Лестница кончилась дверью. Иван открыл ее ударом сапога и огляделся. Это была, вероятно, княжеская опочивальня, где он принимал наложниц: огромная кровать с витыми столбиками под балдахином и множество атласных подушек. Звучали шаги бегущего по лестнице князя. Новик обхватил руками столбик, пытаясь вырвать его, чтобы применить как оружие, но это оказалось не по силам. Тогда он схватил за угол подушку, подбежал к двери, встал в боевой стойке, подняв ее как оружие.
— Ну, держись, Иван! — подбодрил он себя в веселом отчаянии. Похоже, он и сейчас не верил, что его могут убить. И вдруг взгляд его упал на торчащий из сапога куттар.
Князь распахнул дверь, держа над головой занесенную для удара саблю, и столкнулся лицом к лицу с Иваном.
— Н-на! — выдохнул Новик и с силой воткнул кинжал в живот князя.
Куттар легко пробил кольчугу на животе и оттопырил ее на спине.
Хозяйски заложив руки за спину, Новик быстро шел по дворцу. Где-то кто-то еще кричал, и изредка стреляли.
— Куда это, Иван Васильевич? — спросил подбежавший красноармеец, показывая лежащие на подносе украшения.
— В казну, все в казну, — говорил Новик деловито. — Будем бедным по пути раздавать.
Взгляд его упал на украшения, и он остановился. Сверху лежало необыкновенно красивое ожерелье. Иван взял его, посмотрел оценивающе и сунул в карман галифе.
— Шишкин! — воскликнул он, увидев идущего навстречу со смущенной улыбкой приятеля. — Где ж ты прятался все время?
— В надежном месте, Иван Васильевич, — успокоил Шишкин.
— Ох и трусло же ты! — искренне восхитился Иван.
— Я не трус, Иван Васильевич, а заложник идеи, — терпеливо объяснил Шишкин.
— Это какой такой идеи? — насмешливо поинтересовался Иван.
— Вернуться на родину, водочки в “Яре” выпить и по снежку вечерком под звездами — хруп-хруп, хруп-хруп...
Новик захохотал.
— Иван Васильевич... — подбежал еще один красноармеец.
— В казну, в казну! — отмахнулся Иван.
— Нельзя в казну, Иван Васильич!
— А что такое?
— Гарем!
Новик остановился и подмигнул Шишкину.
— Гарем, Шишкин.
Иван стоял по пояс в воде в том самом бассейне, в который он влетел, когда драпал от князя. На другом краю баcсейна сгрудилась дюжина ханских наложниц. Чтобы вода скрывала тело, барышни сидели на корточках и испуганно смотрели на Ивана. Новик плескал себе воду под мышки и бросал на дам задорные взгляды. На краю бассейна сидел, скрестив ноги, Шишкин, прикрыв глаза, курил кальян и время от времени задавал вопросы.
— Вы природный левша, Иван Васильевич?
— Почему?
— Я видел — вы саблю в левой руке держали.
— Не саблю, а шашку, — поправил Новик. — Сломалась, зараза. И орден пропал. Вообще-то, Шишкин, я нормальный, ложку в правой руке держу и хрен, когда по нужде. А левой рубиться сподручнее, вот я и научился. Не любят в бою левшов.
Он говорил, не сводя упорного взгляда с наложниц, и в глазах его возникла досада.
— Значит, так, Шишкин. Там, наверху, есть комнатуха, я сейчас туда пойду, а ты их ко мне запускай. А то они уже посинели.
— По одной или всех сразу? — меланхолично поинтересовался Шишкин.
Новик задумался.
— Не, по одной... Сразу — это, пожалуй, нехорошо будет...
Шишкин повернулся к двери и сказал почему-то:
— Гарем.
— Гарем, Шишкин, гарем, — подтвердил Новик и подмигнул барышням.
— Гарем, — почему-то повторил Шишкин.
— Я и говорю, гарем, — повторил Новик и только с третьего раза расслышал, что тот сказал.
— Горим, — сказал Шишкин тихо.
Иван повернул голову и увидел Наталью.
— Наталь Пална, здоров! — глухо поприветствовал Новик, косясь на наложниц.
— Здорово, здорово, Иван Васильич, — качая головой, грустно отозвалась Наталья.
— Ты чего, вернулась, что ль? — живо поинтересовался Иван.
— В командировку Брускин послал, — ответила Наталья. — Эх, Иван, Иван...
— А я чего, Наталь, это у них бани такие, народные. Шишкин, скажи!
— Иван Васильевич абсолютно прав, Наталья Павловна, это общественные бани, — подтвердил Шишкин. — Я вот сейчас докурю и тоже пойду мыться.
— Ладно, Иван, прощаю и больше никогда не вспомню, — спокойно и устало заговорила Наталья. — Но если еще раз...
— Наталь... — подал голос Иван.
Наталья наклонилась, подхватила с пола Новиковы подштанники и, кинув их ему в лицо, крикнула:
— Одевайся!
