Следом за сановными аборигенами шли три когорты легионеров. За ними шагали ликторы с фасциями — пучками розг, привязанных красной лентой к топору — символом права пороть и казнить, за которыми и ехал на коне со свитой Гай Юлий Цезарь. Дальше следовали еще две когорты легионеров и скакали всадники-германцы под моим командованием. Кстати, в вопросах охраны главнокомандующий доверял нам больше, чем римлянам. По обе стороны улицы, на крепостной стене и плоских крышах домов стояли аборигены и пялились на нас, выкрикивая насмешливые замечания. Улица была грязной. Египтяне так никогда и не научатся наводить порядок за пределами своего жилья. Видимо, привыкли, что Нил при разливе уберет лучше всех.
Заварушка началась, когда Гай Юлий Цезарь проезжал небольшую рыночную площадь, расположенную примерно на полпути между Портовыми воротами и дворцовым комплексом. Кому-то не понравились фасции, которые имеют право нести только перед их царем, народ забурлил и полез бодаться. Вроде бы вспыхнуло само по себе, но я глубоко убежден, что самые стихийные события — это тщательно подготовленные. Впрочем, на счет тщательности я бы поспорил. Спланировал операцию человек, плохо представлявший себе бой в городских условиях. Если бы напали на Гая Юлия Цезаря, когда он проезжал Т-образный перекресток, и сопровождавшие его воины были стеснены шириной улицы и толпой зевак, могло бы получиться, а на сравнительно широкой площади легионеры, привыкшие на войне ко всяким неожиданностям, отреагировали мгновенно и со всех сторон прикрыли своего императора. К тому же, нападавшие явно не знали его в лицо, потому что набросились на Квинта Тинея, разбогатевшего плебея, примкнувшего к нашей армии в надежде сделать военную карьеру, но участвовал в боевых действиях только душой и мыслями. Этот спесивый придурок любил наряжаться богато и очень ярко и выглядеть напыщенно. Дурной вкус и манеры и погубили его. Два как бы обычных горожанина, пришедших почему-то с гладиусами под полой поглазеть на приплывших римлян, хотя с оружием в городе могут находиться только воины и стража, приняли Квинта Тинея за нашего предводителя и наделали в его животе дырок. Досталось и легионерам, поспешившим ему на помощь. Те в ответ закололи обоих нападавших и несколько десятков человек в придачу. Жаль, я с германцами выехал на площадь, когда на ней уже не осталось ни одного зеваки, если не считать раненых, которых, даже легкораненых, вопреки грозным и громким предупреждениям Гая Юлия Цезаря, легионеры добивали быстро и безжалостно. Когда воин не хочет выполнять приказ, то просто не слышит его. Вот не слышит — и всё, хоть в ухо ему ори.
Оставшееся расстояние до временного жилья преодолели без происшествий и зрителей. Улица мигом опустела. Где-нигде выглядывал мальчишка, но ни одного взрослого больше не увидели. Как и сановников, которые возглавляли нашу колонну. В начале заварушки они мигом растворились, что при их избыточном весе можно считать чудом.
Дворцовый комплекс был крепостью, точнее, городом на краю города, разве что без вала и рва. С внутренней стороны каменные стены были чуть ниже и с шестиметровыми пятиугольными башни с деревянными навесами, напоминавшими те, что я видел в Македонии во времена царя Александра. Внутри находился дворец — высокое двухэтажное здание, облицованное мрамором сливочного цвета — и множество других строений: домов для слуг и рабов, казарм, складов, конюшен… Архитекторами были греки. Скорее всего, строили этот комплекс для Александра Македонского, так и не побывавшего в городе, который еще тысячелетия будет носить его имя. Имелся даже большой сад с самыми разными фруктовыми деревьями. Именно там и расположился я со своими германцами. В саду и нам будет спокойнее, и лошадям привольнее. Заодно удобрим его основательно.
