Стычки с засевшими в Анксальте «наёмниками» продолжались, однако решительных атак не предпринимали ни Пламмет, ни Млавская бригада. Её, впрочем, уже нельзя было полагать ни «самозваной», ни даже «бригадой» – из Анассеополя наконец доставили долгожданные приказы, василевс именным указом утверждал создание особой Млавской дивизии и вручал командование над ней Фёдору Сигизмундовичу. Тяглову-Голубицину и Крёйцу оставалось лишь сетовать – их «недопустимым образом перехваченные вне всякого порядка» полки передавались Росскому, и не только они – из столицы слали помощь, и слали щедро.
Ко Второму корпусу спешил также и его новый командир; Росский в замешательстве, чтобы не сказать в отчаянье, глядел на фамилию князя Булашевича в государевом рескрипте.
Нет, князь Александр Афанасьевич кто угодно, но не трус. Не придворный блюдолиз, не чинодрал, не паркетный генерал, хотчинских полей сроду не покидавший. Прост генерал Булашевич, нравом лёгок, к солдату – ласков, с офицерами – на дружеской ноге, со штабными же – строг, а уж интенданты да квартирмейстеры от одного имени его бледнеют и крестятся.
– Дождались, вот, – вымолвил Росский, протягивая бумагу Разумовскому. – Князя Булашевича – на Второй корпус, Шаховского – к… – хотелось сказать «к чёртовой матери», но этих слов, увы, в приказе не сыскалось, – в увольнение от командования и в длительный отпуск по ранению. Занеси в журнал, как положено, Алексей Климентьевич.
Разумовский, конечно, отлично знал, как надлежит поступать с доставленными рескриптами, но Фёдору Сигизмундовичу хотелось хоть что-то сказать вслух.
– А что ж тут плохого, рискну спросить? – пожал плечами полковник Страх. – Я служил с Александром Афанасьевичем. Молодым совсем, в персиянскую кампанию, и потом, на Капказе… Храбрец. Сам в атаку идёт, пулям не кланяется. Солдаты его любят. Что так закручинились, Фёдор Сигизмундович?
– Да, правильно всё сказал Глеб Свиридович, – поддержал Страха Менихов. – Князь Булашевич – генерал от кавалерии, толк в нашем, конном деле знает. По кустам отсиживаться не станем!
– Можно подумать, Ставр Демидович, ты сейчас со своим полком у кухонь отираешься, – заметил Разумовский.
– Не отираюсь. А вот что мы под сим Анксальтом застряли…
– Горяч ты, казаче, не в меру, – оспорил Менихова командир шемширских улан. – Дуром на редуты лезть – большого ума не надо.
– Я не о том, – стал было возражать Ставр, но Росский поднял руку.
– Господа. Закончим, что начали.
Офицеры вновь склонились над картой – вместе с Мениховым, Евсеевым, Страхом и Разумовским Росский наносил на неё новые батареи ливонцев, сысканные казаками и уланами.
Полог штабной палатки откинулся – несмотря на стылую осень, куда больше напоминавшую сейчас уже настоящую зиму, Росский избегал становиться на постой в ливонских фольварках. После страшной смерти Вяземского оставленные ливонцами дома казались упырями, только и ждущими, чтобы живые по незнанию сунулись к ним в утробу, привлечённые теплом и светом. И про отравителей забывать тоже не следовало. После случая с «арапским табачком» проверяли все колодцы, но, как говорится, бережёного Бог бережёт.
Ввалился Сажнев, запорошённый снегом, как никогда напоминая медведя, разбуженного посреди спячки и крайне тем недовольного.
– Входи, Григорий Пантелеевич. – Разумовский подвинулся, пропуская массивного подполковника к гудящей походной печке.
– Благодарствую… – Сажнев протянул руки, бестрепетно касаясь раскалённого почти докрасна металла. – Эх, хорошо пробирает…
– И как ты ладони не спалишь, Григорий? – Росский улыбнулся, покачал головой.
– До того, как в кадеты учиться сплавили, вечно на кузню удирал. Наш умелец, Петров Кузьма, баяли, огненное слово знал, мог руку чуть не по плечо в горн засунуть и обратно вытащить, – пояснил югорец, усаживаясь.
– Какие новости, Григорий?
Сажнев помрачнел.
– Приехало оно, золотце наше, – пробурчал он безо всяких предисловий.
– Какое ещё золотце? – Фёдор Сигизмундович оторвался от карты. Для Булашевича было слишком рано.
– Его превосходительство начальник штаба Второго армейского корпуса генерал-лейтенант князь Ираклий Луарсабович Ломинадзев, – ухмыльнулся югорец. – И со всей свитой.
– Молодцы, – подал голос Разумовский, цветным карандашом отмечая новую вражескую батарею, – пересидели, переждали, а теперь – явились на готовенькое.
– Да, под Заячьими Ушами мы их не видели, только адъютанта ихнего, как бишь его?.. – попытался вспомнить Княжевич.
– Интересно, почему Шаховского – в Анассеополь, а Ломинадзева оставили? – ни к кому в отдельности не обращаясь, бросил Страх.
– Господа. – Росский выпрямился, спокойно отложил линейку. – Не наше дело обсуждать решение его василеосского величества. Генерал Ломинадзев – начальник штаба государевой волей; нам эту волю и исполнять.
Выразительный взгляд Разумовского яснее ясного говорил, что от Росского ждали совсем других слов.
Эх, не понимают. Ломинадзев, конечно, паркетный генерал, последний раз в деле бывал, когда Валахию из-под османов вырвали, да и то всё больше при штабах отирался, зато верен, как и Шаховской. Пока большой войной не запахло, казалось в Анассеополе, что вполне эти двое справятся, – не справились, да ещё и опозорились, считай, на всю Европу. Государь осерчал, послал Булашевича, но… но почему ж именно его? Князь Орлов отставку строптивого генерала от кавалерии принял, глазом не моргнув, а тут вдруг Александра Афанасьевича, норовом своим знаменитого, – да на корпус? Оставляя притом Ломинадзева, у кого от имени «Булашевич» изжога случается?
– Интересно. Приезжает начальник штаба корпуса, мне ничего не докладывают, а ты-то, Григорий, как у него оказался?
– По пути попался, – мрачно пояснил Сажнев. Настроение у него не улучшалось. – Его превосходительство никому тебе и доложиться не дало. Мол, незачем Фёдора Сигизмундовича беспокоить, он тут командует, а мы, мол, с дороги, устроимся, тогда и разговоры разводить станем.
– А тебя-то, Григорий Пантелеевич, что они с собой потянули? – осведомился Страх.
– Я-то, честно признаться, думал – допрашивать станут. Ломинадзев ещё на мызе слюной брызгал, мол, как я смел поиск на ливонском берегу Млавы учинять. Особенно, как с его превосходительством синемундирника увидал, жандармского полковника. Бобыревым зовут, как ты и говорил.
– И что же?
– Да ничего, Глеб Свиридович. То-то и оно, что ничего. Ломинадзев всё вызнавал, да, про тот же поиск, но уже так, будто сам меня туда посылал. Говорил вежливо. Бобырев… даром что жандармский полковник, а голову на плечах имеет. И Ломинадзев его побаивается, то видно сразу. Меня спрашивал по делу, я по делу и объяснял. Мол, так и так, никого не обстреливали, никого в плен взять не пытались. О том у моих унтеров выяснить можно. Это уже без Ломинадзева было. В общем, думает наш генерал-лейтенант сейчас, как перед государем оправдываться станет.
