И увидела, что враг опешил.
Этот воин привык быть прытким и резвым. Он привык быть первым там, где делят добычу. Ему очень нравилось брать то, что ему никогда бы не досталось, не поступи он в Блистательное Воинство Тимура. Брать и не бояться, что ему, как вору отрубят руку, ибо нет воров в войске у Сокрушителя Вселенной. Есть воины ислама, которым дозволенно все! Он привык грабить и насиловать. Он научился делать это искусно. Но за три года походов бесстрашный воин ислама не научился брать то, что дается в руки само. Такого не было.
Лошадь без всадника промчалась мимо, а воин, неуклюже перебирая кривыми ногами, наскочил на Васико. Навалился сверху и затрясся над ней всем телом. Трясся и рычал по-звериному. И пока зверь в нем утолял звериную похоть, он агнцем кротким глядел в ее распахнутые глаза. А, закончив, задрал по-волчьи голову и завыл в небо. И изрыгнув в крике из себя зверя, агнцем припал к ее лону. И захотелось ему остаться подле нее навечно и вымаливать у нее прощение до скончания времен. Забыть, что он воин и искать ласки и утешения в ее материнском лоне день изо дня, пока не повзрослеет. Но он этого не сделал. Вскочил на ноги, быстро натянул штаны, устыдившись наготы чресл, и засеменил косолапо прочь от нее, без оглядки, только забурчал, ворчливо под нос: «Что она лопочет на своем подлом таджикском? Сейчас, как хвачу ее мечом, так вмиг замолкнет… шлюха… потаскуха… дрянь…»
Запрыгнув на лошадь, он увидел, что девка тычет пальцем в разинутый рот, и догадался: «Так она есть просит». Он натянул кафтан, вынув его из переметной сумы, пристегнул меч и потом достал из хурджуна узелок с куртом7 и кулек толокна. Воин пятками врезал в бока лошади. Та, хрипнув, встала на дыбы, но уступая настойчивости одной пяты, развернулась и скакнула на куст ракиты. В шаге от Васико, всадник вжал другую пятку в бок лошади, и та вильнула перед самым носом у Васико, а воин увернулся от ее жалобного взгляда. Куль толокна и узелок с куртом упали к ее ногам. Лошадь, хвостом обмахнула Васико и с места взяла в карьер. На скаку, перегнувшись в седле, воин подобрал с земли оброненный шлем и через минуту скрылся в сером облаке.
Васико посмотрела ему вслед. А потом на склон. Тысяча, от которой оторвался воин, уже сошла с горы и растворилась на равнине. И теперь следом за ней спускались обозные бригады: повозки, вьючные лошади и огромные верблюды нар.
Доедая добытый обед, Васико уже знала, как заработать на ужин. Она нашла способ, как выжить в мире людей без помощи сестер и братьев, без поддержки родных, которых она потеряла. Она смогла найти укрытие, где ее не обнаружат: за разверзшимся чревом не будет видно ее лица, не будет видно ее глаз, страха, навечно поселившегося в них. А когда враг видит чрево, а в ее щель не видит страха, тогда рука секущая становится рукой подающей. И голод уже не страшен.
Васико поднялась и уверенно пошла наперерез каравану, который, сойдя с горы на равнину, начал головой входить в непроглядное облако. Когда и она вошла в эту удушливую пелену, то подумала: «Вот я уже в войске. Теперь я снова не одна. Я буду идти за людьми, и кто-нибудь меня всегда накормит».
Было плохо видно, глаза еще не приучились смотреть сквозь толщу пыли. Поэтому она не увидела хлыста, который просвистел над ней. Но почувствовала, как он обжигающей змейкой лег на ее спину.
– Прочь с дороги, оборванка! – раздался окрик.
Голос был дребезжащий, сварливый, как у рыночных торговцев. Васико обернулась, пригляделась и увидела, как из-за горба верблюда, вышагивающего прямо перед ней, смотрит на нее чумазый мужчина. Верблюд прошествовал и ее взору предстал всадник на долговязой кляче. Он был не то воин, не то маркитант. Вместо шлема на его голове красовался мятый колпак, схваченный жидкими витками грязной чалмы. Маркитант ли, воин ли взирал на нее со своей облезлой клячи с таким заносчивым и чванливым видом, будто под ним был породистый рысак. Еще один верблюд прошествовал мимо и заслонил своим горбом лицо чванливого всадника. Снова просвистел хлыст, но на этот раз лег на верблюда. И Васико догадалась, что всадник этот не маркитант и не воин, а погонщик.
Погонщик взмахнул хлыстом в третий раз и тем подбодрил следующего верблюда.
Потянулись другие животные, и за ними их погонщики. Снова просвистел кнут. Но в этот раз не коснулся Васико, только напугал.
– Бесстыдница! – услышала она. – Если тебе нечем прикрыть срамоту, исчезни, чтобы не смущать взор правоверных!
На этот раз ее обругали не на ордынском, а на родном ее фарси. Васико обрадовалась.