142
Второй день нашего пребывания в Александрии прошел спокойно. Я посетил маяк и прошвырнулся по рынку, накупил всякой всячины, общаясь с аборигенами на их родном языке. Вдали от Египта я забыл их язык, а тут как-то сразу вспомнил. Многие слова изменились, а некоторые и вовсе поменяли смысл, но, пусть и с трудом, меня понимали, благодаря чему относились радушнее, делали скидку. Римские монеты брали с удовольствием, особенно серебряные. В Египте добывают золото и медь. Золотые монеты используют для дорогих покупок, медные — для дешевых, а вот для среднего ценового диапазона не хватало серебряных монет. Кстати, серебро в Александрии обменивали на золото по курсу четыре с половиной к одному. Жаль, не знал, что окажусь в Египте, иначе взял бы с собой много серебра и обогатился, не напрягаясь.
Приключения начались на третий день. Видимо, александрийцы ждали инструкций от генератора стихийных происшествий. Они мило улыбались нам, выглядели радушными, даже липко-сладкими, какими будут казаться их потомки на египетских курортах, но стоило какому-нибудь нашему воину зазеваться, как он исчезал. Подозреваю, что убитых вывозили из города в арбах, нагруженных мусором. Сейчас все идет в дело, в том числе и трупы, которые пускают на мыло в прямом смысле слова, а то, что не годится для этого процесса, отдают курам и свиньям. Кстати, здешнее мыло похоже на жидкое из будущего. Его делают из жиров, растительных и животных, добавляя толченый минерал, из которой добывают свинец, и белый порошок, тоже, наверное, соль, но другого металла, добываемый из нильского ила выпариванием и очищением. Из-за избыточной вонючести мыловарен находятся они в пригородных слободах. Мусорщиков, способных незаметно вывезти туда трупы, здесь много, хотя на количество мусора на улицах это никак не влияет. Как следствие, в дворцовом комплексе караулы из местных были заменены легионерами и усилены, и выходить за пределы его стали большими группами и во всеоружии.
Самое забавное, что нападали только на римлян и других смуглых и темноволосых, германцев не трогали. Светловолосые и голубоглазые жердяи вызывали у мелких аборигенов чувство ужаса. Именно так, по их мнению, выглядят злые духи. Кстати, у германцев всякая нечисть и просто плохие люди обычно черноволосы, черноглазы и низкого роста, а иногда еще и со смуглой кожей. Мои подчиненные пользовались своей дурной славой, обирая торговцев, пока лавки, расположенные по соседству, не закрылись, а потом и крестьян из ближних деревень. Если я ехал с подчиненными, то мы окружали деревню, я вызывал старосту и на египетском языке перечислял, что нам надо. Крестьяне безропотно выдавали затребованные продукты. Что германцы делали, когда приезжали без командира-полиглота, не знаю, но вскоре, завидев меня, крестьяне начинали радостно улыбаться. В благодарность за это я, помня свой предыдущий опыт общения с египтянами, заставлял самых улыбчивых дегустировать вино, которое отдают нам. Пока что никто из них не перестал улыбаться, услышав и выполнив мой приказ, и мы ни разу не траванулись.
Гай Юлий Цезарь призывал нас вести себя с египтянами, как с друзьями. Он собирался выколотить из нынешнего царя Птолемею десять миллионов денариев — фантастическую сумму по нынешним временам. Именно столько отец нынешнего правителя, тоже Птолемей (в их династии все сыновья носят это имя), когда-то пообещал римлянам, если помогут ему вернуть трон, захваченный дочерью. Римляне помогли — и теперь пришло время расплатиться. Видимо, таких денег в казне нет, потому что предыдущие два года был очень плохой урожай из-за малого разлива Нила, а, может, и есть, просто жалко отдавать, поэтому египтяне тянули резину, не отказываясь, но и не возвращая долг. Между Александрией и Пелусием — городом на востоке страны, где сейчас находился со своей армией царь Птолемей — постоянно сновали посольства и курьеры. Расположился он там потому, что готовился отразить нападение своей старшей сестры, жены и соправительницы Клеопатры. Впрочем, решали все за этого тринадцатилетнего сопляка, тщедушного и болезненного, интернациональный триумвират: его воспитатель евнух Потин, национальность которого неизвестна, потому что попал в рабство ребенком, но походил на семита, учитель-грек Теодат и командующий армией египтянин Ахилла.
