Крупное оранжевое солнце, похожее на зловещее кровавое пятно, расплывшееся на голубой стене, стояло над крышами. Гулкая тишина тошнотворно звенела в ушах, голова казалась пустой, как бутылка из-под гаванского рома, правый локоть нестерпимо горел, словно по нему несколько раз прошлись шершавым наждаком.
Фидель сел, морщась от нестерпимой боли в ободранном локте. Обвел затуманенным взором улицу, умытую кровавыми лучами утреннего солнца.
Левой стороны Калле-Линеа больше не существовало. На месте углового дома, за который завернул чернокожий парень - Фидель вспомнил его очень отчетливо - зияла огромная, как лунный кратер, земляная воронка, рваные края которой были завалены битым камнем и какими-то обгорелыми деревяшками. Видимо, остатками мебели...
Фидель пожелал незнакомцу оказаться в момент взрыва авиабомбы как можно дальше от этого места.
Фидель попытался подняться на ноги, и через минуту это ему удалось. Его шатало из стороны в сторону, как пьяного. Он чувствовал, что желудок сдвинулся куда-то влево, и почему-то стремится вверх. Фидель судорожно сглотнул, однако желудок не успокоился.
Тогда Фидель срыгнул - липкий сгусток кровавой слюны смачно шмякнулся на черные камни мостовой. И Фидель поспешно отвернулся от своей сизой блевотины - но желудок рвался наружу, и Фидель не стал противиться его желаниям ...
Фидель очнулся около фонарного столба. В голове чуть прояснилось, но все равно он чувствовал себя так, словно его всю ночь били тяжелыми мелками по затылку. "У меня сотрясение мозга", - предположил Фидель. Он стоял, упершись лбом в деревянное снование столба. За ночь столб остыл, дерево приятно холодило кожу, и Фидель чувствовал, что ему становится легче. Он тронул кончиком языка зубы - странно, но все они остались на своих местах... Я отделался сравнительно легко... - пронеслось в голове Фиделя. Чернокожему парню повезло меньше... Фиделя передернуло от этой мысли, и скрученный спазмами желудок снова напомнил о себе.
Но рвать уже было нечем, только желудочный спазм рванул в голову невыносимой болью. И Фидель вспомнил то, о чем так хотел забыть - как парень заворачивает за угол, и в это время небо обрушивается на землю, и человек, подобно тряпичной кукле, взмывает в воздух, переворачиваясь, словно в сложном акробатическом прыжке, затем летит вниз и падает, распластавшись на острых камнях мертвым мешком из костей...
И тут Фиделя словно током дернуло: он совсем забыл про отца и брата!
Фидель бросился к дому - так быстро, насколько мог. Сил бежать, впрочем, у него не осталось совсем - расстояние, которое обычно Фидель преодолевал меньше, чем за минуту, легким прогулочным шагом, на этот раз показалось ему длиннее марафонской дистанции. Фиделя шатало из стороны в сторону, словно он был вдребезги пьян, один раз он даже упал, ударившись коленом о мостовую так, что от острой, испепеляющей боли захотелось завыть по-волчьи...
К счастью, дом остался цел. Он почти не пострадал от бомбардировки - если не считать выбитый стекол, поваленной чугунной решетки и разбитый уличных фонарей, стоявших вдоль решетки. Зато зданию, которое стояло слева, повезло куда меньше - от роскошного особняка из белого мрамора, походившего на венецианский палаццо, остались только обгорелые стены первого этажа. Сердце Фиделя застонало от острой боли - этот особняк ему очень нравился, он напоминал ему о далекой Европе, где Фидель давно уже мечтал побывать...
Фидель зашел в свой дом, заглянул в патио, и его взгляд остановился на неубранном праздничном столе, а затем перескочил на серый патефон, сиротливо стоящий в углу, рядом с часами.
Часы показывали шесть утра. Они остановились, маятник не двигался.
Фидель подошел к столу, взял початую бутылку рома.
И вылил в себя все ее содержимое...
Огненная струя обожгла пищевод и желудок, но прояснила мысли и прогнала глухую тоску.
"Они были здесь, - подумал Фидель об отце и брате - они пришли, отец увидел, что меня нет, оставил Рауля и пошел меня искать..."
Мысль была не только разумная, но и приятная, теплая, как утренний свет солнца, и Фидель улыбнулся ей.
- Раулито! - крикнул он. То есть ему показалось, что он крикнул. На самом деле голосовые связки смогли выдать лишь слабый свистящий шепот.
Надо подняться наверх - понял Фидель. В комнату Рауля. Он там. Он устал и спит...
Но в угловой комнате, которую отвели Раулю, брата не было. Только сиротливо валялся на полу игрушечный лук, с которым Рауль играл в конкистадоров. Кровать была аккуратно застелена - значит, Рауль не ложился... "Он пошел искать меня вместе с отцом!" - догадался Фидель. Значит, они должны скоро прийти...
