протоптали, лечил я не только своих, но и местных.
Глава 26 Представитель из Петрограда
В первых числах июля в наш лагерь прибыл представитель Временного правительства из Петрограда.
Ну, так мне Рязанцев сказал. Сам я его не видел — в лазарете был. Работал.
Представитель сразу же проследовал в штаб и несколько дней из него носа не показывал — совещался в руководством. Что они там решали — неизвестно. Бригадного интенданта на совещания не допускали. Не относился он к высшему руководству бригады. Ну, а у меня больше источников новостей из штаба и нет.
На третий день прибывший соизволил посетить солдатский комитет и договорился о часе и дне общего собрания солдат экспедиционного корпуса, что были сейчас в Ля-Куртин.
— Толстый, голова и лицо чисто выбриты, — так описал мне представителя мой фельдшер, что входил в комитет. — Важный, с тростью.
Ну, толстый и толстый, какая разница…
Все роты должны были явиться на собрание в полном вооружении со своими командирами.
— Ну, хоть посмотрим на них, давно не видали…
Так нижние чины про своё руководство говорили. Действительно, офицеры давно уже в ротах не показывались. Даже те, «революционные», что не так давно в лагерь прибыли. Поняли они, наверное, что с нашими солдатиками каши не сваришь.
К назначенному времени солдаты собрались, ротами выстроились. Всем хотелось узнать, что в России творится и что там с возвращением домой.
— Скоро, поди, детишек увидим… — можно было услышать в солдатских рядах.
Я свой лазарет на фельдшера оставил и тоже сейчас на плаце стоял.
— По-новому и радостно сейчас в России живут, вот пусть и всё расскажет. — мой фельдшер, что входил в солдатский комитет, рядом со мной место занял и шею вытягивал, высматривал прибывшего к нам представителя из Петрограда.
Наконец он и появился. С опозданием больше чем на час.
Лет пятьдесят. Среднего роста. Очень тучный, как фельдшер и говорил. В черном фраке. В правой руке — фетровая шляпа, в левой — трость с большим серебряным набалдашником.
Офицеры наши плечи расправили, на всеобщее обозрение кресты и медали выпятили, что за французские бои получили. Я что-то без наград пришёл, не знал, что тут так всё торжественно.
Солдаты же иронические словечки насчёт представителя начали отпускать. Не понравился он им.
Прибывший из Петрограда взобрался на трибуну, долго своё лицо платочком вытирал.
— Упарился, болезный, — шепнул мой фельдшер. — Толстун…
— Просим! Просим! — зашумели солдаты.
Представитель руку поднял. Роты успокоились.
— Герои, защитники Франции, разрешите передать вам горячий привет от нашего с вами Временного правительства. Как его законный представитель, я могу сказать вам, что до скорого созыва Учредительного собрания, которое решит участь русского народа, мы будем непременно продолжать войну против Германии и её союзников до полной нашей победы… Полученные мною сведения о том, что ваша боевая бригада отказывается от продолжения войны, я считаю неверными и необоснованными. Уверен, что вы все, как один, преданы нынешнему хозяину России — Временному правительству. Если же среди вас есть отдельные люди, внушающие вам неподчинение командованию, уговаривающие вас не идти на фронт, имейте в виду — это говорят изменники и предатели. Таких людей надо немедленно и безжалостно предавать военно-революционному суду… Солдаты, не верьте немецким шпионам, которые сумели влезть в ваше доверие, они ведут вас по неверной и скользкой дороге, сбивая на то, чтобы вы требовали немедленной отправки в Россию… Путь в Россию теперь очень и очень опасен. На всех морях шныряют германские подводные лодки, которые нападают на суда союзников и топят их. Временное правительство очень ценит и уважает вас и никогда не допустит того, чтобы храбрая и заслуженная бригада экспедиционного корпуса была отправлена в полном составе на дно морское. К тому же, должен вам честно сказать, в настоящее время в России ощущается большой недостаток многих продуктов, а здесь, во Франции, вы питаетесь очень и очень хорошо… Я полностью уверен, что не пройдет даже трех или четырех месяцев, и мы будем встречать вас на родной земле, как победителей…
На этом выступление приехавшего закончилось.
Офицеры зааплодировали, нижние чины — загудели…
Кто-то из солдат, сознательных, согласился с оратором, несознательные — были недовольны.
Далее выступил Лохвицкий, а за ним — солдат из первой роты по фамилии Коваль. Проходил он как-то через мои руки. Был ранен, а сейчас из госпиталя вернулся.
