Из колонны выехали два-три всадника; требовалось отдать распоряжения. Аш бросила последний взгляд на отроги холмов и виноградники, длинные ряды подрезанных виноградных лоз, приникших к земле; и фигуры крестьян, суетящихся вдали среди дымовых костров.
— Черт-те что, значит, не будет вина, — расстроилась она. Повернув коня, заметила, что у Рикарда привязаны к поясу четыре-пять освежеванных кроличьих тушек.
— Да, плохой будет год, — заметил подъехавший на своем бочкообразном мерине граф Оксфорд.
— Скажу ребятам, что мы сражаемся за урожай вина. Уж тогда-то врежут визиготам!
Английский лорд прищуренными глазами смотрел в сторону юга. Только двойной шпиль церкви подсказывал, что тут есть деревенька. В остальном — леса, целинные земли; дорога в Оксон была заметна по глубоким колеям, яблокам лошадиного навоза, утоптанной траве и мусору, оставленному прошедшей тут армией.
— По крайней мере, не заблудимся, — рискнула заметить Аш.
— Двадцать тысяч — громоздкая толпа людей, мадам.
— У нее армия поменьше.
Наступил вечер, небо стало темнеть с востока. И теперь было заметно, что и южное небо потемнело: эта тень не исчезала с наступлением дня по мере их приближения к Оксону.
— Вот он — Вечный Сумрак, — сказал граф Оксфорд. — Чем ближе подъезжаем, тем он будет больше.
Накануне двадцать первого августа отряд Льва Лазоревого встал лагерем в трех милях от Оксона под пологом дикого леса. Аш пробиралась между временными навесами, и при ее обращении к стоявшим в очереди за вечерним пайком мужчины старались притвориться бодрыми.
К ней подошли с вопросом Генри Брандт и главный конюх:
— Будет ли сражение до завтрашнего утра? Начать ли заранее кормить боевых коней?
Даже обученные боевые кони — все же травоядные, им нужно постоянно щипать траву, чтобы набираться сил. Если бой длится более часа, они теряют выносливость.
Сквозь листья дуба над головой Аш видела пурпурное громыхающее небо; от влажного ветра у нее намокло лицо, и Аш его вытерла.
— Считайте, что кони должны быть готовы к бою завтра в любой момент от зари до девяти часов утра. Начинайте задавать им полноценный корм.
— Есть, командир.
Томас Рочестер и остальные из ее эскорта увлеклись беседой под деревьями с Бланш и другими женщинами. Аш глубоко вдохнула, вдруг заметила: «Никто не обращается ко мне с вопросами! Поразительно!» — и выдохнула воздух.
Вот дерьмо! Меня это устраивало, когда не было времени подумать.
— Я тут буду недалеко, — сказала она ближайшему солдату, — скажешь Рочестеру, что я в палатке у доктора.
Палатка Флоры была в нескольких ярдах. Аш спотыкалась о веревки, которыми палатка была привязана к стволам деревьев и к выступающим из земли корням. Небо пожелтело, по листьям над головой забарабанили первые крупные капли холодного дождя.
— Командир? — из палатки хирурга вылез дьякон Фавершэм.
Скрывая дурные предчувствия, Аш спросила:
— Главный хирург у себя?
— Она там, — англичанин ничуть не конфузился.
Аш кивнула — мол, поняла вас, — и он поддержал клапан палатки, давая ей войти. Нырнув внутрь, в свете нескольких фонарей она увидела, что палатка не пуста, чего она боялась, но на тюфяках лежит полдюжины пациентов. Они при виде ее сразу прекратили разговор, но тут же снова заговорили вполголоса.
— Слишком быстро передвигаемся, — не поднимая головы, Флора дель Гиз забинтовывала сломанную руку пациента.
Аш обменялась парой слов с каждым раненым: двое из них получили травмы ног при погрузке ящиков с мечами на упряжки, один обжегся, еще один нанес сам себе травму — по пьяному делу упал на свой кинжал; затем она прошла через внутреннюю пустую комнату в дальнем конце помещения в угол за занавеской.
Дождь барабанил по крыше палатки. Аш зажгла свечу с помощью кремня и трута, от свечи зажгла остальные фонари, и тут как раз Флора отодвинула занавеску, вошла, уселась, что-то отрывисто буркнув.
Аш перешла прямо к делу:
— Значит, солдаты с травмами все же идут к войсковому лекарю?
Флора подняла голову, отбросила с лица волосы:
— У меня там девятнадцать человек с травмами, это за последние два дня. Можно подумать, что никто из них меня никогда пальцем не тронул… — Она замолчала, соединила кончики грязных пальцев. — Знаешь что, Аш? Они решили просто об этом не думать. Пока, во всяком случае. Может, когда их в бою порубят, им наплевать будет, кто их сошьет. А может, и не наплевать. — Она острым взглядом полоснула Аш. — Они теперь не воспринимают меня как мужика. И не как бабу. Может быть, как евнуха. Кастрата.
Аш подтащила к себе табурет, села; они молчали, пока не ушел ассистент, принесший им вина и Флоре — легкий плащ: летней ночью стало прохладно.
Подбирая слова, Аш проговорила:
— Завтра будет бой. Сейчас все заняты, готовятся. Основные заводилы ушли с ван Мандером. Оставшиеся или растерзают тебя — или ты спасешь им жизнь, если их ранят. В общем, этот бой нам кстати по разным соображениям.
Женщина-хирург фыркнула. Она потянулась за вырезанной из ясеня чашей с вином:
— Нужен, да? Нам нужно, чтобы этих молодых ребят зарубили, или прокололи, или проткнули стрелами?
— Война есть война, — ровным голосом проговорила Аш.
— Знаю. Я всегда работу найду, где угодно. В зачумленных городах. В лечебницах для прокаженных. Лечить еврейских детей, к которым не притрагиваются христианские врачи. — По лицу женщины пробегали тени от качающихся фонарей, и оно казалось безжалостным. — Может быть, я не пожалею о завтрашнем дне.
— Завтра это будет не последняя битва короля Артура, — цинично ответила Аш. — Тут не Камелот. Мы не сумеем завтра нанести противнику такое поражение, чтобы он собрался и умотал домой. Выигрыш завтрашнего боя не означает для нас выигрыша всей войны, даже если мы завтра сотрем их с лица земли.
— И все-таки — что завтра будет?
— У нас преимущество почти два к одному. Хотелось бы — три, но все равно их побьем. У Карла армия, наверное, лучшая, самая совершенная из оставшихся в христианском мире. — Но одной мысли Аш не высказала: что армию швейцарцев-то Фарис разбила. — Может так случиться, что убьем Фарис. А можем и не убить. В любом варианте, если мы ее тут разобьем, у нее останутся малые силы и тогда она потеряет свой кураж. Это такая штука: если тебя побили хоть раз, значит, ты в принципе можешь быть побита.
— И тогда что?
— И тогда, — ухмыльнулась Аш, — здесь есть еще две армии из Карфагена. Или они выберут себе легкую цель — скажем, Францию, или окопаются на зиму, или разойдутся с султаном. Последнее было бы идеально. Тогда для Бургундии больше не будет проблем. И для Оксфорда. Он вернется к своим проклятым войнам.