– Мы же не ангелы, мы все-таки мужчины! – прокричал ей безусый, безбородый мальчишка.
Как и у первого погонщика, его голова также не знала шлема. Висел меч на поясе, но ни щит, ни кольчуга не обременяли его тщедушное тело. Он был верхом, как все в этом войске, и подгонял трех навьюченных верблюдов.
Васико побежала за ним.
– Чего тебе? – удивился мальчишка.
Васико замычала, будто утратила дар речи.
Он скинул с плеч халат и бросил ей.
– Получи, несчастная!
Васико подобрала оброненную одежду и побежала дальше, продолжая мычать.
– Чего еще? – спросил мальчишка. И повторил вопрос на ордынском.
Васико догнала лошадь и вцепилась в стремя.
– Ты хочешь в седло? Со мной?
Васико закивала головой.
Мальчишка ободрился. Протянул руку, схватил ее за запястье и попытался закинуть на коня. Но не сумел – он был слишком слаб, чтобы выполнить такое. Более того, он сам чуть не слетел с седла. Его товарищи, идущие следом засмеялись.
Мальчишка выпустил Васико. Она споткнулась, сделала неверный шаг и рухнула на землю.
– Распутница! – крикнул мальчишка, уносясь вперед, и хлестнул ее кнутом напоследок.
Удар пришелся по лицу. Васико рассекло скулу и щеку. Хлынула кровь. Ей стало больно и снова страшно.
Она раздвинула ноги и заревела:
– Эй вы! Не оставляйте меня! Кто-нибудь заберите меня с собой!
Караван проходил мимо, и погонщики один за другим глядели на ее раздвинутые ноги, а она глядела на них и высматривала тех, кто покрепче и помужественней.
Один из погонщиков глянул на нее с большим любопытством, чем другие. Она поймала его похотливый взгляд. Мужчина был в годах, но еще в силе.
– Не оставляй меня! – крикнула Васико. Поднялась и побежала за ним – Я хочу с тобой!
– Кто ты? – поинтересовался мужчина.
– Меня зовут Васико! – ответила она на бегу.
– Откуда ты?
– Я из Мазандерана!
Погонщик усмехнулся.
– А я-то думаю, где девка выучилась фарси! Ты правоверная?
– Да!
– Или последовательница Али8?
Васико различила в голосе предубеждение и поспешила отречься от неведомого ей Али.
– Нет, – воскликнула она. – Вовеки веков будь проклят Али!
– Зачем же так, – пожурил ее мужчина. – Все-таки хазрет Али четвертый халиф и заслуживает почтение.
– Я не последовательница его, – со всей искренностью пролепетала Васико.
– А вот это похвально.
Она бежала у стремени погонщика до разлома там, где войско, наводя мосты, остановилось. И он не гнал ее.
– Мы из славного города Самарканда, – сообщил погонщик на привале. – Ты, конечно, слышала про столицу Вселенной?
Васико ничего не знала ни про Самарканд, ни о вселенной, которая несколькими днями раньше вмещалась в тесноту пещеры. Но догадалась, что от нее не требуется правдивость. Надо только во всем выражать согласие.
Она кивнула головой.
– О, Самарканд, – пропел погонщик, – это жемчужина мироздания! Это город прекраснее, которого не было и нет. И не будет до скончания дней!
Его взор затуманился, а голос заструился сладчайшими перекатами.
– В нашем прекрасном городе люди живут так, как праведники живут в раю после смерти. Жители нашего города все до единого настолько богаты, что по сравнению с ними даже купцы, шейхи и беки в других столицах просто голодранцы, отрепье и нищий сброд! У нас все горожане живут во дворцах, и даже рабы имеют свое жилище. А в каждом саду Самарканда поют райские птички, и гуляют павлины, услаждая взор своим великолепием. Ты видела павлинов, девочка?
Васико мотнула головой.
– Бедное дитя, – выразил сочувствие погонщик. – Где тебе было видеть? А у нас павлины гуляют даже на площадях, в каждом переулке, как в других городах гуляют куры или утки. Представляешь?
Величие выдуманной им картины поразило его самого.
– Наши жители не знают другой одежды кроме, как из парчи и шелка. А самые знатные из горожан одеваются в атлас. А еще у нас ткут сорт шелковой ткани, называемый «Хан». Это хан среди атласов! Это лучшее, что могли придумать люди в ткацком деле, чтобы ублажить и украсить тело. Вот так вот! – заявил хвастливый погонщик. – А что касается яств и напитков, то есть всего того, что призвано не только насыщать, но и ублажать утробу, то я тебе скажу, что нигде в мире я не встречал такого разнообразия всяческих блюд, фруктов, сластей и напитков, подобных божественному нектару. Даже обычные рыночные харчевни у нас по богатству достархана9 и изысканности блюд могут спорить с пиршественными столами правителей иных городов. А наши рынки и торжища просто утопают в изобилии всяческой снеди. А вечером, когда торговцы спешат домой, то отдают непроданный товар не то что за бесценок, а даром.
