Серёга несколько секунд оглядывал тянущегося майора, а потом, скомандовав «вольно», пожал ему руку, сказав:
— Генерал-майор Гусев, а это мой заместитель, подполковник Лисов.
Мент протянул руку и мне, но я, не дожидаясь рапорта, сбил весь его мандражно-пафосный настрой возникший при виде многозвездных и орденоносных офицеров госбезопасности:
— Лисов, можно просто Илья. И не напрягайся ты так, мы люди нормальные. Устав и субординация дело конечно хорошее, но нам теперь вместе работать, так что шагистику и козыряние прекращай. От тебя не строевая требуется, а знания по специальности. Ну а мы, будем помогать, по мере сил.
Майор, от такого пассажа несколько растерялся, но надо отдать ему должное, быстро взял себя в руки. Улыбнувшись в ответ, сказал:
— Третьяков, можно просто Саша. Ваше замечание учту.
Гусев на это только хмыкнул и предложил:
— Ну что, товарищ майор, пойдёмте знакомиться с вашей командой. Они сейчас, где находятся?
— Вся группа, с сегодняшнего утра считается на казарменном положении и расположились у нас, на Петровке.
— Хорошо. Тогда поехали к вам.
***
Пока катили в МУР я ещё немного пообщался с ментом и он несколько оттаял, а то в начале парень сидел, как будто лом проглотил и общался односложно, стараясь говорить исключительно уставными фразами. С другой стороны, его можно понять — обычного опера выдёргивают в Кремль и передают под начало незнакомых начальников, которые мало того, что являются представителями госбезопасности в больших чинах, так ещё и в этом самом Кремле, ориентируются, судя по поведению, как у себя дома. А нам этот парень и его люди нужны были не зажатыми и пугливыми, а работоспособными и соображающими. Поэтому когда мы уже выходили из машины, я, пихнув Гусева в бок, прошипел:
— Серёга, перестань так надуваться. Это ведь не твои подчинённые, а просто прикомандированные. Сейчас вот запугаешь людей одним только видом, когда они ещё очухаются и работать начнут?
Гусев, подумав пару секунд кивнул, поэтому знакомство и общение с командой следователей получилось не казённо-деловым, а гораздо более человечным. Менты, поняв, что ГБешный генерал, по сути — нормальный мужик, сразу включились в работу. Выслушав мой и Серегин рассказ, они начали задавать вопросы. Только вот толком мне отвечать не пришлось. В дверь постучал дежурный и попросил к телефону подполковника Лисова. Недоумевая, кому это я понадобился, прошёл за лейтенантом. Взяв трубку, услышал голос Васи Кружилина, который сообщил, что меня вызывает Колычев. Уточнив, одного, или вместе с Гусевым, удивлённо хмыкнул и, спустился к нашей эмке стоящей у входа. Когда приехал на Лубянку, водилу отправил назад, а сам, знакомым путём взбежал по широкой лестнице на второй этаж.
Генерал-полковник, уже вернулся от Верховного и встретил меня в своём кабинете, имея на физиономии, очень странную улыбку. Правда, причина этой улыбки, тут же выяснилась. Только я вошёл, Иван Петрович достал из папки конверт и сказал:
— Извини Илья, стразу тебе это письмо не отдал, чтобы не отвлекать перед встречей с Иосифом Виссарионовичем. А сейчас бери, читай. Захочешь написать ответ, возьми конверт и бумагу у Кружилина, а потом отдашь мне, для отправки адресату.
Я с удивлением покрутил вытянутый конверт в руках и не найдя на нём никаких реквизитов, разорвал. Внутри был ещё один конверт. Блин, это что за матрёшка бумажная? Причём, судя по всему, самая первая шкурка от этого послания, в папке у Колычева лежит. Мне отсюда хорошо виден кусочек вскрытого коричневого пакета, с сургучными печатями. Но когда, наконец, добрался до письма и прочёл первую строчку, всё стало на свои места. Глупо улыбаясь, я попросил разрешения выйти. Командир кивнул, а счастливый Лисов рванул читать письмо от своей невесты, пришедшее к нему через чёрт знает сколько границ.
Расположившись на диванчике, сначала долго разглядывал её фотографию, а потом, жадно глотал строчки, написанные каллиграфическим почерком. Хелен, то ли сомневаясь в моих лингвистических способностях, то ли желая показать свою крутизну, писала по-русски. Двоечница! Ошибок наделала целую кучу! Но зато почерк у неё хороший, типично девчачий — буковки ровные и пузатые. В волнении, я даже закурил прямо в приёмной, но потом спохватился и начал искать глазами, обо что можно погасить бычок. Видя мою суету, Вася, который сидел за столом и делал вид, что занят бумагами, улыбнулся и предложил:
— Ты лучше иди в мой кабинет. Там и покуришь и ответ напишешь.
Благодарно кивнув, переместился в Кружилинский закуток, где опять принялся за лицезрение Аленкиной мордашки. Блин, я уже забывать начал какая она у меня красивая! В конце концов, поставив фото возле лампы и периодически поглядывая на него, начал перечитывать письмо.
Нахтигаль расстаралась, аж на пять страниц, так что почитать, было чего. Писала, как она устроилась в Швейцарии и как теперь работает врачом в женевском филиале больницы своего отца. Писала, что очень скучает. Писала, что когда на неё вышел человек из нашего дипломатического представительства в Женеве, она чуть в обморок не брякнулась от восторга, хотя здоровье у неё отличное и даже более того. Причём слова про «более того», были подчёркнуты. Интересно, что это значит? Пару минут поразмышляв, что она под этим имела в виду, решил, что может по Женеве грипп повальный ходит, а она одна здорова осталась, чем сейчас и хвастает. Но после этой, безвредной и безопасной, пришла мысль несколько настораживающая. Так, так, так... Да нет, не может быть! У нас то и было, что всего один раз. Правда, с тремя подходами, но с первого раза «залететь», это надо сильно постараться! Я с барышнями, неоднократно дела имел и достаточно хорошо знаю, что к чему, поэтому мысль о моментальной беременности, откинул как несостоятельную. Наверное, она на что-то другое внимание обратить хотела. Понять бы ещё — на что? Подумав над этим ещё какое-то время, но, так и не придя к определённым выводам, стал читать письмо дальше.
Алёнка ещё писала, что уже намекнула родителям про имеющегося жениха, но сказала, что познакомит их только после войны. На муттер, это произвело такое впечатление, что будущая тёща моментально примчалась в Швейцарию и теперь живёт рядом с Хелен, вся в надежде, хоть одним глазом увидеть избранника своей дочери. Мда... тут муттер, придётся обломиться, как минимум на полгода. Вот возьмём Берлин, тогда и насмотрится. Вообще, написано было много о чём, но когда я случайно взглянул на часы, то пришлось отложить очередное перечитывание её письма и заняться написанием ответа.
Долго и длинно писать я не умею, поэтому ответное послание получилась только на полстранички, хотя вроде написал обо всём. И про чувства и про жизнь. А самое главное, задал прямой вопрос — что значит «более чем отличное», да ещё и подчёркнутое двумя линиями, здоровье? Как эти её слова надо понимать? В общем, посетовав на собственную тупизну, попросил сделать намёк несколько толще, для большей доходчивости.