Фидель с минуту стоял на пороге, раздумывая, как ему поступить. То ли остаться дома, дожидаться отца, то ли отправиться ему навстречу. Первое решение было разумным, однако у Фиделя не было никакого желания сидеть и ждать. Ждать - этот значило маяться в неизвестности, ходить, как лев в клетке, из угла в угол, напряженно прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся с улицы... Так и свихнуться недолго... К тому же - вдруг, пока он будет сидеть и ждать, с отцом что-нибудь случится, и Фидель не будет знать, что случилось, и ничем не сможет помочь ему...
Да! Я должен выйти им навстречу... Фидель выскочил из дома, даже не затворив за собой дверь, и - откуда только силы взялись? - бросился вверх по улице, которая вливалась в Ведадо. То здесь, то там виднелись страшные следы ночной бомбардировки. Изредка Фидель натыкался на ранних прохожих - таких же взбудораженных, как и он сам.
Он мчался по лабиринтам узких улиц, не разбирая дороги. Он не знал, где встретит отца, и не имел ни малейшего представления, где искать его. Горячие пары выпитого рома приятно разливались по телу, наполняя Фиделя птичьей легкостью, и он чувствовал невиданный доселе прилив сил. Если сейчас начнется бомбардировка, я справлюсь с бомбами голыми руками...
Вдруг Фидель остановился и застыл, как соляной столб. Дыхание сбилось, сердце упало и глухо ударило в низ живота, словно останавливаясь. Но потом снова застучало в прежнем ритме - где-то в районе желудка. Фидель стоял у рваного края глубокой воронки, преградившей ему путь, и проклинал себя за глупое ребячество. Ведь пока он, как сумасшедший, бегает по пустынным улицам, отец наверняка вернулся домой и волнуется за меня! "Какой же я дурак!" - в сердцах обругал себя Фидель, и что было сил бросился назад.
Он летел домой, как на крыльях, предчувствуя, как бросится на шею отцу, а тот заключит его в свои крепкие объятия. И Фидель попросит у него прощения - за то, что не всегда слушался его, часто поступая наперекор. А отец, встревоженный долгим отсутствием старшего сына, только слегка пожурит его, как же иначе...
- Отец! - закричал Фидель, вбегая в пустой дом. То, что дом был пуст, Фидель понял сразу, как только увидел неубранный праздничный стол и черную трубу патефона, которая смотрела на него пустым глазом.
Дом был пуст, и тишина, напряженная, как гитарная струна, готовая разорваться от малейшего прикосновения, казалась зловещей. Если бы Фидель был страусом, он, наверное, засунул бы голову в песок, чтобы не слышать этой нехорошей тишины. Фидель втянул голову в плечи, словно опасаясь, что когда струна лопнет, она обрушит пространство, и каменные стены дома сложатся, как карточный домик, погребая под обломками его, Фиделя...
Да нет, все эти мысли - лишь следствие ночных страхов. А отец недавно был дома и, не застав меня, отправился меня искать...
Фидель поднялся в комнату отца, достал из бюро старый отцовский блокнот. Затем спустился в патио и написал нервным размашистым почерком:
"Отец! Со мной все в порядке. Я пошел тебя искать. Никуда не уходи. Пожалуйста, дождись меня!"
Он положил записку на стол, придавил пустой бутылкой так, чтобы была видна часть послания, и снова выскочил на улицу.
... Фидель не помнил, сколько времени он пробегал по окрестным улицам, надеясь встретить отца и брата. Кажется, он не раз возвращался домой, но дом был по-прежнему наполнен тяжелым запахом пустоты, и Фидель, не в силах выдержать тяжелого давления стен, которые всего лишь вчера были родными, читал свою же записку, которая так и лежала на столе, придавленная зеленой бутылкой, спешил на улицу, на свежий воздух, где было гораздо уютнее. Городские улицы пустынны, город словно вымер, его улицы и дома превратились в декорации, где можно было снимать "Войну миров" Уэллса, но это почему-то совсем не тревожило Фиделя.
И только когда Фидель оказался на Малеконе, то увидел небольшую группу людей, которая что-то искала в развалинах, оставшихся на месте многоэтажного дома. Какой-то белый мужчина лет пятидесяти, с всклокоченными волосами, с пустыми глазами, подбежал к Фиделю и начал что-то возбужденно говорить ему, указывая рукой на руины. Фидель уставился на него, ничего не понимая. Мужчина снова заговорил, более громко и отчаянно жестикулируя, и в сознание Фиделя с трудом проникли полузнакомые слова: "Люди... бомба... никого не осталось..." Потом мужчина куда-то исчез, словно растворился в воздухе, а над головой, чуть не задевая крыльями верхушки пальм, с громким ревом пронеслись самолеты с черными крестами на брюхе. Кажется, Фиделю удалось даже увидеть лицо одного летчика. Летчику было весело, он улыбался. Наверное, он улыбался потому, что увидел Фиделя. Но не потому, что обрадовался Фиделю, просто он увидел долгожданную цель, и сейчас его руки потянутся к черной гашетке, нажмут изогнутый рычаг, и...
