— На плаху, — холодно предложил Вожников. — Пусть с ней целуется, коли ничего более делать не способен.
— А-а… — начала было Елена, но неожиданно осеклась, притянула к себе руку мужа, поцеловала в ладонь. — Ну и бог с ним, забудь. Всех не нажалеешься.
Похоже, княгиня вспомнила, как ненароком обмолвилась князю — зачем, по ее мнению, в свите нужны пажи.
* * *
Голландец появился через неделю. Как оказалось, его и искать не требовалось — все эти дни барон Антониус ван Эйк фон Харагл-Озерный обитал в Новгороде, и явился на великокняжеское подворье сам, когда Федькины посыльные пошли по кабакам и торгам с расспросами — не знаком ли кто с пиратом из Голландии?
Радостный кравчий тянуть не стал и тут же представил вояку пред ясны очи правящих супругов.
— У-у, какой букет амброзий, — помахал перед лицом ладонью Вожников, когда гость решительно склонился перед ним почти до пояса. — Никак тебя вытащили прямо из бочонка мальвазии?
— Мы пили за здоровье императора, великий князь! — мотнул головой голландец. — И за здоровье великой княгини, императрица! — поклонился он на другую сторону.
— Свое здоровье поберегли бы, бояре, — укоризненно покачала головой Елена.
— Ради императора и императрицы мы готовы пожертвовать всем! — клятвенно заверил ее голландец.
— Никогда не сомневался в твоей преданности, — рассмеялся Егор. — Ты был в пожалованном тебе уделе? Принял ли его под свою руку? Доволен ли наградой? Назначил ли управляющего? Определил оброк и барщину?
— Я воин, а не торгаш, великий князь! Съездил на место тамошнее, показал дарственную. А как сход собрался, смердам предложил отступного три тысячи гульденов платить да самим с общиной разбираться, кому какие пашни возделывать, кому какие ловы брать и как лесом пользоваться. Пару дней они покричали, еще пару поплакали, да на ста двадцати гривнах мы с ними и сговорились. Мыслю, обманули меня изрядно хитрецы сиволапые, да токмо мне проще вдвое меньше серебра получить, нежели наделы исчислять, оброки собирать, хвосты рыбьи пересчитывать, да за барщиной следить. Пущай сами сей морокой занимаются. На пять лет по рукам ударили, а там посмотрим, что получится.
— Значит, барон, ты свободен, как вольный ветер?
— Я раб! — гордо вскинул подбородок голландец. — Верный слуга императора! Я дал клятву верности, и мой меч, и моя голова, и моя жизнь отныне всегда в твоей воле, великий князь!
— В прошлом году ты изрядно помотал мне нервы, барон. И в Германии, и на Балтике, и на Чудском озере. То крестоносцем прикидывался, то ганзейцем, то датчанином. Хорошо у тебя сии провокации тайные удавались.
— Всегда рад служить императору! — Антониус ван Эйк преданно икнул. — Императоры приходят и уходят, моя преданность остается неизменной!
— Ценю твою преданность, барон, — усмехнулся Егор. — И хочу доверить живот свой твоему ратному мастерству и искусству перевоплощения. Сможешь ли ты отбить меня у целого мира?
— Умру, но сохраню, мой господин!
— Что же, тогда готовься к походу. Даю неделю на сборы, и мы выступаем.
— Не соблаголивола… ли… голи… вит великий князь посвятить меня в… — Барон, качнувшись, нахмурился и сделал еще одну попытку: — Не соблаго… Мне… Ну, это… Чего мне нужно делать?
— Соблаговолит, — рассмеялся Егор. — Сейчас объясню…
Через полчаса, отпустив озадаченного хитрым поручением воина трезветь и готовиться в путь, Вожников толкнул дверь в «черную комнату»:
— Как твои успехи, мудрый Хафизи Абру? Времени в обрез, пора собираться на экску… Ты опять здесь, глист всепролазный? Кто тебя сюда пустил?!
Географ, занятый росписью по настенной карте, лишь на миг оглянулся на елецкого княжича и вернулся к работе. Пересвет же упал на колено, широко перекрестился:
— Христом-богом клянусь, нет у тебя более преданного слуги, нежели я, великий князь! Ни наяву, и в помыслах никогда вреда тебе не причиню, рабом верным буду! Токмо поверь, прими на службу, испытай любым поручением! Не держи зла, что супругу твою развлечь в ее одиночестве пытался. Токмо о хорошем ведь думал, услужить, понравиться! Прости, коли невольно что не так сделал. То от старания излишнего вышло, а не со зла!
— Как же ты сюда все время попадаешь, прохвост? — Егор сжал и разжал кулаки. — Я ведь настрого приказал не пускать!
— Коли старания и стремления к повелителю устремлены, никакая сила человека на сем пути остановить не сможет!
— Не блажи, я не баба, — поморщился Вожников. — Отвечай кратко и четко. Мне лапши и без тебя каждый день на уши навешать норовят.
— Осторожностью и хитростью, великий князь. Так потихоньку и пробираюсь.
— Службу тебе одну только могу предложить, — пригладил свою короткую пока еще бороду Егор. — В рубище ходить, через раз жрать, лошадей чистить, воду таскать, исподнее стирать, верхнее сушить. На стол накрывать, постель стелить. В общем, слугой быть простым при хозяине.
— Любую волю твою исполню, княже!
— И называть меня отныне будешь только «господин»!
— Слушаю, господин.
— Покамест при госте моем премудром Хафизи Абру состоять будешь, опосля при мне. Теперь ступай, одежду такую подбери, чтобы за смерда нищего прочие путники принимали, а не за княжича знатного. Пошел вон!
— Ты не пожалеешь, господин, — склонился в низком поклоне Пересвет и шмыгнул за дверь.
— Могу ли я спросить, властелин, — не оглядываясь, поинтересовался сарацин, — что послужило причиной сей милости? Мне казалось, сей юнец вызывал у тебя отторжение. Но вместо того, чтобы покарать, ты его приблизил.
— Пронырливый больно, липкий. Мерзкий притом и настырный. Не хочу, чтобы в мое отсутствие он крутился возле моей жены. Вот остается одно из двух: или повесить, или взять с собой. Прибить я уже пытался, да только у меня рука на ребенка не поднимается. Остается второе.
— Может, его просто куда-нибудь отослать?
— Пробовал, не получилось. Авось хоть по дороге сбагрить куда-нибудь смогу… И вот что, мудрый Хафизи Абру. Отныне прошу тебя называть меня «друг мой» либо по имени. Даже наедине, ибо никогда не знаешь, когда рядом могут оказаться посторонние уши. Иначе наше путешествие может оборваться в самый неожиданный момент.
Егор Вожников, в отличие от прочих обитателей этого мира, свое время ценил. И потому из Новгорода четверо путников выехали верхом, с заводными лошадьми, на которые сарацин и его рабыня увязали свои немногие вещи. Ради скорости великий князь предложил вообще ничего с собою не брать и купить все нужное ближе к французскому порубежью — однако географ не смог обойтись без своего молитвенного коврика, нескольких книг, письменных принадлежностей и второго халата. Все прочее он согласился оставить в кладовых дворца, чтобы забрать на обратном пути.
