Тогда я пропустил его слова мимо ушей, поскольку решил, что этот портрет не будет связан с остальными картинами замка, однако Пирс оказался прав. Несколько дней монах никуда не отлучался и сегодня утром был на месте, а теперь пробрался в кабинет Макгонагалл, будто знал, кто из преподавателей меня особенно не выносит.
— Я не знаю, как вам это сделать! — воскликнула Макгонагалл. — Вы его нарисовали, вы его оживили, а теперь будьте так любезны, очистите от него мой кабинет!
Монах на картине перевел взгляд на меня. Хорошо еще, что он молчит; впрочем, я не был уверен, что это существо вообще умеет разговаривать. Макгонагалл посмотрела на часы и сказала:
— У меня начинается совещание, и я искренне надеюсь, что когда вернусь, его здесь не будет. В противном случае мне придется доложить обо всем вашему декану.
Она стремительно вышла из кабинета и захлопнула за собой дверь. Я остался наедине с собственным творением, которое немедленно расплылось в мерзкой улыбке, обнажив мелкие острые зубы.
— Ну и как это называется? — спросил я. — Между прочим, это я тебя нарисовал, а ты меня так подставил.
Монах пожевал губами и снова улыбнулся. Что мне было с ним делать? Я уселся на стул и начал вспоминать все, о чем думал, пока рисовал этот портрет. Его персонаж был одним из тех, кто, выражаясь фигурально, ждал своей очереди, когда меня охватила вызванная Круциатусом творческая эйфория. Он представлялся мне кем-то вроде Пивза, таким же вредным и хитрым, однако более умным и целеустремленным — в конце концов, это был монах, а значит, хоть и из корыстных побуждений, но служил каким-то своим богам или демонам, в отличие от бестолкового Пивза, только и умевшего, что хулиганить да сыпать пошлыми остротами.
— Договоримся? — спросил я монаха. Тот вопросительно поднял тощую светлую бровь.
Угрожать мне было нечем: если снять его картину со стены нашей спальни, монаху будет некуда возвращаться, и он примется бродить по всему Хогвартсу, что в определенном смысле мне бы польстило, однако преподаватели вряд ли стерпят такое существо среди привычных и до отвращения реалистичных жителей закартинного мира. Оставалось торговаться. Но что я мог ему предложить? Он ведь даже не был живым, как лесные питоны, которых можно было соблазнить мясом.
Сидя в кабинете Макгонагалл перед своенравным монахом, я чувствовал себя в полной растерянности, поскольку не представлял, как можно повлиять на практически недосягаемое неживое существо. Разве что разрезать полотно, как это сделал когда-то Блэк?
— Добби, — позвал я в порядке эксперимента. — Эй, Добби, ты не слишком занят?..
Раздался хлопок, и передо мной возник эльф, на голове которого красовалось несколько разноцветных вязаных шапок. Я уже знал, что это дело рук Гермионы Грейнджер, поставившей своей целью освободить упрямо не желающих свободы эльфов Хогвартса, и Добби считал своим долгом собирать всё, что она прятала в гостиной Гриффиндора, поскольку недовольные эльфы перестали там убираться, опасаясь случайно взять в руки столь неприятный подарок.
— Добби не слишком занят, — ответил эльф. — Линг хочет поговорить?
В этом году он наконец-то перестал звать меня сэром и молодым господином.
— Ты случайно не знаешь, как можно прогнать обитателя портрета? — спросил я и указал на монаха, косившего глазами вниз, туда, где стоял эльф. Увидев мое творение, Добби вздрогнул.
— Добби должен подумать, — нерешительно проговорил он.
— Некогда думать, — вздохнул я. — Время поджимает… Ладно, а ты можешь позвать сюда Кровавого Барона? Я бы и сам сбегал, да меня Макгонагалл здесь посадила. Если я уйду, а этот… — я указал на монаха, — останется, у меня опять будут неприятности.
— Добби сходит! — эльф с готовностью кивнул головой и собрался было отправляться на поиски слизеринского привидения, но я остановил его, поинтересовавшись:
— Можешь объяснить, как ты меня услышал? Я ведь не являюсь твоим хозяином.
— Добби просто слушал, — ответил эльф, пожав плечами. — Добби думает о Линге, потому что Линг верит, что из Добби может выйти учитель…
— Ты уже учитель, — сказал я. — Не прибедняйся.
Однако не взирая на то, что эльф обрел некоторую уверенность для обращения ко мне по имени, подобные слова все еще вызывали в нем приступы робости и самоуничижения, воспринимаясь как незаслуженная похвала. Добби замотал головой, отрицая тот факт, что из него получился учитель, и поскорее исчез из кабинета, чтобы в очередной раз не спорить со мной на подобные темы.
Монах на портрете больше не улыбался. Знал ли он, кто такой Кровавый Барон, или нет, но мне все же удалось вызвать в нем если не тревогу, то хотя бы интерес.
Казалось, время почти остановилось. Добби не было, монах продолжал занимать чужой портрет, прогнав из него предыдущую обитательницу, а я старался не думать о том, сколько времени потрачено впустую, поскольку вместо отсидки в кабинете можно было бы сделать астрономию и начать, наконец, собирать материал для курсовой по зельям. "Двадцать свитков! — с содроганием подумал я в очередной раз. — Это же кошмар!"
Прошло еще несколько минут, и, наконец, сквозь дверь кабинета в комнату вплыл Кровавый Барон. Он застыл посредине, глядя на меня без всякого выражения, будто я был предметом мебели. Добби, однако, решил не возвращаться.
— Спасибо, что согласились придти, — начал я. — Мне хотелось спросить, — отчего-то я слегка нервничал, — не знаете ли вы, как удалить отсюда вот этого типа? — Я указал на монаха. Кровавый Барон перевел взгляд на портрет, и его невозмутимость сменилась чем-то отдаленно напоминающим удовольствие.
— О-о, — протянул он, оценивающе разглядывая настороженного монаха. — Полагаю, здесь… — Барон повел рукой, — ему не очень рады.
— Не то слово, — ответил я.
— Думаю, я знаю, где ему может понравиться, — продолжил Барон, подплывая ближе к портрету. — Где ему будет на что посмотреть… и где его примут, как своего… Идем, — обратился он к монаху. — Идем вниз, за мной. Ты не пожалеешь.
Монах бросил на меня подозрительный взгляд, но, судя по всему, соблазн оказался велик. Барон начал опускаться прямо сквозь пол кабинета, и монах, глянув на меня последний раз, последовал за ним, отправившись в какие-то места Хогвартса, о которых знали только привидения, свободно проходящие сквозь стены.
"Неужели!", с облегчением подумал я и поднялся со стула. Что же мне делать дальше? Сомнительно, что монах когда-нибудь вернется в нашу спальню, справедливо полагая, что в этом случае я просто сниму его со стены, отрезав доступ к замку. Я вышел в коридор и отправился в гостиную, пообещав себе больше не оживлять написанные мной картины. В конце концов, если кто-нибудь их купит и пожелает, чтобы по его дому шастали такие вот создания, то пусть оживляет их сам.