— Нет, не попросить, — рассеянно проговорил я, делая вид, будто эта тема меня не слишком интересует. — Так…
— Что значит "так"? — Снейп был недоволен таким небрежным отношением к его вопросам.
— Я просто подумал, что…
Как можно было настолько расслабиться и допустить его именно до тех мыслей, которые требовалось скрыть? Заранее представляя яростную реакцию профессора, я постарался облечь свой ответ в наиболее нейтральные выражения, чтобы не слишком сильно задеть его самолюбие.
— … что могу оказаться полезен. В тот момент.
Кажется, с нейтральностью я переборщил.
— Полезен в тот момент? И как это следует понимать? — поинтересовался Снейп, развернувшись ко мне всем корпусом.
— Полезен вам, — уточнил я после несколько секунд внутренней борьбы.
— Мне? — Снейп удивился еще больше и, кажется, вполне искренне. — Да как, скажите на милость, вы могли быть мне полезны?
Но в следующую секунду он все понял. Профессор уставился на меня с такой злобой, что я ощутил ее физически, поскольку все еще оставался настроен на его ментальные частоты, как и он — на мои. Тяжелая и густая, его злость окутывала меня, подобно Душной Тьме из гоблинских сказок, призраку, приходящему за теми, кто нарушил табу. Я не хотел чувствовать себя виноватым, но, тем не менее, испытал укол вины от того, что позволил себе сочувствовать Снейпу. Было очевидно, что ему легче пережить Crucio Темного Лорда, нежели узнать, что его пожалел ученик.
Я встал, стараясь выглядеть независимо, сказал "До свидания" и на негнущихся ногах направился к двери. Снейп не вымолвил ни слова. Оказавшись в коридоре, я схватился за голову — что же теперь будет? С точки зрения профессора, я его унизил, и унизил чудовищно. Все мои попытки оправдаться перед самим собой с треском проваливались. Сколько бы я себе не говорил, что мне не за что испытывать вину, я все равно понимал, что был не прав. "Это не та реакция, — думал я, сидя в гостиной перед камином и глядя на пляшущие в нем язычки пламени. — Я не должен был ему сочувствовать. Так учат только в глупых фильмах — сочувствовать тем, кому больно… Ну конечно же! — В ярости и досаде на самого себя я изо всех сил сжал кулаки. — Я отреагировал, словно какая-нибудь сентиментальная домохозяйка! Меня не жалели после Круциатуса, и я бы удивился, сделай это кто-нибудь, потому что… потому что…"
Я с некоторым содроганием понял, что Клайв Пирс был прав. "Не используйте его каждый раз, когда вас настигает творческий кризис", написал он мне когда-то, поскольку это заклинание действительно очищало ум и тело, сжигало весь накопившийся ментальный мусор и порождало…
"Да, да, — зло думал я, буравя глазами камин, как будто это он был виноват во всем, что произошло со мной сегодня. — Эйфория. Потом приходит эйфория. Неужели я такой извращенец? Но я бы точно не понял, если б меня тогда кто-то пожалел. А здесь другое… не эйфория, но, может, ощущение, что это правильно? Что так оно и должно быть?.."
В тот вечер я не смог не то что расставить все по своим местам, но даже определить, где они, эти места. Голова раскалывалась из-за урока Снейпа и запутанных размышлений, которые постепенно уводили меня в столь далекие дебри, что я переставал понимать, что из этого выдумано, что выведено логически, о чем я догадался, а что происходило на самом деле.
С профессором Флитвиком все было гораздо проще. Общение с ним было не похоже на общение со Снейпом, напоминавшее поход по минному полю с привередливым миноискателем, который сообщает о наличии мин только в зависимости от собственного настроения. Флитвик был холериком, постоянно в движении, в эмоциях, и темперамент профессора чар, являвшийся полной противоположностью темпераменту зельевара, помогал ему лучше справляться с ситуациями, в которых я снова выкидывал что-нибудь неожиданное.
Впрочем, с неожиданного начал сам профессор.
— Директор, — сказал Флитвик на нашем первом занятии, — сообщил мне, что вы освоили заклинание огненной плети, и, судя по его отзывам, неплохо с ней обращаетесь.
Я осторожно кивнул.
— Давайте, Линг, похвастайтесь! — Флитвик махнул рукой, приглашая меня продемонстрировать свои умения. Я вызвал плеть, но не рискнул размахивать ею в тесном кабинете, заваленном свитками и заставленном всевозможными приборами и шкафами, битком набитыми книгами. Флитвик обошел меня кругом, рассматривая лежащую на полу плеть, будто это был интересный экземпляр какого-нибудь животного, а потом уселся за стол и пригласил меня сесть напротив.
Убрав плеть, я опустился на свое привычное место, и Флитвик сказал:
— Огненная плеть — хорошее атакующее оружие, по крайней мере, для среднего противника, но защищаться ею неудобно. Вы умеете выставлять огненный щит?
Я снова кивнул. Судя по всему, Дамблдор не ввел профессора в детали летнего происшествия в больнице.
— К сожалению, он далеко не идеален, — сказал Флитвик так, будто огненная плеть была его личным изобретением, и ему неловко от того, что как изобретатель он не довел ее до совершенства. — Щит не выдерживает серьезных проклятий и заклинаний… Но я говорю это не к тому, чтобы разочаровать вас или принизить значение плети в целом, — добавил он. — То, что вы владеете ею, наводит на мысль о вашем вероятном успехе в овладении магией стихий, в частности стихией огня. Мы ведь с вами уже этим занимались, правда, затронули лишь основы, не проникая глубоко в суть материала… — Флитвик отчего-то засмеялся. — Думаю, в этом году мы попробуем что-нибудь более интересное… Вы приобрели учебник по общей теории?
— Да, сэр, — ответил я. — Он у меня с собой. А ту книгу мы теперь не будем проходить?
— Будем обязательно, — сказал Флитвик. — Вы не волнуйтесь, мы все успеем.
Я и не думал волноваться. Интересно, как Дамблдор убеждал профессора продолжать со мной занятия? В конце концов, Флитвик должен понимать, чем мы рискуем, если о содержании наших уроков каким-то образом прознает Амбридж. Рассказал ли ему директор о моем визите к Волдеморту? Макгонагалл явно была в курсе: ее отношение ко мне вновь изменилось, и хотя со стороны это вряд было ли заметно — профессор ко всем относилась одинаково сурово, — то недоверие, которое она испытывала ко мне из-за василиска, значительно уменьшившееся после первой встречи с Блэком, вернулось и только возросло. Я ощущал его во взгляде профессора, в ее манере разговора, а также в тщательно скрываемой неприязни, с которой она со мной общалась. Нельзя сказать, что я был сильно этим задет, однако для пользы дела, то есть ради успехов в ее предмете, предпочел бы более спокойное отношение к собственной персоне.
