Можно, конечно, было польстить себе, предположив, что Флитвику просто интересно со мной заниматься, однако я был далек от подобных мыслей. Пока профессор левитировал мне книгу об артефактах, я, улучив момент, спросил:
— Сэр, мне тут встретилось несколько заклинаний — точнее, не самих заклинаний, а их названий. Вы не могли бы объяснить, в чем их смысл?
— Ну-ка, ну-ка, — Флитвик был сама готовность. — И что же это за названия?
— Во-первых, молния Плутона… — начал я и собрался произнести следующее, но заметил стремительно меняющееся выражение лица профессора и умолк.
— Линг, где вы нашли такие книги? — спросил Флитвик.
— В конце лета я был в гостях, а они лежали на чердаке, ну я и не удержался, полистал… Из контекста не очень понятно — написано, что один колдун выстрелил в другого молнией Плутона, и за это его род прокляли. Просто интересно, что это за заклинание такое, из-за которого можно проклясть целый род.
— Молния Плутона — очень древнее заклятье и давно уже не применяется, — не слишком охотно ответил Флитвик. — Вряд ли в изданиях последних четырех-пяти сотен лет вы сможете найти его точную формулу. Тем более что суть его настолько отвратительна и бесчеловечна, что даже в те дикие времена, когда подобные заклинания были распространены, его использование, как вы могли понять из прочитанного, вызывало значительное общественное возмущение… — профессор поджал губы и замолчал, словно размышляя, стоит или нет объяснять дальше. — Суть его в том, что оно превращает человека в камень, — продолжил Флитвик. — Точнее, тело человека. Его сознание остается запечатанным внутри до тех, пока камень не разрушится сам или его не разрушат извне.
— Кошмар, — пробормотал я, живо представив, что может испытывать человек, запертый в камне на веки вечные. — А контрзаклятье?
— Достаточно уничтожить камень, — ответил Флитвик, — однако прежде его надо найти, а это, как вы понимаете, непросто.
Я тут же подумал о дневнике Волдеморта с его воспоминаниями, но решил отложить все оставшиеся вопросы на потом. Профессору явно не хотелось рассуждать о Темных искусствах, так что я поблагодарил его за ответ и раскрыл книгу о магических артефактах, погрузившись в мир средневековой магии — проклятых колец, полых посохов с запертыми в них простейшими духами, потихоньку сосущими из владельца жизненные силы, и всевозможных амулетов, предназначение которых варьировалось столь широко, что авторы справочника разделяли их на девять основных категорий, дробящихся в свою очередь на более мелкие. "И как все это выучить?", в ужасе думал я, разглядывая длинные таблицы, занимавшие целых два разворота. Уточнять у Флитвика, надо ли мне все это запоминать, я не стал — раз уж взялся учиться, надо учиться, а не выклянчивать послаблений из-за каких-то таблиц.
— Мистер Ди! Прошу вас пройти со мной.
Профессор Макгонагалл поймала меня в коридоре, когда мы с Ноттом, Пирсом и Полиной возвращались из теплиц, где наблюдали за посаженными в начале сентября растениями. Мой бешеный молочай только-только взошел, но уже активно вертел по сторонам двумя маленькими листьями, ища, в кого бы пульнуть усеивающими стебель крошечными ядовитыми колючками. Мухомор Нотта начинал появляться из-под земли, но наблюдать там было еще нечего, так что он даже не стал подходить к горшку, поскольку рядом с грибом стоял мой молочай.
Макгонагалл направилась вверх по лестнице; переполненный дурными предчувствиями, я отправился за ней. Мы шли к ее кабинету, и происходящее начинало нравиться мне все меньше и меньше. Профессор молчала, но ее прямая, напряженная спина была красноречивее любых слов — вряд ли Макгонагалл хотела похвалить меня за последнюю контрольную, на которой я трансфигурировал воду (простую природную негорючую жидкость) в бензин (сложную искусственную горючую жидкость) и в процессе проверки результата едва не спалил парту.
Войдя в свой кабинет, Макгонагалл остановилась у стола, молча проследила за тем, как я закрываю за собой дверь, и указала палочкой на стену слева от меня. Я посмотрел туда и замер от удивления.
Хоть я и нечасто бывал в ее кабинете, однако помнил, что в нем висел небольшой портрет какой-то благообразной дамы, возможно, одной из бывших заместительниц прошлых директоров. Однако сейчас вместо дамы на меня смотрело желтоватое существо, загораживавшее собой почти все внутреннее пространство картины. Его толстое, обвисшее лицо было покрыто темными нарывами, из которых сочился гной и сукровица; глаза заплыли, превратившись в две узких щелки, за которыми, однако, виднелись черные зрачки; по толстым, лениво жующим губам стекала зеленоватая слюна. Голову существа покрывала черная монашеская мантия, из-под которой выбивались редкие клочки грязных седых волос. Существо спокойно посматривало на меня и на Макгонагалл, словно ожидая, что же будет дальше.
— Как это понимать? — спросила меня Макгонагалл, и в ее голосе прорезалось холодное бешенство. Я был удивлен не меньше нее, но к этому удивлению примешивалась гордость за сотворенное мной колдовство.
— Я не думал, что он сможет переходить из картины в картину, — ответил я.
— Вот как, — продолжила Макгонагалл. — Вы не думали… А разве вы не знаете, что все изображения Хогвартса представляют собой целостное, связанное между собой закартинное пространство? Если вы вешаете оживленное полотно на стену, все, кто на нем изображен, получают доступ к остальным картинам.
— Я не знал об этом, — честно признался я. — Это был просто эксперимент…
— В таком случае прогоните его отсюда, — заявила Макгонагалл. — Одно дело, когда вы просто рисуете всякую… нечисть, но совсем другое, когда она свободно разгуливает по замку!.. А если это заявится к директору?
Я подумал, что такое вряд ли возможно — картины в его кабинете наверняка умеют закрывать доступ обитателям других полотен, — но спорить не стал.
— А как мне это сделать? — спросил я, поскольку не имел ни малейшего представления, каким образом можно заставить изображенного мною монаха вернуться на холст, который я несколько дней назад оживил и к всеобщему неудовольствию прикрепил над изголовьем своей кровати.
— Убери его! — потребовал Нотт, кровать которого стояла напротив моей. — Думаешь, я смогу заснуть, когда на меня такая гадость смотрит?
— Да, это действительно перебор, — скептически сказал Пирс, поглядывая на монаха, рассматривавшего свою новую обитель. — И вообще, не стоило открывать окно в нашу спальню — теперь сюда начнут таскаться все кому не лень.
Тогда я пропустил его слова мимо ушей, поскольку решил, что этот портрет не будет связан с остальными картинами замка, однако Пирс оказался прав. Несколько дней монах никуда не отлучался и сегодня утром был на месте, а теперь пробрался в кабинет Макгонагалл, будто знал, кто из преподавателей меня особенно не выносит.