Гаремные захихикали.
Был вечер. Они скакали рядом по лесной дороге — Иван на вороном коне, Наталья на белой кобыле.
— Заблудимся! — смеясь, крикнула Наталья.
— Да это рядом. Стой-ка! — вспомнил Иван.
Они остановили лошадей, и Новик достал из кармана ожерелье и надел его на шею Наталье прямо поверх гимнастерки. Наталья смутилась, не зная, что сказать. Иван пришпорил коня и крикнул:
— Не отставай!
Он остановился, соскочил на землю, подхватил Наталью с седла, перекинул ее, смеющуюся и вырывающуюся, через плечо и понес в джунгли.
Наконец он поставил ее на ноги.
— Гляди! Мои разведчики нынче обнаружили. Я им молчать приказал, а то наши узнают, рехнутся все.
Перед ними был храм, стоящий одиноко и таинственно посреди джунглей. Его стены были сложены из плотно стоящих друг к другу каменных фигур. Иван крутил ус и поглядывал на Наталью.
— О-о-ой! — испуганно выдохнула она.
Все эти каменные люди, женщины с пышными грудями и мужчины с огромными фаллосами, любили друг друга, ласкали, застыв в самых немыслимых позах.
— Ой! — вскрикнула Наталья испуганно и отвернулась, закрыв лицо ладонями. — Стыд-то какой...
— Какой стыд, нету никого... Да погляди ты! — настаивал Иван, поворачивая ее к храму любви и отрывая ладони от лица.
Наталья сопротивлялась, но Иван был сильнее. И Наталья перестала сопротивляться и стала смотреть.
Пролетели вдруг низко и сели неподалеку, распушив хвосты, несколько павлинов.
Была ночь, безлунная, звездная. Наталья кричала пронзительно, свободно и счастливо, и после каждого ее крика ночные джунгли затихали и удивленно прислушивались.
И на привале прислушивались.
— Дед! Слышь, дед! — тряс за плечо, будил своего деда Государев-внук.
— Чего? — заполошно спрашивал Государев-дед со сна.
— Шешнадцать! — потрясенно сообщал внук.
Штат Утар-Прадеш. Джонс-Пойнт.
29 ноября 1922 года.
Мисс Фрэнсис Роуз проснулась оттого, что где-то неподалеку несколько раз выстрелили. Она потянулась, выбралась из широкой постели и, как была в длинной ночной сорочке, вышла на балкон, где стоял маленький столик, стул и небольшой телескоп на высокой треноге.
Дом был чисто английский, газон вокруг дома был тоже чисто английский, и сухопарый седой слуга-англичанин подстригал его, даже рощица вдали имела неуловимо английский вид. Слуга поклонился.
— Доброе утро, мисс Роуз[11], — приветствовал он. — Уезжая на охоту, ваш жених передавал вам привет.
При слове “жених” юная мисс скорчила гримаску и взглянула на рощицу, потому что оттуда донесся звук еще одного выстрела. И сразу же из-за деревьев выскочил один наездник, за ним другой. Они нахлестывали скачущих диким галопом лошадей и неслись прямо к дому. На хорошеньком даже со сна личике мисс Роуз изобразилось удивление. Она перевела трубу телескопа в вертикальное положение и заглянула в окуляр.
Первым мчался с выпученными от ужаса глазами крупный, огненно-рыжий, пышноусый шотландец в юбочке. Это и был сэр Джонс, хозяин Джонс-Пойнта, жених девушки.
— Куда это ты так торопишься, милый? — спросила она, и в голосе ее определенно присутствовал сарказм.
Следом скакал слуга сэра Джонса с двумя карабинами за спиной. Шотландец что-то крикнул ему, оглянувшись, и слуга остановил свою лошадь и торопливо стащил карабин с плеча.
В следующее мгновение из рощицы выскочил еще один наездник. Лошаденка его была послабее английских, и он беспощадно хлестал ее по бокам. В руке его покачивалась наперевес пика с алым треугольничком ткани у поблескивающего стального острия.
От удивления часто моргая, забыв о телескопе, она смотрела, как слуга сэра Джонса, прицелившись, стал стрелять в этого человека. Преследователь с пикой приник к луке, и Фрэнсис торопливо приникла к окуляру телескопа. У него были веселые, полные азарта глаза, хищно раздувались ноздри, и, скалясь в улыбке, он что-то кричал. Он был в островерхом шлеме с большой голубой звездой.
— Centaur[12], — прошептала мисс Фрэнсис Роуз. Она еще не знала, что его зовут Иван Васильевич Новиков.
Когда патроны кончились, слуга предупреждающе поднял руку и закричал громко и торжественно:
— Мы — подданные ее величества королевы!
Это словно придало Новику сил, и через два, максимум через три мгновения пика вошла в солнечное сплетение англичанина и вышла у позвоночника между предпоследним и последним ребрами. Иван попытался вырвать ее на ходу, но с легкостью спички пика сломалась, и Иван осадил лошадь, подняв ее на дыбы.
