Когда патроны кончились, слуга предупреждающе поднял руку и закричал громко и торжественно:
— Мы — подданные ее величества королевы!
Это словно придало Новику сил, и через два, максимум через три мгновения пика вошла в солнечное сплетение англичанина и вышла у позвоночника между предпоследним и последним ребрами. Иван попытался вырвать ее на ходу, но с легкостью спички пика сломалась, и Иван осадил лошадь, подняв ее на дыбы.
— Какую пику загубил, морда, — проворчал он, глянув на англичанина, но переведя взгляд на улепетывающего сэра Джонса, улыбнулся и прокомментировал с удовольствием:
— Эх и драпает англичанка!
Сэр Джонс перескочил через живую изгородь, проскакал рядом с опешившим слугой и буквально пролетая мимо дома, успел крикнуть девушке:
— Не беспокойся, дорогая! Я скоро вернусь!
Фрэнсис вновь приникла к окуляру, чтобы посмотреть на незнакомца, но обнаружила, что он смотрит на нее в бинокль. Увеличенные системами линз, их взгляды на мгновение встретились. Фрэнсис смутилась, выпрямилась и ушла, гордо вскинув голову.
А из рощи выходило не торопясь, с сознанием собственной силы Новиково воинство.
Иван дернул висящий сбоку от двери витой шнур, послушал звонок колокольчика и взглянул на стоящего рядом Шишкина. Тот одобрительно кивнул. В доме никто не отозвался, и Иван толкнул дверь. Она оказалась запертой. Он дернул шнур во второй раз — посильнее, и в третий — уже чересчур сильно, потому что шнур оборвался.
— Одну минуточку, Иван Васильевич, — попросил Шишкин и побежал к большим окнам дома, забранным толстыми решетками, пытаясь заглянуть внутрь.
— Что ты, как пацан, ей-богу! — недовольно сказал Новик, снял с пояса ручную бомбу, стукнул ручкой о каблук, положил бомбу под дверь и отбежал.
Шишкин присел, заткнул уши указательными пальцами и устало и привычно стал считать вслух:
— Один, два, три, четыре, пять...
Раздался взрыв.
В большой, пронизанной солнечным светом столовой за длинным столом сидела мисс Фрэнсис Роуз. Она ничем не выдала своего волнения, когда вошли Новик и Шишкин. Она словно не видела их, продолжая собирать маленькой ложечкой размазанную на тарелке овсянку. Новик внимательно рассматривал ее. Она была маленькая, худенькая, рыженькая, и бьющий из окна солнечный свет делал ее почти прозрачной. Иван впервые видел такую девушку и, кажется, робел.
Шишкин сделал шаг вперед, поклонился и громко объявил:
— My master, Russian general Ivan Novikov, is sorry for interupting your breakfast[13].
Мисс Фрэнсис вскинула головку и, глядя сквозь Шишкина и Ивана, ответила:
— We can go on with it together. My name is Francй Rose.
Она повернулась к слуге и отдала ему негромко распоряжение.
— Приглашает к столу. Ее зовут Фрэнсис Роуз, — перевел Шишкин.
Новик понимающе кивнул и, вытерев ладони сзади о гимнастерку, сел за стол.
— Иван, — назвал он свое имя, почему-то волнуясь.
Слуга принес кашу, тосты и чай с молоком и поставил перед Новиком.
— А ты чего же, Шишкин? — удивился Новик.
— Не надо, Иван Васильевич, я сыт, — отказался Шишкин, стоя сбоку от Новика с выправкой и достоинством хорошего слуги.
Фрэнсис открыла дверь.
— Your bedroom.
— Спальня, — перевел Шишкин.
— Годится, — одобрил Новик большую спальню с широкой кроватью под шелковым пологом.
— Your bathroom.
— Ванная комната.
— Чего? — Новик удивленно смотрел на ванную, умывальники, унитаз и биде.
— Баня, — упростил Шишкин.
— Попариться — хорошо! — обрадовался Новик.
Он намыливал голову, сидя в заполненной пеной ванне, прикрыл глаза, откинулся назад и тут же заснул, как ребенок, — мгновенно и сладко.
Большие напольные часы пробили полдень. Шишкин и Фрэнсис прямо и чинно сидели на разных концах огромного гостиного дивана.
— Он спит уже три часа, — неуверенно улыбнувшись, сказала Фрэнсис.
— Он не спал до этого пять ночей, — спокойно объяснил Шишкин.
— Но, может, тогда вы подольете ему горячей воды, он же может простудиться!
— Он не простудится.
— Почему вы так считаете?
— Потому что он не может простудиться.
— Но разве он не такой же человек, как все?
— Он не человек, мисс Фрэнсис, — уверенно и спокойно ответил Шишкин.
Она повернула удивленное лицо.
— А кто же он?
— Он — кентавр.
Фрэнсис опустила голову и покраснела вдруг, но Шишкин не заметил этого.
— Ой! Уй! Замерз! Задубел! — раздались из ванной вопли Новика. — Шишкин! Где тут горячая? Ой!