— Почему ни слова не сказано, как в феврале произошла революция? Как свергли царя? Как образовалось Временное правительство? Кто в его составе? — с трибуны Коваль сыпал вопрос за вопросом. — Кто такой Керенский? Почему мы должны за него тут умирать? Почему Ленин против Временного правительства?
Роты замерли, насторожились.
— Почему Ленин за Советы рабочих и солдатских депутатов? — продолжил солдат. — Ничего нам не сказано!
Представитель Временного правительства замялся, предложил ответить на эти вопросы на следующем общем сборе бригады.
— Сейчас говори!
— Давай! Давай!
— Слушаем!
Это и ещё кое-что матерное неслось из солдатских рядов.
Ещё представитель предложил проголосовать — кто подчиняется Временному правительству?
Офицерские и много солдатских рук поднялись вверх.
Я тоже выразил подчинение официальной власти.
— Кто по приказу Временного правительства немедленно готов отправиться на фронт? — представитель обвёл солдатские ряды взглядом.
Вверх не поднялась ни одна рука нижнего чина. Готовы были идти умирать только офицеры.
Я — не офицер. Я — как большинство.
— Как прикажете это понимать? — глаза у представителя полезли на лоб.
— Как хочешь, так и понимай! — загомонили солдаты. — Временному правительству мы подчиняемся, а на фронт сам иди, мы — не пойдём!
Солдаты без приказа сами-собой начали расходиться. С трибуны объявили о завершении общего собрания.
Глава 27 Снова уговоры, угрозы, обещания…
Обстановка в Ля-Куртине… накалялась.
Так бы мой дедушка дома сказал.
После отъезда из лагеря представителя Временного правительства от генерала Занкевича был получен приказ возобновить занятия с личным составом бригады.
— Домой отправляйте!
— Какие ещё занятия!
Солдаты отказались выполнять этот приказ, а офицеров, что пытались их отправить на плац, буквально под руки выводили из казарм. При этом, требовали больше не показываться, а то — всякое может случиться…
В середине июля в лагерь прибыл ещё один представитель нынешней российской власти. Опять всем предложили собраться. Уже не приказали, а именно попросили. Приказывать руководство бригады теперь побаивалось.
Солдаты привели себя в порядок, побрились, оружие почистили.
Выводили на плац роты уже представители солдатского комитета. Офицеры отдельной группой у трибуны жались. Я — в сторонке встал, вместе с Рязанцевым. Понимай нас как хочешь.
Нижние чины стояли тихо, чуть ли не дыхание затаив. Все ждали, что прибывший скажет.
После его приезда в лагере прошёл слух, что прибыл он с добрыми вестями. Объявить во всеуслышание должен, что нас домой из Франции отправляют.
— Вот и дождались.
— Слава Богу, и про нас вспомнили…
— Скорее бы на корабли и домой.
Такое слышалось по всему лагерю.
Я, если честно, в отправку домой не верил.
К своему стыду я про наш экспедиционный корпус дома ничего не читал и не слышал. Не знал, что такой и был. В школе про него не говорили, в институте — тем более. Что там и как было — такой информации у меня не имелось. Вывезет бригады в Россию Временное правительство, не вывезет — для меня тёмный лес. Но, что-то мне подсказывало — едва ли.
Прибывший был полной противоположностью первому представителю Временного правительства. Высокий. Худой. Серый костюм — изрядно поношен. На голове — кепка. Никаких тростей с серебряными набалдашниками…
— Едва ли нас домой отправят, — Рязанцев, оказывается, разделял моё мнение.
— Едва ли… — кивнул ему я. — Но, послушаем, коли уж пришли.
Рапп, такова была фамилия стоявшего сейчас на трибуне, начал сразу с обвинений.
— Нежелание воевать на французском фронте — это предательство, бунт. С такими частями Временное правительство поступает как с изменниками родины…
В солдатских рядах началось шевеление, люди друг к другу поворачивались, матерочки посыпались…
— Подобные части разоружают и посылают на принудительные работы, как недостойные носить оружие…
Не такое думали солдаты услышать. Совсем не такое.
— Это изменники, а не революционные солдаты…
В солдатских рядах уже переговаривались в полный голос, несколько раз свистнули.
— Что я и говорил, Иван Иванович… — бригадный интендант поправил фуражку.
— Да, Никифор Федорович, не того солдаты ждали…
Между тем
