Иногда он подумывал податься в края, где идет большая война, и наняться в ратники. А там – как судьба сложится. Может, и повезет наверх вылезти. Хотя он понимал, что это не план вовсе, а жест отчаяния. План – это когда знаешь, куда и за что идешь драться, с какой целью. А нырять в омут на авось хорошо, только если на берегу пожар и деваться больше некуда. Для него это была бы попытка хоть как-то выйти из того заколдованного круга, в который его затащил случай. Ему нравилось общаться с отцом Александром. Возможно, привязанность к этому человеку пока была основной причиной, по которой он еще не пристал к каравану одного из купцов, чтобы отправиться в Нюрнберг или Лондон, чтобы наняться в ратники. Но это не компенсировало давящего ощущения потерянности и ненужности.
Он с улыбкой вспоминал, как, бегая по офису и визируя бумажку у пяти разных начальников, мечтал попасть в экстраординарную ситуацию, где бы смог оказаться на коне. Подростком, бывало, представлял себя во главе средневековой или античной армии. Ну вот. Мечты сбываются, как правило, в самой неприятной форме.
Не получится, как думалось иногда, предстать перед предками: весь в белом, великий учитель. А чему он может научить? Умеет работать на компьютере, а может ли сконструировать хоть арифмометр? Офицер запаса армии двадцатого века, а может ли он хоть простенькую пушку сделать? Он был сотрудником уважаемой фирмы. Здесь это приказчик. Человек купца такого-то. Личность чуть выше дворового, но того же плана. Общественное устройство? Он вспомнил ряхи продажных политиков и свинячьи глазки новых русских, демагогию, пронизывающую все и вся. Нет в его мире ничего лучшего – кроме технических достижений, которыми он умеет только пользоваться. Цивилизация двадцатого века сделала из него человека образованного, но изнеженного комфортом, не способного прокормить себя самостоятельно. И вот, выброшенный из привычной среды, он оказался ни к чему не годным. Здесь любой, попав на необитаемый остров, выживет и еще хоромы отстроит. А он среди здешних людей – убогий. Нет в этом мире для него места. Обидно. Попал бы в будущее, там хоть объяснение – прогресс вперед ушел. А так что? Техника прогрессирует, а человек регрессирует – к немочи и зависимости от этого прогресса? Вот он здесь и убогий. Не от мира сего. В прямом смысле слова. Ох уж эти коридоры времени.
Прошло уже пять месяцев с того момента, как Артем попал в этот мир. Наступил ноябрь. В один из вечеров Артем возвращался из порта, где договаривался с судовладельцем о переправке товаров на его кораблях. Уже стемнело. По здешним меркам было страшно поздно. Народ ложился и вставал рано. Пройдя через ворота стены, отделявшей старый город от нового, нырнул в одну из улочек, ведущих к приходу, и через несколько сотен метров наткнулся на трех ополченцев магистрата.
– А-а-а, приказчик. Кто таков? – спросил старший из них. От него противно несло перегаром.
– Отца Александра человек, – сказал Артем, пытаясь обойти ополченца.
– А ты постой. Ты, я вижу, пьян, да я слышал, как орден святой поносил. Не хочешь ли плетей за оскорбление Гроссмейстера? Но можно и откупиться, – сказал, преграждая дорогу и противно ухмыляясь, ополченец.
– Врешь, – кротко отрезал Артем, снова обходя ополченца.
– А ты докажи, – тот снова загородил дорогу.
И в этот момент один из ополченцев, оказавшийся у Артема за спиной, обхватил правой рукой его горло. Ну уж нет! Где вас, дураков, так хватать учили? Перехват за пальцы, отвод руки, поворот, отход, и вот уже согнутый охранник с выкрученной набок рукой стоит перед Артемом и отделяет его от двух других патрульных. В переговоры вступать было уже некогда, тот, что говорил с Артемом, потянул из ножен меч. Удар локтем сверху по отведенной в сторону руке ополченца, и бегом отсюда. От боли ополченец громко взвыл. В реальной драке – после школьных времен – Артем принимал участие только третий раз в жизни. Правда, на татами работал немало. Но чтобы в таких обстоятельствах… Эх, выноси, нелегкая. Сзади топочут башмаки и гремит голос: «Стража, держи вора!» Еще два десятка метров, и поворот вправо на улицу Ткачей. По ней можно уйти, чтобы не выходить к воротам, где охраняют немецкие пехотинцы. И тут из-за этого спасительного поворота ему навстречу вылетели пять ополченцев. Силы неравны. Сзади бежит один ополченец с мечом. Туда. При виде безоружного противника ополченец приободрился. Рубанул. Артем выскочил из-под удара, нырнул под атакующую руку и нанес противнику удар в челюсть. Готов! Снова сзади гремят башмаки. Крики: «Стой!» Кажется, начали отставать. Да куда им с их амуницией. Впереди ополченец, склонившийся над орущим благим матом товарищем. Кажется, у того перелом руки. Вот ты где. Увидев бегущего на него Артема, вытащил меч, шагнул вперед. Махнул – раз. Артем уклонился, но пришлось остановиться. Сразу, слева направо, рубанул – два. Артему удалось перехватить его руку в конечной точке удара. Захватил другую руку, рванул на себя, ударил головой в переносицу. Ополченец отлетел, выронив меч.
И тут на Артема налетели сзади. Сбили. Начали пинать ногами. Среди бранных слов послышалось: «Не убейте его. Пусть в магистрате разберут». И тут его ударили по голове так, что свет померк.
Он очнулся на охапке соломы в каком-то каменном помещении. Сверху, под самым потолком, тускнело маленькое зарешеченное окно. Через него виднелось звездное небо. Полушубка, сапог и шапки, в которых был Артем во время драки с ополченцами, на нем теперь не было. Голова гудела, тело болело от многочисленных ударов. Артем ощупал себя. Вроде ничего не сломано. Полушубок, похоже, гасил удары. Нащупал дверь. Само собой, она была заперта. Где он? Скорее всего, в подвалах ратуши. Сюда приводят мелких преступников. Неприятный поворот. Он решил, что попробует добиться оправдания в ходе разбирательства, – ведь явный же подлог. Артем лег на сено, постарался уснуть, но долго ворочался, потирая ушибы и продолжая обдумывать свое положение.
…Разбудил его, ударом ноги, один из ополченцев. В оконце уже пробивался утренний свет.
– Пошли на дознание.
Артема провели по каменной винтовой лесенке. Было морозно. Холодный камень обжигал босые ступни. В маленькой комнатке с узкими оконцами, освещаемой факелами, его поставили перед столом, за которым сидел толстый, лоснящийся маленький монах. Секретарь магистрата, догадался Артем. Грамотных среди немцев были единицы. Новгородцев на службу брать не любили. Неблагонадежные. Поэтому все работы подобного рода выполняли католические монахи. Сбоку стоял неопределенного вида худощавый бритый тип в одежде, в какой ходят немецкие приказчики.