Теперь на том же диване посредине сидел один Иван. В одной руке он держал большую дымящуюся сигару, в другой сжимал широкий хрустальный стакан, в котором было виски с кубиками льда. Иван улыбался от полноты жизни и время от времени с уважением поглядывал на вертящийся под потолком вентилятор.
Фрэнсис стояла около большой американской радиолы и перебирала пластинки. Шишкин застыл за спиной своего господина.
— Слышь, Шишкин, как бы мне ее попроще называть? — спросил Новик, задрав голову. — А то не запомню никак.
Шишкин задал этот вопрос англичанке.
— Fanny, — ответила она.
— Фанни, — повторил Шишкин.
Иван нахмурился.
— Не, Фанни не пойдет. — Он опрокинул в рот содержимое стакана и громко захрустел льдом.
Англичанка поставила пластинку и опустила иглу. Громко запели трубы, зазвучал марш из “Аиды”. И Новик вдруг встрепенулся, вытянулся, напрягся, ноздри его раздулись, как в бою.
— Шишкин! Что это?.. — спросил он отрывисто.
— “Аида”, Иван Васильевич, опера Верди, — довольно меланхолично ответил Шишкин.
Но Новик не слышал. Он вскочил и заходил быстрыми кругами по гостиной в необъяснимом волнении. Фрэнсис смотрела на него удивленно и радостно. Шишкин же выглядел привычно спокойным. Марш кончился, зазвучала партия Амнерис, и ее Новик слушать не стал. Он обессиленно плюхнулся на диван, обхватил голову руками и повторял, качаясь:
— Это что ж такое?! Что ж такое! Ох и Аида...
Шишкин выразительно посмотрел на Фрэнсис и пожал плечами.
— Centaur.
— Centaur... — шепотом повторила англичанка.
Ночью Иван проснулся, выскочил из-под полога голый по пояс, в белых подштанниках и, похоже, хотел справить малую нужду, но увидел наборный паркет, китайскую вазу в углу и вспомнил, что спит не в своей стоящей в джунглях палатке. Он усмехнулся и, шлепая босыми ногами, пошел искать сортир.
Открыл первую дверь и увидел ее.
Она стояла под включенным душем, тоненькая, розовая, почти прозрачная. Иван смотрел на нее неотрывно с великим удивлением, смешанным наполовину с жалостью. Вода шумела, и глаза Фрэнсис были закрыты, она не слышала его и не видела.
— Бедная ты моя, бедная, — разговаривал Иван сам с собой, качая головой. — И какая же ты худая... Косточки так и светятся... И что же мы с тобой воюем-то, а? Англичанка ты моя, англичаночка...
Фрэнсис закрутила кран и открыла глаза. Увидела Ивана и ничуть не испугалась. Казалось, она ждала его.
Дивизия Новика расположилась на ночлег вокруг английского дома. Но спали не все, кому-то, разумеется, и не спалось.
— Эх, сейчас наш комдив англичанку... — с хорошей мужской завистью проговорил один, глядя на розовый свет в одном из окон дома, не сказав, впрочем, главного слова.
— Это у них, у англичан, знаешь как называется? Мне один пленный ихний как-то растолковывал, — решил поделиться знанием второй, которому тоже не спалось.
— Ну? — приготовился слушать первый.
— Секс! — нахмурив брови, выпалил второй.
Первый молчал, пытаясь понять услышанное слово, но, кажется, это ему не удалось. Он мотнул головой.
— Мудрено. У нас проще.
Иван лежал на спине. Англичанка уютно устроилась, свернувшись клубком, на его груди и животе. Иван говорил тихо, успокоенно и немного печально:
— Да мне Шишкин рассказал, что тот — твой жених. Таракан рыжий. Неужто по своей воле за рыжего пойдешь? У нас в деревне за рыжих парней отдавали девок убогих да порченых. Да и трусло он, юбочник твой. Встречусь я с ним в бою и что с ним делать буду, ума не приложу... Эх, Аида, Аида...
Напряженно и трепетно вслушивалась она в его слова и, разумеется, ничего не понимала. Иван замолчал... Она подождала и заговорила — тоненьким дрожащим голоском:
— I had no idea why J came to this country. What is this fiancй for? I don’t love him at all. Why, why, all this? But today in the morning when I saw you I realised, no, I felt... I know now. I’ll be with you everywhere and forever, my centaur, everywhere and forever...[14]
Иван вздохнул.
— Вот незадача. Хоть Шишкина зови...
МАЛО КТО ЗНАЕТ, ЧТО ПОПУЛЯРНАЯ ЕЩЕ НЕДАВНО НА ЗАПАДЕ ПОГОВОРКА “RED UNDER BED” (“КРАСНЫЕ ПОД КРОВАТЬЮ”) РОДИЛАСЬ В СРЕДЕ АНГЛИЙСКИХ КОЛОНИСТОВ В ИНДИИ В ДВАДЦАТЫХ ГОДАХ. И УЖЕ НИКТО НЕ ПОМНИТ, ЧТО ТОГДА ОНА ЗВУЧАЛА ИНАЧЕ: “RED IN BED” — “КРАСНЫЕ В КРОВАТИ”.
Англичанка сладко спала на Ивановом плече, а он лежал с открытыми глазами, не двигаясь, не находя в себе сил ее потревожить.
