– Тогда – о чем спрашивать?
– Я так и думал. А остальные девочки как отнесутся?
– О ком речь?
– Лариса, Сильвия. Об Анне не говорю, она и так…
Анне на самом деле было двадцать три, реальных, на них она и выглядела.
– Сильвия – не ко мне вопрос. Что пожелает, то и сделает. А с Ларисой поговорю…
– Есть основания сомневаться?
– Да кто ж ее знает… А когда уходим?
– Через неделю максимум. Сумеем раньше – еще лучше. Корабли нужно до ума довести, чтоб лет двадцать ходили по морям и океанам без дозаправки и капитального ремонта. Других препятствий нет.
Ирине было абсолютно все равно, куда отправляться, в каком мире жить, что там делать. Был бы Андрей рядом, и исчезло бы с его лица это выражение тяжелой тоски, которое он старательно, но безуспешно от нее маскировал. Она даже на Средневековье согласна, люди и там жили, как известно из книг – с удовольствием, не стесненные рамками позднейших правил и обычаев. Свои, разумеется, тоже были, но не для всех обязательные. Не настолько обязательные…
Ирина пересела на подлокотник его кресла, обняла за плечи, наклонилась, поцеловала в щеку.
– Долго ли нам мучиться, Дмитрич? – спросила она, цитируя жену протопопа Аввакума.
– До самыя до смерти, матушка, до самыя до смерти, – ответил он в тон.
– Инда еще побредем…
В океан маленькая эскадра двинулась прохладным, но тихим солнечным днем. Словно бы не зима с пургой, штормами и морозами малого ледникового периода здесь только что свирепствовала, а вернулось неожиданно «индейское лето».[9]
Из бухты вначале вышла «Валгалла», своим громадным корпусом раздвигая мелкие прибойные волны, за ней крейсер «Изумруд», отдавший, как положено военному кораблю, прощальный салют Замку из кормовой пушки, и последним «Призрак», пока не поднявший парусов.
С мостика яхты Ирина и Лариса, сжимая в пальцах тяжелые морские бинокли, смотрели на серые бастионы грандиозной и на вид неприступной твердыни, оставляемой, может быть, навсегда. У парапета нависающего над обрывом «ласточкина гнезда», пристроенного к угловой башне, стоял и махал им рукой Антон. Ему, наверное, сейчас тоже было тоскливо. Проводит корабли, и что дальше? Снова начнет жить сам по себе, один, никому не нужный?
Это, конечно, чисто женский подход, но очень правильный.
Во время перехода через Атлантику большая часть компании располагалась на «Валгалле», со всеми удобствами. Только те, кто не боялся качки и любил экзотику, из женщин – Ирина, Лариса и Анна, выбрали «Призрак». Комфорт на яхте был вполне приемлемый, но в сравнении с пароходом несколько тесновато, само собой. Каюты подходят только для сна, значит, вся культурная жизнь, включая завтраки, обеды, ужины, – все в кают-компании. По палубе без страховки не погуляешь – в океане всю дорогу волнение не меньше четырехбалльного. При смене галсов холодная соленая волна захлестывала и на мостик. Зато вид с него, и из рубки открывался великолепный. Пугающий и одновременно радующий душу. Картины Айвазовского в натуральном воплощении. Похороны за счет заказчика.
Как и было задумано, первые две дамы согласились на омоложение, и теперь Новикову слегка даже удивительно было смотреть на подругу, ничем не отличающуюся от «девушки на мосту». Лариса выиграла не слишком много. С его, да и Олеговой точки зрения. Невелика разница, двадцать восемь или двадцать два. Анна осталась при своих, а Наталья с Сильвией от процедуры категорически отказалась.
– Для нормальной женщины тридцать пять – чудесный возраст. Сохраните мне его на следующие сто лет – и никаких претензий, – ответила на предложение мадам Воронцова.
– Тогда ты не против, – ехидно спросила Лариса, – если мы будем называть тебя тетей?
– Да хоть мамой. Мать должна выглядеть старше дочери хотя бы на три года, так что в норматив мы укладываемся.
Всем остальным процедура смены возраста и внешности не предлагалась. Им предстояло участвовать в проекте в естественном облике. Тем, кто вообще захотел, разумеется.
Поиски золота и алмазов в Южной Африке – антисоветские, незрелые фантазии только трех персонажей. Они, по замыслу, были молодыми ребятами, авантюристами в духе XIX века, претворяющими в жизнь свои планы, заодно желающими подтвердить и фиксировать легенду, придуманную для Врангеля. Прочим товарищам это было не нужно. Как говорил Остап Шуре Балаганову: «Рио-де-Жанейро – это хрустальная мечта моего детства. Не касайтесь ее своими лапами».
Вдобавок перестройка эндокринной системы непременно влияла на эмоциональное состояние пациентов. Любой может вспомнить себя в двадцать, тридцать, сорок. Человек якобы один и тот же, а если вдуматься? Перечитать собственные дневники и письма, хоть к родителям, хоть к девушкам. Вот то-то! Для чего в Братстве люди, от которых в критический момент неизвестно чего ждать? Попробуй ты (кем бы ты ни был) напрячь двадцатилетнего парня (Басманова, скажем) заботами сорокалетнего. Анатомически они, возможно, очень близки (но не одинаковы), а психологически – земля и небо!
Но это посторонние, относящиеся только к практике личных отношений соображения. Главное же, к чему пришли во время одного из ночных бдений Новиков, Шульгин и Антон: от эфира, естественно, никуда не денешься, это еще профессор Челленджер разъяснил в «Ядовитом поясе». Зато, если его влияние простирается и в глубь прошлых веков, волновая настройка сама собой меняться не может. Вот и пролетит мимо направленный на того Новикова, что действовал на Валгалле, деморализующий заряд. Хоть сотня нейронов заработала в ином режиме – и хватит. Не тот объект! Так же и с прочими, занесенными в «картотеку» дуггуров.
Отойдя от берега на десять миль, отряд пересек границу миров. На этот раз без всяких эффектов. Ни громового удара, едва не разломившего пароход, как при перемещении «Валгаллы» прошлый раз в двадцатый год, ни приступов морской болезни у пассажиров и пассажирок. Совершенно спокойно перешли, только специальный датчик сообщил, что – свершилось. Одна тысяча восемьсот девяносто девятый год на дворе. Август месяц. Как и задумано.
Никаких грубых вторжений в чужую реальность, если она сама не станет препятствовать нормальной жизни «эмигрантов».
«Валгалла» возглавляла кильватерный строй, теперь единственная плавучая база в новом и, если что-то пойдет не так, – окончательном мире. Перед уходом из Замка пять лет назад Новиков с Воронцовым об этом говорили.
«Если мы попадем хоть в мезозой – обязательно выживем. Не нужно нам будет вылавливать в море ящик с полезными предметами,[10] в трюмах парохода достаточно припасов на любой предполагаемый случай. Не считая продовольствия – лет на пятьдесят хватит».
