…Рассказывают, что один из самураев по имени Ходзе Дзинуске захотел отомстить за убийство своего отца.
Однако он не мог противостоять убийце в открытом поединке, так как тот был сильнее и опытнее, а прибегать к услугам наемного убийцы или к убийству из-за угла не позволял кодекс Бусидо.
После долгих раздумий самурай понял, что рассчитывать на успех можно только в одном случае: если бросив вызов обидчику - зарубить его до того, как он успеет выхватить свой меч.
После длительных тренировок Ходзе осуществил свой замысел и отомстил, одним ударом рассёкши противника наполы.
С течением времени искусство мгновенного обнажения меча распространилось по всей Японии. К началу двадцатого века насчитывалось более четырехсот школ иайдо. Безусловно, каждая из них привносила что то свое в технику работы, но в своей сути они были едины: молниеносное обнажение меча из любого, даже самого неудобного положения и один, максимум два последующих удара. Никакой зрелищности. В живых оставался тот, кто это делал быстрее и точнее.
Однако всё искусство иайдо бессильно против крестьянской дубины народного гнева…
'Легко мечом срубить травинку… трудно мечом выкосить луг!'
Первые признаки надвигающейся бури почувствовали уличные торговцы. Казалось бы- ничего не предвещало ужасных событий… ярко светило поднимающееся над Золотым Рогом солнце, в морозном, прозрачном воздухе плавали тонкие блестящие серебром снежинки, неслышно падающие откуда-то из вышины, из глубин по весеннему ясного, бездонно-голубого неба… на Светланской, Алеутской, Шкотовской весело перекликались бегущие в классы гимназисты… а мудрые лао Чень, лао Вань и лао Цзы уже складывали в свои двухколёсные тележки немудрёный товар- жареный 'хворост' и соевое молоко, сушёных кальмаров и исключительно крупные жемчужины (почти как настоящие, прессованные из измельчённых в порошок ракушек)
'Наша мало-мало уходи… наша боися…- Да чего вы боитесь-то?- Наша снай, о, капитана- наша шибко-шибко снай!' И знатоки примет наступающей бури проводили у себя под подбородком ребром ладони…
'Порядок, справедливость и мир!'- было начертано на дадзыбао, которые кто-то расклеил по всему городу. Понятно, без резни здесь никак не обойтись, это и к бабушке Чжао не ходи…
'Нун- н- тя- ку или нунчаку '- это всего лишь переложение не катакане старинного китайского словосочетания 'шуан-цзе-гун', что означает 'двухзвенный цеп'… так! Рисовую солому молотить… а ещё есть приемы боя веслом-эку, серпом -кама, мотыгой -кува и иными прочими предметами мирного крестьянского обихода…шаолиньские монахи вот вообще освоили стиль смертельной борьбы с применением плетёных ивовых корзиночек для подаяний и войлочных тапочек!
В конце -концов, китайские писари могли убить врага листом рисовой бумаги (перерезав им противнику горло).
Так что против атрибутов смерти - старинных мечей, которые являлись фамильными драгоценностями, встали орудия честного, простого труда и мирной жизни!
"Меж цветов красуется сакура, меж людей - самураи", -гласит пословица.
Разумеется, в правильном поединке в дворе фехтовальной школы, у любого, самого отважного из крестьян против самого захудалого самурая не было бы ни единого шанса… но 'Грозному орлу не победить стаю мотыльков…'
Их выследили… по всему Владивостоку двое суток шла неслышная, тайная работа. Передавались из рук в руки непонятные записочки на прозрачной бумаге, кто-то шептал в покрытое болячками, давно не мытое ухо уличного попрошайки (достопочтимого члена Гильдии Нищих) загадочные фразы…
И могучая, невидимая и неслышимая воля сплела вокруг города незримую сеть- из которой не мог вырваться ни один японский шпион…
Древние духи дао-дай с неслышным чужому уху тигриным рычанием жаждали крови…
… На открытке фотомастерской Шеррера, Набгольца и Ко, номер два, Морское собрание- белое, изящное здание, с башенкой бельведера над правым крылом- выглядит одноэтажным…
И это - действительно так, если смотреть на него со стороны улицы Светланской. Тогда, действительно, дом номер шестьдесят восемь кажется одноэтажным. Но на берег Золотого Рога, в покрытых - тонким уже - ледком водах которого парят высокими трубами владивостокские крейсеры… Туда глядят высокими окнами бемского стекла уже три этажа Собрания…сопка, судари мои, крутейший склон…
Юные мичманы, после хорошего буфета, с трудом понимают, отчего для того, чтобы выйти на улицу, им надо подниматься вверх по лестнице…
Капитан первого ранга Рейценштейн, Николай Карлович… старый, пятидесятилетний… с удовольствием смотрел сквозь хрустально -прозрачное стекло на залив… там, прямо под сопкой, стояли на внутреннем рейде корабли отряда…его отряда! Еще недавно командир пятитрубного красавца 'Аскольда'- который злые языки окрестили 'Аскольдовой Могилой' - он теперь командир ВОК. А должность-то…глядишь, скоро и чёрные орлы плавно спланируют на его пока ещё пустые, без единой звёздочки, погоны…
Николай Карлович с удовольствием откинулся в мягком и удобном кресле… перед ним на полке стояли какие-то загадочные скляночки, фарфоровые флакончики, никелем блестели куафёрские инструменты…
Нет, бриться он не собирался- потому что мужчина без бороды, всё равно что женщина с бородой!
Однако же, бороду следовало подровнять… да и усы тоже! А то капитан первого ранга стал уже походить на соборного отца протодьякона.
Китаец- парикмахер, вежливо зашипев, поднёс к лицу Николая Карловича ароматное, горячее, влажное полотенце. Компресс! Рейценштерн с удовольствием закрыл глаза…потом, спустя несколько дней- он рассказывал в кают-компании 'Громобоя' - что никогда в жизни он не испытывал такого чувства покоя, неги и наслаждения… гедонист.
Спустя несколько минут парикмахер отнял полотенце от его порозовевшего лица, и, тщательно взбив невесомые хлопья пены помазком из конского волоса, начал обильно наносить её на шею капитана первого ранга…правильно, чтобы подбрить!
А потом, китаец-парикмахер вдруг схватил Рейценштерна за бороду, вздёрнул её вверх, обнажая шею, и- занеся бритву над его беззащитным телом - прокричал:'Тенно хейку банз…хрхрхр…'
Рейценштерн, сперва машинально вцепившийся в подлокотники кресла, оттолкнул от себя китайца и вскочил, приготовившись защищаться…но защищаться было уже не от кого!
Потому что, покачавшись с носка на пятку, мнимый парикмахер вдруг ещё сильнее захрипел и рухнул на блестящий мастикой дубовый паркетный пол, обильно орошая его хлынувшей чёрной кровью…
Над парикмахером стояла, мило улыбаясь, изящная как куколка раскосая горничная, в белом кружевном фартучке, в белой наколке на чёрных как смоль волосах…в её крохотных ручках была капустная сечка. С остро заточенного лезвия медленно стекали капли крови и кап, кап, капали под ноги Николая Карловича
