— В чем этот твой проект заключается, и как это я в нем участвую, ничего не зная?
— Целых два вопроса, и оба сложные… Начнем со второго: почему ты не знаешь? Ты наверняка догадался, что кто-то пытается тебя использовать в своих целях. Но совместить данные не можешь — это называется отсутствием исходной информации.
— Ты что — хочешь мне ее дать?
— Само собой. Это первое условие нашей совместной работы, буде она состоится.
Я выжидательно уставился на него, а он выпустил дым из ноздрей:
— Попробуем начать по порядку. Итак, что такое Институт в нынешнем его виде? После открытия принципа перемещения — это, кстати, само по себе история крайне увлекательная, но к нам с тобой отношения не имеет — технология временных перемещений распространилась очень быстро и широко. Сам понимаешь, открылось новое широкое поле для культурных связей, дипломатии — а так же для продолжения оной другими средствами. В общем, обычная история: кажется, сбылась вековая мечта человечества, или как там еще все это называется, и получилось как всегда. О двух попытках вторжения ты слышал.
— Конечно, — поспешно кивнул я, чтоб не казаться совсем уж непроходимым невеждой.
— На всех перипетиях останавливаться не будем, просто отметим, что в результате возник Союз Пяти Миров — союз политический, военный, технологический. И начал формироваться в своем нынешнем виде Институт Экспериментальной Истории — сохранив первоначальное название, он сейчас к истории как таковой — к изучению прошлого — отношения фактически не имеет. Если упростить ситуацию, Институт трансформировался фактически в развитую технократию, своего рода трест — научный и, опять же, военный, для отражения агрессии извне.
— Я не совсем понял: мы ведь о конкретном проекте говорим, так? А чего ж ради ты меня дешевыми антиутопиями кормишь?
— Дешевыми, говоришь?.. Может быть. Но чем дешевле, тем вернее. А к конкретике я тебя еще подведу. Итак: захватив в свое распоряжение все сколько-нибудь перспективные научные разработки и контроль за перебросом, Институт, как я уже сказал, развился в мощную технократию. И, как любая достаточно сложная и многоступенчатая система, утратил гибкость. Официальная линия руководителей — сохранение статус-кво. «Пусть все идет, как идет».
— А что в этом плохого?
Он опять пропустил мой вопрос мимо ушей:
— Мы потихоньку подходим уже к интересующему нас проекту… Из истории хотя бы твоего мира известно о большом количестве массовых кризисов — в масштабах континентов или целого мира, так? Но ведь никакой кризис сам по себе не возникает. Ты слышал, конечно, выражение: «Идеи носятся в воздухе»? Теперь попробуй представить все это буквально: в воздухе, словно чума, носятся войны, массовые экзальтации, самоубийства… И все это накапливается, накапливается, накапливается под спудом, под оболочкой пресловутого статус-кво — чтоб потом обернуться массовым выплеском наружу в непредсказуемой форме. Только среда распространения и накопления… ну, скажем, взрывчатки для кризиса — не воздух, а то, что ты именуешь Запредельем. И чем дольше сохраняется статус-кво, тем больший запас накапливается. Наконец все это находит выход в массовом, неконтролируемом выбросе стихийной энергии, носителями которой являются люди. И, кстати, кризис никогда не происходит в «одном отдельно взятом» мире… — он прервал свои пророчества и потянулся за новой сигаретой. Этак у него, наверно, пачки по четыре в день выходит…
А он продолжил уже более спокойным тоном — тоном лектора:
— Когда-то давно я жил в горах… Так вот, знаешь. там для того, чтоб предупредить массовый сход лавин, с помощью взрывчатки и ракет заставляли их сходить раньше — до того, как накопится критическая масса. А это, сам понимаешь, вмешательство в естественный ход вещей.
Я помалкивал, задавленный глобальной теорией. Говорит он, конечно, хорошо, и система у него выстраивается впечатляющая, но решать судьбы миров… Нет уж, увольте, в такие игры я не играю!
Подняв глаза, я обнаружил, что Волк пристально разглядывает меня сквозь тонированные стекла очков, и все же решился спросить:
— А при чем же тут я?
Волк удовлетворенно кивнул:
— Наконец-то мы подходим к сути. Сам понимаешь, контакт с Запредельем лучше всего находят люди, обладающие паранормальными способностями — здесь их называют Силой. Мутанты, вроде меня или тебя. В какой-то мере само их существование находится в противоречии с привычными установками любой жесткой системы — опять же, с «естественным ходом вещей». И подсознательно человечество всегда это чувствовало: отсюда и страх перед непонятным, и охота на ведьм… Даже здесь, в мире. где таких вот мутантов больше, чем где бы то ни было, Чародея воспринимают не как человека. Как защитника от напастей — да, как высшее существо — возможно, но не как человека. Сверхъестественное, непонятное всегда вызывало страх и враждебность.
— Извини, но давай конкретизируем. Итак, о проекте…
— Прости, немного отвлекся. Любимая мозоль… Так вот, Институт, само собой разумеется, ведет исследования в области паранормальных способностей и путей их развития.
— Я состоял в И-группе, — сообщил я.
— Знаю. Но это — только одна сторона медали. Другая — пресловутый проект «Изумруд», — он помолчал, потом снова вынул из кармана мой Камень. — Ты знаешь, что это такое, Михаил Ордынцев? — и, не дожидаясь моих версий, объяснил жестко:
— Это тот самый микроскоп, которым при всем желании нельзя колоть орехи. В прикладном чародействе он ведь, по сути дела, бесполезен. Вот мы и подошли к сути проекта. Он заключался в поиске паранормальных мутантов с определенными способностями — в том числе, и отборе из И-групп — и соответствующей подготовке. В ход шли самые разнообразные методы: медикаменты, суггестия, в том числе, и стирание памяти… Людей, все это выдержавших и не ставших клиническими идиотами, единицы. Конкретно — не отсеялось и выжило при разработке проекта двадцать четыре человека, готовых к работе с Запредельем не только в рамках прикладных задач, — он усмехнулся. — При этом они вполне могли не ведать, что творят… Этическую сторону затрагивать не будем.
Гипотеза, конечно, зубодробительная. И, самое скверное, все это похоже на правду и многое объясняет — в частности, всеобщую охоту за мной…
— Ты хочешь сказать, я из этих двадцати четырех? — все эмоции, как ни странно, куда-то подевались, остался только неприятный, сосущий холодок под ложечкой. Волк медленно кивнул.
— А ты?
Еще один кивок:
— Только я первоначально был одним из разработчиков.
