Александр Владимирович мне говорил, что парижане с гигиеной не очень дружат. Русские мол, более чистоплотные.
Народ всё больше какой-то возбужденный. Громко что-то обсуждают, руками машут. Кучками собираются и друг друга эмоциями заражают.
Это ещё что?
Я вышел на какую-то небольшую площадь. Тут уже людей было довольно много. Причем, у некоторых в руках красные флаги, транспаранты с надписями.
«Война войне!»
«Довольно лить кровь!»
«Миру — мир!»
«Долой войну!»
«Смерть виновникам бойни!»
Ну, на таком уровне я французский язык понимаю. Не только могу сказать, что мне круасан и чашечка кофе требуются.
Я отошел к стене дома. Закурил. Постою немного, что-то ноги у меня устали…
Народ на площади всё прибывал. Причем, быстро. Наверное, начало сбора здесь у них на какое-то определенное время было назначено, вот и подходят все без опоздания. По виду — рабочие. Нет, прошли мимо меня и несколько солдат. Один даже руку к кепи кинул, поприветствовал меня.
Солдаты в центр площади прошли. Один на что-то взобрался. На что — мне со своего места плохо видно.
До этого момента на площади было довольно шумно, а тут сразу тихо стало. Люди вокруг солдата на возвышении сгрудились, опоздавшие из улиц, выходящих на небольшую площадь, чуть ли не бегом к ним присоединялись.
Солдат начал говорить.
Я не всё понимал, но что-то и разобрал.
Что во французской армии огромное число убитых…
Что солдаты не желают больше воевать.
Что в некоторых частях уже перестреляли офицеров.
Что? Перестреляли офицеров⁉
Что полки собираются двинуться на Париж.
Мать моя!!! И тут — революция!
Сигарета у меня чуть из руки не выпала. Что-то я не припомню, чтобы во Франции в это время революция была. Или, нам про неё в школе не рассказывали?
Солдат между тем продолжал. Говорил, что парижане должны присоединиться к восставшей армии.
Его слова вызывали бурную поддержку и часть речи солдата до меня уже не долетала.
Тут на площади и появились аннамиты. Как-то сразу и много. Вскинули винтовки и без всяких разговоров и приказов разойтись дали залп по собравшимся.
Я у стены дома стоял и как бы за их спинами оказался. В тылу у стреляющих.
Пули меня не задели, а на площади некоторые и попадали.
Аннамиты выстрелили второй раз, потом почти без перерыва во времени — третий…
Знамена и транспаранты полетели на мостовую, кто жив был — бросились врассыпную.
Глава 23 В бурлящем Париже
Аннам, Анам, Нган нам…
По-нашему — покой юга.
Короче — Вьетнам.
Ну, и живут там — аннамиты.
Аннам сейчас французская колония, вот аннамиты в армии их и сражаются.
Шапочки у солдат-аннамитов очень забавные. В виде шатра, а на самом его верху ещё и какая-то фитюлька. Сапоги — обычные. Куртка и шаровары цвета хаки. На ремне с гладкой пряжкой два подсумка. У французских солдат точно такие же. Винтовки… стреляют нормально. Вон сколько тел на площади сейчас валяется.
Это, что? Они штыками раненых докалывают⁈
Мля…
Я по стеночке, по стеночке начал двигаться за угол дома, у которого меня остановиться покурить угораздило. Дать ножкам отдохнуть. На толпу парижан с красными флагами посмотреть.
Сейчас эти красные флаги аннамиты своими сапогами топчут.
Кажется, что особого дружелюбия к жителям метрополии они не испытывают. Ногами лежащих на мостовой за милую душу переворачивают, штыками колют, проверяют — живы ли.
Во как…
Если я ничего не путаю, то с началом войны их во Францию почти сто тысяч привезли. На фронте они в основном на вспомогательных работах, что-то строят, траншеи копают, но есть и целые полки, что с противником сражаются. Говорят, что даже и не плохо.
Я сделал ещё несколько шагов в сторону улицы, что от площади шла. Или, к площади? Как там правильно?
Тут меня и заметили.
Невысокий худенький солдат-аннамит в меня пальцем тыкал, орал что-то.
Что, кричать-то? Я — союзник. В погонах. Не нижний чин.
