряки называли «штормовой планкой» – она удерживала тарелки, чтобы те не соскальзывали. В подставке были тарелки, но Фогг не нашел ни еды, ни напитков. Не обнаружил он также ножей и вилок. Кусок парусины, который, вероятно, использовали вместо полотенца, был накинут сверху на подставку.
Фогг также заметил печь и лампу, раскачивавшуюся из стороны в сторону.
Он посмотрел на грифельную доску, которую, скорее всего, первый помощник капитана использовал для кратких записей, пока он находился на борту.
«Ч» – означало часы, «У» – узлы. И хотя там была обозначена дата – понедельник двадцать пятое, речь явно шла о морских, а не о гражданских сутках. День должен начинаться в полдень двадцать пятого числа, а не в полночь. Двадцать пятое число на корабле должно было закончиться в полдень двадцать шестого, после чего в море наступило бы двадцать шестое ноября.
Сегодня было уже двадцать седьмое ноября. Двадцать пятого в восемь утра или несколькими часами позже произошло какое-то событие, помешавшее помощнику капитана продолжить вести записи. На тот момент, когда они прервались, остров Святой Марии находился примерно в шести милях к юго-западу.
По левому борту располагалась кладовая. Фогг осторожно вошел внутрь и обнаружил там открытую коробку с мокрым сахаром, мешок с несколькими фунтами чая, открытую бочку с мукой, открытую коробку вяленой сельди, немного риса и фасоли в банках, несколько горшков с вареньем, консервы и мускатный орех. Все это было сухим.
Фогг вернулся в каюту первого помощника и снова осмотрелся. По правому борту он заметил небольшую подставку с крошечным флаконом, наполненным маслом, которым, как предположил Фогг, смазывали швейную машинку. Флакон располагался вертикально. Если бы в последнее время случился сильный шторм, он упал бы на палубу. Кровать оставалась сухой, вода не причинила ей никакого вреда. Фогг заглянул под кровать и вытащил корабельный флаг и флаг владельца судна с инициалами «У.Т.». Причем буква «У» была нашита. Там же под кроватью он обнаружил пару крепких матросских сапог. Вероятно, их хранили здесь на случай плохой погоды, но так и не использовали. В каюте была тумбочка с двумя ящиками. В одном оказались куски железа и целые, неповрежденные стеклянные панели. В нижнем ящике – песочные часы, а также новый ручной лаг, но без лаглиня.
Следующая и последняя каюта принадлежала капитану. Фогг сомневался, что в ней мог скрываться матрос. Если бы ему удалось туда проникнуть, он наверняка бы уже выдал свое присутствие. Однако Фогг вошел медленно и сразу же прижался к стене. В каюте был иллюминатор, через который матрос мог выстрелить, если бы ему удалось забраться на крышу.
Посередине каюты около ширмы стояла фисгармония. Рядом лежали книги, преимущественно религиозного содержания, если судить по их названиям.
На полу валялся опрокинутый высокий детский стульчик, около него – сундучок с лекарствами в склянках. На столе – компас без картушки. Ручная швейная машинка в чехле была прикреплена к переборке.
Под кроватью Фогг нашел саблю в ножнах. Он вытащил ее, решив, что оружие может ему пригодиться. Сабля была похожа на итальянскую и, возможно, принадлежала офицеру.
По левому борту каюты находился гальюн. Фогг заглянул внутрь, очень осторожно, ведь матрос мог притаиться там в засаде. Около двери лежал мокрый мешок. Он выглядел так, словно промок под дождем или на него просочилась вода из наполовину прикрытого иллюминатора на противоположной стене.
Движимый любопытством, Фогг зашел внутрь. Он раскрыл мешок и обнаружил в нем насквозь промокшую женскую одежду. Значит, капитана сопровождали его жена и маленький ребенок. По правому борту находилось два иллюминатора, они также были прикрыты кусками парусины.
Фогг не нашел никаких признаков затаившегося врага. Входа с кормовой части корабля в каюту здесь тоже не было.
Фогг вернулся на палубу, сообщив предварительно пароль. Паспарту сказал, что матрос несколько раз выглядывал из-за угла, после чего снова прятался. Фогг обрисовал картину увиденного в каюте капитана. Он отдал Паспарту револьвер со словами:
– Задержите этого человека здесь. Я пойду посмотрю, как там Немо, и обследую нос корабля.
Держа в руках саблю, он двинулся вдоль правого борта, очень медленно, хорошо осознавая, что мог стать прекрасной мишенью для матроса, однако считал, что тому вряд ли удастся его застрелить. Ветер и качка помешали бы ему прицелиться из револьвера достаточно точно, чтобы поразить цель. Очевидно, матрос, даже если ему и удалось увидеть Фогга, подумал точно так же. Ни одного выстрела не прозвучало.
Приблизившись к баку, Фогг перебежал к левому борту и заглянул за угол. Немо исчез.
Разорванные куски простыни говорили об огромной силе Немо. Он смог порвать их одним лишь напряжением мускулов. Его сапоги лежали рядом с обрывками простыней.
Прежде чем вернуться к правому борту, Фогг обернулся и посмотрел налево. Неподвижная фигура Немо застыла на палубе. Хитрец ждал, пока Фогг скроется из виду, он знал, что Паспарту следит за матросом и повернулся к Фоггу спиной.
Фогг развернулся, надеясь, что Немо не успеет далеко уйти. Но ошибся. Босиком Немо двигался стремительно и бесшумно, словно тигр. От француза его отделяло каких-нибудь десять футов.
Фогг закричал первый раз за много лет и бросился к ним. Паспарту, все еще наполовину оглохший, не услышал его. Немо ударил его по затылку левым кулаком. Француз врезался в стену надстройки и рухнул на палубу, а Немо подобрал револьвер. Ухмыляясь, он повернулся к Фоггу. Несмотря на его торжествующий вид, он был бледен, кровь стекала у него по правой руке и капала с ладони. Судя по всему, правая рука была недееспособна,
