Васико, огляделась вокруг. Прошлась внимательным взглядом от реки до горизонта и с удивлением заметила, что костры почему-то начали гаснуть, а вместо них степь засверкала сигнальными огнями. И по всему войску помчались верховые.
– Что за дьявол? – удивился погонщик, тоже заметивший перемену. – Почему костры гаснут? – он ткнул пальцем в сторону от реки. – Смотри! К Его Высочеству скачет гонец! От Сахибкирана! Видишь, всадник в черном кафтане, и конь под ним рыжий. Так одеваются и на таких конях ездят джигиты из личной хазары Повелителя!
Он вскочил и засуетился. Начал тушить костер.
– Беда! Видно, не удастся нам сегодня поужинать, – запричитал старик. – А болтушка только начала доходить. Ну, чего сидишь? – набросился он на Васико. – Собирай вещи! – и снова заныл. – Так и язву очень просто заработать. Воину во всякий день необходима горячая пища, и после этого непременно сон. О, Господи, когда же закончится этот проклятый поход? Как мне это надоело…
Погонщик угадал. Толокняной болтушке не суждено было дозреть этой ночью. Войско снялось со стоянки и спешно двинулось дальше на север. Основная его часть продолжила движение по правому берегу. А тумен Мухаммада Джахангира – отряд в десять тысяч отборных воинов, краса и гордость Самарканда, конные лучники, копейщики и ратиборцы, пересев с седельных на заводных, вплавь, держась за хвосты и гривы лошадей, пересекли реку и далее вниз по течению двинулись левым берегом.
С отрядом Мухаммада Джахангира в ночной рейд ушел и обоз с запасом стрел и дротиков.
Причина внезапного выдвижения и небывалого маневра – ночной переправы через реку – открылась воинам только в пути. Лазутчики, которых у Сокрушителя Вселенной было с малое войско, которые, как псы-следопыты рыскали повсюду, опережая его армию, накануне, в сумерках на взмыленных лошадях ряженными камскими купцами примчались с низовий к костру своего повелителя и донесли, что в половине дневного перехода вниз по реке кипчакский хан наводит переправу. К утру все войско врага должно перебраться на левый берег и оттуда двинуться на юг и на заход солнца на соединение с крымчаками. Там за стенами франкских торговых городов хан Каганбек надеется укрыться в случае поражения. Франкские купцы готовы переправить его на своих кораблях хоть к мамлюкскому султану, хоть к Баязету Молниеносному – властителю Блистательной Порты.
Отряду Мухаммада Джахангира было наказано к утру выйти по левому берегу к месту переправы и дать неприятелю бой. Если же кипчаки к его подходу успеют оставить берег и удалиться в степь, преследовать врага и не дать возможности рассеяться в бескрайних просторах. А в том случае, если же враг будет обнаружен на правом берегу, запереть переправу и стеречь до подхода основных сил.
Сам же Сахибкиран повел свое войско правым берегом. Во главе своего личного тумена он бросился вперед, чтобы успеть захватить мосты и на хвосте у удирающего врага преодолеть реку.
Скакали всю ночь. В кромешной тьме. Направление определяли по шуму реки.
Вьючные лошади, груженные и не столь резвые, как скакуны боевых сотен двигались медленно. Их обходили.
– Не жалеть коней! – крикнул сотник лучников на обгоне. – Вам на ваших одрах в бой не врубаться! Всыпьте им, как следует горячих!
Сотник с отрядом ушел вперед, и из темноты донесся его окрик:
– Моим джигитам потребуются стрелы! Поторапливайтесь, болваны!
Но обоз отстал. Безнадежно отстал. Вначале обозные еще слышали стук копыт удаляющихся боевых отрядов. Но потом только шум реки и сонные окрики погонщиков и сап неторопливых обозных кляч нарушали тишину ночи.
Когда боевые сотни уходили на обгоне, Васико почувствовала в животе щекотание. Не от голода – они успели перекусить на скаку куртом и сухим толокном. Защекотало от предвкушения охоты. Это было знакомое чувство – азарт. Васико раз уже испытывала такое, когда дядья и братья взяли ее в засаду. Она была девушкой, и в засаде ей было не место, но она так долго и нудно просилась, что старый Бану не выдержал и закричал: «Да, возьмите ее! Она все равно не женщина, недоразумение одно. Нормальной жены из нее, как ни крути не выйдет!» И это было правдой. Васико не умела готовить, не любила выскребывать кожу, плохо стирала. Но она бегала по скалам, как козочка, лазила по деревьям, как рысь, плавала, как рыба. Могла продержаться под водой дольше, чем кто-либо из мужчин в семье. Она метко кидала камни и ловко набрасывала аркан. И еще она знала несколько секретных ударов, которым ее обучил брат Вахтанг. А Вахтанг хоть и был годами моложе других, но в семье не было поединщика сильнее и коварней его.