Сам крикнуть могу или по морде съездить. Ишь, устроили тут Варфоломеевскую ночь…
Впрочем, сейчас светлый день, а никакая не ночь в канун дня святого Варфоломея. Ну, и месяц не август…
Солдат-аннамит в обе руки свою винтовку взял, прекратил на меня пальцем показывать. Лучше бы показывал, а то ещё и выстрелить может…
Я остановился. Руки в гору поднимать не стал — перетопчется союзничек. Хмурое лицо изобразил. Выразил своё недовольство. Что мол ты, свиное рыло, на классного чина своё оружие наставляешь.
Тут на площади жандармы появились. Вот никогда не думал, что так рад буду их видеть.
То ли мои ордена на груди свою роль сыграли, то ли ещё, что, но жандармский офицер меня на растерзание аннамитам не оставил. Приказал с площади вывести.
Да, я с полным удовольствием.
Наличие документов у меня проверили, сопроводили даже до места, где мы в Париже остановились. Это было не лишним. В городе было неспокойно — местами постреливали, у некоторых зданий стояли группы жандармов и колониальных солдат. Своим, похоже, доверия сейчас не было.
Ещё на площади, жандармский офицер настоятельно порекомендовал мне из столицы убираться. Отправляться обратно на фронт, пока со мной здесь ничего плохого не случилось.
Ещё и кивнул при этом на аннамитов с винтовками. Русского или француза, уханькают они с превеликим удовольствием. Вполголоса при этом про желтых обезьян упомянул.
Вот так-то… Они, аннамиты, здесь Францию защищают, а их он с обезьянами сравнил. Нехорошо это как-то.
В гостинице, где сейчас делегация квартировала, уже почти все наши солдаты были.
— Братцы, похоже, что нам в полк пора, — выразил я своё мнение.
Кто согласно на это кивнул, а некоторые и были моими словами не довольны.
— Да, ну…
— Поживем ещё здесь, что нам сделается…
— Хватит, навоевались…
Я, если честно, тоже навоевался, но тут под раздачу попадать не хотелось. Не было у меня желания остроту аннамитского штыка попробовать.
— Вы как хотите, а я завтра в полк отправляюсь, — уведомил я делегацию от солдатского комитета.
Они не в моем подчинении, никакой ответственности я за них не несу. Сами пусть своими головами думают.
В газетах, что в гостинице мне вечером раздобыть удалось, ничего про текущие события не сообщалось. Как бы совершенно ничего в Париже и не происходило. Однако, на дверь нашего отеля кто-то листок бумаги наклеил, где говорилось, что французские войска свои позиции массово бросают и на Париж движутся. Не хотят больше воевать. Так это или не так, кто знает?
К вечеру стрельба стала чаще слышаться, мимо нашего места жительства большая колонна колониальных солдат куда-то прошла. Двигались они как-то вразброд. Маршировать их не здорово научили.
Я вышел на улицу покурить. Ночь уже вступала в свои права. В двух местах было видно зарево. Явно, горит что-то. Причем, так не хиленько.
— Иван Иванович, мы тоже решили — завтра в полк двигаемся.
Ко мне подошел один из членов нашей делегации.
Я ему ничего не ответил. Кивнул только.
Где-то совсем не далеко выстрелила пушка. Затем ещё раз.
Чувствую, ночка сегодня будет здесь весёленькая…
Ля-Куртин…
Вот мы и в нашем новом лагере. Тишь да гладь, не то что в Париже. Никто с красными флагами не ходит, пушки не стреляют.
Да и в Париже сейчас, наверное, не стреляют. Всех уже расстреляли. Французское правительство в столицу верные войска стянуло и устроило кровавую баню. Всё больше негров и аннамитов для этого использовало. Они и отвели душеньку, отомстили угнетающей их нации за всё хорошее…
Что-то подобное из школьного курса истории я припоминаю. Ну, это когда правители для усмирения своего народа чужеземцев привлекали, их руками свои проблемы решали.
Наша делегация из Парижа вовремя убралась, там потом такое началось…
Слухи разные ходят. Один страшнее другого.
Как сейчас колониальные войска вместе с французами на фронте воевать будут? Солдаты из местных им же глотку перегрызут.
Ля-Куртин…
Здесь нам выделили хорошие двухэтажные каменные казармы. Каждая на роту рассчитана. Солдаты экспедиционного корпуса разместились вольготно — в ротах-то наших сейчас едва половина от положенного состава была. Это вместе с ранеными, что из госпиталей возвратились. Без них же, вообще не роты, а одно название было.
Я был поселен в офицерской казарме, отдельного домика мне не положено.
Баня, прачечная, водопровод — всё имеется в Ля-Куртин. Совсем рядом с лагерем железнодорожная станция и местечко, где имеется театр,
