«Ребёнок нужен живым, тварей — к демонам». Забавно. Благо, что не наоборот.
У меня саднило плечо. Король нас весьма торопил, и, очевидно, в данном случае мой титул не имел значения. Всем нам перепало древком дротика. Ладно, не в первый раз. Моя гордость пребывала примерно в том же месте, где и герб моего рода, вместе с землями и старым родовым замком Ливней. Не стоит беспокоиться о мелочах.
— Ах, ты, живодёрово дело… — рявкнул Борода. Его кобыла оступилась, и боец с трудом удержал лошадь на тропе. Вниз посыпались камни, на миг нарушив однообразное урчание прибоя.
Я выругался.
— Из сёдел, парни. Обойдём выше, будь оно всё проклято…
Мы с трудом пробирались между камней, ведя лошадей в поводу. Я пытался рассмотреть хоть какой-то ориентир. «Скала с бородавкой, примерно шагов сто от мыса», - прохрипел, перед тем, как пустить ртом пену, колдун. Замечательно. Сумел перед смертью повеселиться, безумец. Я в жизни не искал бородавчатые скалы. Кстати, не уверен, что наш маг понимал, что такое «мыс». Ему-то, городскому недоучке, и было-то лет шестнадцать.
С бородавками ситуация оставалась неясной, а вот мысов в округе имелось сколько угодно. Король выгнал из лагеря три поисковых отряда: один возглавил лично, другой вёл я, а третьим командовал гордый Закройщик. Надеюсь, бойцы, оказавшиеся под его началом, просто счастливы. Более нелепого командира им не найти.
Под ногами оказалось нечто, похожее на тропу.
— Милорд, четыре ноги лучше, чем две, — намекнул Борода.
Я кивнул и взял у него факел. Парни садились в сёдла.
— О, ещё мыс, — заметил Борода, неловко утверждая свою морскую задницу в седле.
— Вон бородавка! — одновременно захохотали Сукс и Ри-Рыбоед.
Насчет мыса у меня имелось сомнение, — скорее, просто груда обломков, подальше выдающихся в море. Зато скала была действительно уродливой — у вершины прилепился бросающийся в глаза округлый выступ. Помнится, давным-давно у нас в Ливнях жил слепой старик — у него на носу был похожий нарост. Я жутко пугался, встречая страшного слепца в деревне. Лет до десяти обходил его хижину вдоль берега. Милые страхи были в детстве.
Лошадей пришлось оставить. Их остался охранять Борода, а мы начали пробиваться сквозь колючие заросли.
— Милорд, пожалуй, здесь без верёвки не пройти, — заметил Сукс, оглядывая скалы.
Я вдохновил его чувствительным тычком.
Факелы пришлось бросить. Каменный гребень мы обошли по расщелине, порядком разодрав одежду. Влезли наверх, справа простиралось залитое лунным светом море. Катились волны, несли шелест издевательских приветов с проклятого Жёлтого берега.
Сукс, опираясь на копьё, заглянул в расщелину:
— Дохлятина, ишь как несёт…
Воняло действительно ощутимо. Я указал вперёд. Наверху темнела каменная «бородавка», заслонившая Тёмную Сестру и половину Луны. Парни меня подсадили, я ощупью отыскал опору в стене. С уступа протянул копьё, поднял Рыбоеда. Нас всё ещё преследовал запах падали.
— Вот дерьмо, аванк у меня отсоси, и здесь дохляк, — Рыбоед, пытавшийся пройти по карнизу, отшатнулся.
В камнях застряла безобразная масса — торчали рёбра, мелкая морда скалилась кривыми зубками, в сторону откинулось что-то, напоминающее крыло.
— Это чего такое-то? — поинтересовался, морщась, Сукс. — Что за тварь?
— Урод, — Рыбоед с надеждой посмотрел на меня. — Мы ищем уродов, так, милорд?
— Угу. Но кого-нибудь посвежее, — сказал я.
Мы поднялись наверх, где наше обоняние порадовала новая волна вони — ещё несколько трупов. Присматриваться мне не хотелось, но, похоже, околели здешние твари в разное время. Странный у них обычай сползаться подыхать к Бородавке.
— Я знаю, кто это, — объявил Сукс, разглядывая раскинувший крылья труп. — Маракукты. Как-то раз видел в Скара. Они живут в тамошних пустошах стаями в сто одну голову. Раз в двадцать лет похищают девственницу, и подносят ей великие дары из фруктов, нутта и розового жемчуга. Тот, кого изберёт девственница, становится вождём.
— Логично, — пробормотал я. — Девственницы — они могут. Парень, ты не думал составить бестиарий Жёлтого берега?
— Кого составить? — удивился Сукс.
— Не важно. Что встали? Боитесь за свою девственность?
Мы обогнули Бородавку. На левом склоне дохлые крылатые валялись еще гуще — прямо десятками. Я с сомнением смотрел на нижнюю часть склона — там тянулись уступы, густо заросшие ежевикой.
— Милорд, — неразборчиво сказал Рыбоед, прикрывая нос рукавом, — у меня от штанов одни лоскуты остались. Если полезем, гнилью прямиком до печенок пропитаемся.
— Наш король к запахам равнодушен, — напомнил я.
Мы продрались по одному из уступов, и я едва не приказал возвращаться — проклятые дохляки оказались навалены целой грудой, будто их нарочно сбрасывали сверху. Задыхаясь, мы обошли курган. Сукс, вскрикнув, шарахнулся:
— Этот шевелится!
Изнемогая, я взглянул. Лунный свет озарял череп твари: кожа уже слезла с него, словно кожура с ореха. Давненько лежит.
— Вперёд.
— Клянусь, он шевелился!
— Так успокой зверюшку, — не выдержал я. — Или помочь?
Дурень Сукс рубанул падаль топором. Небольшой череп твари откатился, застрял между мёртвых лап сородичей и отчетливо щёлкнул челюстью.
Мы смотрели в молчании.
— Не важно, — наконец, пробормотал я. — Дохлые или не совсем дохлые, это всего лишь обезьяны с крыльями.
— Маракукты, — с ужасом прошептал Сукс.
— Будем бояться мертвых обезьянок? — поинтересовался я у него.
Боец покачал головой. Мы знали, кого нам стоит бояться.
Опять заросли ежевики, за ними россыпи крылатой падали, но, слава богам, уже пореже. На камнях Рыбоед отсек лапы попытавшейся двигаться обезьяне. Бойцы настороженно поглядывали по сторонам, я оценивал обстановку. Собственно, идти дальше было некуда. Можно глянуть за последним утёсом, но там шумел прибой. Что бы там ни таилось, его давно смыло в море.
— Ещё один оживает, — сказал Сукс.
Я тоже заметил слабое шевеление в кустах.
— Сейчас успокою, — моряк, злорадно помахивая топором, направился к ежевике.
Шевеление усилилось, — тварь, словно не желая умирать во второй раз, забивалась в гущу колючек.
— Прыткий, — с удивлением заметил Сукс, — ишь, удирает.
— Стой! — рявкнул я.
Протиснуться глубже я не мог, лишь оцарапал щёку. Рыбоед срубил несколько ветвей. Стоя на четвереньках, я заметил прижавшуюся к камню тень. Маленькая и, вроде, без крыльев. Если я ничего не забыл о детях, вполне подходит под определение «ребёнок».
— Эй, вылезай, — неуверенно сказал я. — Мы люди. Слышишь?