Накануне, когда пожилой погонщик позволил ей занять место в седле его заводного коня, Васико сразу уловила, как надо управляться с этим животным. Еще бегая у стремени и оглядываясь на всадников, проносящихся мимо, она поняла, что ногу в стремени надо держать цепко, но грузить полувесом. На седло не наседать, порхать над ним легким перышком. Держать лошадь бедрами, а если закобенится – взнуздать, чтобы ремешками оттянулись губы, чтобы лошадь почувствовала боль.
Васико быстро догадалась, что лошадь тварь брыкливая и с норовом, и наездника не любит. Скалит зубы и сверлит глазами. И к тому же лошадь во стократ сильнее наездника. Без труда скинет его с седла и затопчет копытами. Только есть у нее слабое место – душа у лошади нежная, тонкая, и она до жути боится боли.
Уже несколько позже, когда Васико перестала быть девкой и стала воином, она узнала, как она была права. Лошадь угадывает желания наездника, предвосхищает его команды, только по одной, но очень веской причине: чтобы избежать боли. Она поворачивает, куда надо до того, как узда оттянет губы, трогается с места прежде, чем пятки врежутся в пах. И не приведи боже, чтобы нетерпеливый наездник ошпарил ее хлыстом по крупу.
Так что, как только ей было дозволено занять место в седле, она, вскочив на спину лошади, тут же крепко бедрами сдавила ее бока. Чтобы показать животному свою решимость и силу, одной рукой взяла уздечку, а второй вцепилась в гриву и резко потянула на себя. Конь хрипнул, вскинул голову и сверкнул глазом. Васико встретила его взгляд с дерзкой ухмылкой.
– Ты чего? Ошалела? – удивился погонщик.
Васико спросила с невинным видом:
– А что не так?
– Сразу видно, что вы горцы лошадей не знаете. Что женщины, что мужчины в седле точно полоумные дурни. Ни навыка у вас, ни понятия. Не мучь лошадь! – крикнул погонщик. – Она поумнее тебя будет!
Васико отпустила гриву.
Погонщик, конечно, был дурак, но конь-то понял, с кем теперь имеет дело.
И вот в ночи, когда вьючные лошади, как бы их ни хлестали, еле переставляли копыта, а весь отряд мчался уже далеко впереди, азарт, который таился в животе под печенкой, вдруг закипел и взошел паром, сначала к легким, а из них вырвался глоткой на волю – отчаянным, жарким воплем.
– Точно не в себе! – воскликнул погонщик. – Что с тобой, дурында?
Он с трудом удержал лошадь под собой, когда та шарахнулась от крика Васико и заюлила задом.
– Ты прекращай дурить! Я такого не потерплю! Слышишь меня, дикарка?
Васико ударила пятками в бока своего коня, и тот рванул с места. Но одр был обозный, тяжелый, взял мелкой рысью. И Васико ожгла его кнутом. Конь хрипнул и помчался пущенной стрелой. За спиной Васико услышала недоумевающий окрик погонщика:
– Ты куда? Вернись!
Обоз остался позади. Но боевые сотни она, как ни старалась, не догнала.
Уже на заре, когда сумерки только-только отступили, она вышла к переправе. Челны, связанные в ряд, перерезали реку. На их борта были настелены деревянные щиты. По ним спешившиеся конники переводили лошадей с берега на берег, и большая часть орды была уже на левом.
Васико издали легко отличила одно войско от другого. Если отряды гургана были форменными: на одномастных конях и в одинаковых кафтанах, то конники Каганбека были, кто на чем и в чем попало. Лошади у них были разномастные, а сами они облачены, кто в кожаный панцирь, кто в кольчугу, а кто просто в волчий или овчинный тулуп мехом наружу (позже поняла, чтобы удар меча соскальзывал по густой и гладкой шерсти и стрелы вязли в ней на излете).
Еще издалека на подскоке Васико увидела, как «тигры Аллаха» изготовились и, ощетинившись копьями, тесным строем двинулись на разрозненные отряды кипчаков, рассыпавшиеся по берегу. Копейщики гургана спускались под гору и быстро набирали скорость.
Скатившись, они вихрем понеслись по равнине. На берегу взяли на копья столпившихся кипчаков. Взрыхлили их тесную гурьбу, пронзили насквозь. А когда вышли, проскакали по берегу еще с десятую долю фарсанга17 и развернулись.
Перестраиваясь на скаку, помчались обратно и врезались в толпу вторично.
