Акела, сидел на низком ложе в богато убранной капитанской каюте, облокотившись на шёлковые подушки. На низеньком столике с вычурными длинногорлыми кувшинами и драгоценными блюдами. У стены, на возвышении, покоились серебряный кальян и коллекция трубок. Капитанское гнёздышко он уже обжил, как своё собственное. К хорошему привыкают быстро. Набив табаком одну из трубок, Акела задумчиво курил, прихлёбывая душистое вино из нефритовой чаши. Закуской он пренебрегал, — изысканное фарфоровое блюдо с финиками и изюмом стояло нетронутым. На другом — халва и засахаренные орехи. Корзинка с лимонами и гранатами стояла рядом со столиком, не привлекая его внимания.
Не очень, видать, ревностным мусульманином был покойный капудан-паша, — слишком уж большими оказались запасы вина. Впрочем, он был благодарен покойному, — табак оказался турецким, а вино, скорее всего, испанской малагой. В этом времени можно было не опасаться, что обнаружишь в благородном напитке технический спирт. Такой проблемы, слава Богу, тут не существовало по определению.
Этот мир, если задуматься, во многом выигрывал при сравнении. Не знал он ещё того оголтелого цинизма, до которого дошёл пресловутый homo sapiens на пике своей эволюции. Акела усмехнулся пришедшей в голову забавной мысли. Человеку двадцать первого века больше бы подошло классификационное определение homo zinikus, по той простой причине, что цинизмом он пользовался гораздо чаще, нежели мозгами.
Звук открываемой двери заставил его повернуться.
— Когда конунг в одиночку пьёт вино, это настораживает.
— Я думал, что старого Мудрого Лиса не так-то просто встревожить, — хмыкнул Витязь, — а ты, словно пуганая ворона, шарахаешься от любого куста.
Интересные у них сложились отношения со старым мореходом, всё их общение было так густо замешано на взаимных подначках, что со стороны создавалось впечатление, что они вообще не в состоянии говорить серьёзно. Понимал их, как ни странно, один Хан, который сам за словом в карман не лазил. Да, ещё, пожалуй, рыжий Эрик.
Его заклятый друг в данный момент музицировал, удобно расположившись в тени паруса. Его голос выводил что-то тягучее и печальное. От песни веяло какой-то первобытной древней тоской, незаметно проникавшей в подсознание. Тихой лапкой скребясь в душе, она будила там какие-то неясные ощущения, навевала грустные воспоминания.
Вспомнив ненароком друзей, Витязь загрустил, — как-то они там? Видно, сочли его погибшим. Вмазали по стопарю самогонки за помин души и теперь, поминая, добавляют «земля ему пухом». Или про погибших в море иначе говорят? Надо будет Андрея спросить.
— Да что с тобой сегодня? — уже не на шутку рассердился Мудрый Лис, — не должна дружина у конунга видеть такой кислой рожи, так и удачу отпугнуть недолго.
— Оставь меня, старушка, я в печали, — буркнул Акела, вспомнив знаменитую фразу из «Ивана Васильевича». Лис, как и следовало ожидать, возмущённо фыркнул в бороду и раскрыл рот. Однако, выдать командиру по первое число за такое неподобающее обращение он не успел.
— Земля! — послышался снаружи крик марсового или как там его в этом мире обзывают. Оба, забыв обо всём, пулей вылетели на палубу. Она встретила их свежим ветерком. На мачте продолжал орать не своим голосом марсовый: «Земля, чтоб я провалился! Вижу землю!»
Акела с Лисом обменялись усмешками, но не стали его затыкать. Парень был молодой и в плен к пиратам попал из каботажного плавания[66], в которое впервые в жизни отправился в качестве пассажира. После всех своих злоключений он рвался домой, как голый в баню. Море наводило на него форменный ужас, он спал и видел ощутить, наконец, под ногами твёрдую землю.
Акела и сам не считал себя «морским волком». Более того, без всякого смущения говорил о себе «абсолютно сухопутная крыса». Просто в его жизни было столько превратностей судьбы, что море стало просто одной из них, и не более того. Какой, к свиньям, нужен экстремал, когда сам экстремал давно уже превратился в норму, если не в рутинную бытовуху?
Все, кто был свободен от гребной вахты, уже высыпали на верхнюю палубу. После первой попытки пьяного бунта возмутители спокойствия притихли. Видимо, те три дня, когда они, как бобики, упирались на вёслах, навсегда излечили их от собственного мнения. Им ещё повезло, что на море царил полный штиль, а не встречный ветер. После техисправительных работ Акела построил их на палубе и прочитал мораль. Суть её сводилась к тому, что те, кто хочет передвигаться домой на этой галере, должны работать наравне с другими. Прочие же немедленно отправятся за борт и пусть плывут, как им нравится.
По его «добрым» глазам было видно, что он готов по первому знаку вышвырнуть в море любого. Желающих, несмотря на прекрасную погоду, не оказалось. С тех пор всё на корабле шло только согласно заведённому распорядку. Никто не отказывался ни от гребли, ни от принятия пищи, ни от положенной винной порции.
Тут уж, поневоле, согласишься со знаменитым Аль-Капоне: «Доброе слово и пистолет убеждают значительно лучше, чем просто доброе слово». Не мешало бы эту сентенцию раз пять в день доводить до сведения российских законотворцев из родного мира Акелы, а то с их законами вечные проблемы. Никак не могут, бедные, усвоить избитую истину, что кнут и пряник лишь тогда действительно работают, когда они вместе.
А порознь получается либо анархия и беспредел, либо убогое подобие восточной сатрапии. Да Бог с ними со всеми, может, и поумнеют когда-нибудь?
— Что за земля? — деловито спросил он Мудрого Лиса.
— Скорее всего, — поскрёб тот пятернёй заросшую седым волосом щёку, — это Ангелия.
— Что за Ангелия?
— Остров такой напротив Галлии, большой остров.
— А есть смысл туда заходить? Мы же не мирный «купец», мы по всем законам натуральные пираты.
— А кто мы ещё? — изумлённо уставился на него Лис.
Акела хмыкнул, но промолчал. Это был не первый в его жизни случай, когда выбор был между засадой и западнёй. Расклад прост — либо терпи и оставайся мирной жертвой преступления, или защити себя. Правда, в последнем случае ты автоматически меняешься местами с преступником. Вопрос вопросов, сколько народу на этом сгорело, многие войны в истории человечества по количеству жертв просто курят. Тут, конечно, положение не настолько безнадёжное, но тоже от идиллии далековато.
— А у нас есть кто-нибудь, кто сюда рвётся?
Мореход задумался.
— Ну, вот этот марсовый даже на Берег Скелетов выскочит, лишь бы палубу на твёрдую землю поменять. И ещё один, по-моему, родом отсюда. А нам не помешает пополнить запасы пресной воды. А если очень повезёт, то можно и пива со свежим мясом прикупить — деньги есть. Я к доброй выпивке, особенно с хорошим куском прожаренной свинины или говядины, всегда отношусь с должным вниманием.
