Африканские приключения Краснова нашли отражение в его книгах «Казаки в Африке: Дневник начальника конвоя российской императорской миссии в Абиссинии в 1897-1898 гг.» (1899), «Любовь страстной абиссинки и другие рассказы» (1903).
В 1901 – Краснов военный корреспондент во время Боксерского восстания в Китае, где был, разумеется и Максимов…
То есть пути-дороги наших собеседников постоянно пересекались.
«Да что тут гадать, Петенька – зазвали нас в царский дом смирновской выпить да солёным ладожским снетком закусить» – отвечал ему Максимов.
«А если серьёзно?»
«Петя, о какой серьезности тут может идти речь… глянь-ка, как господа газетёры у фуршетных столов ломятся, будто век их, проглотов, не кормили… глянь, глянь! Вилку серебряную в карман сунул! Вот прохиндей-то…»
«Это Симанович, из „Биржевки“, я его знаю! Он мне второй уж год полтину должен, а ведь когда брал – обещал вернуть на другой же день.»
«Обещанного – три года ждут… а ты тоже, нашёл, кому в долг давать!»
«Господа! Его Императорское Величество, Михаил Александрович!»
Бросив жевать и вытянув руки по швам, журналюги, под звуки Государственного Гимна, встретили вступившего в залу Монарха…
«Господа, я буду краток! Война – есть несчастие народное… не мы эту войну начали! На нашу Родину – напали… сейчас, в эту минуту, русские солдаты и матросы, офицеры и генералы – может быть, отдают свою жизнь за Отечество…
Но кто расскажет об их подвиге? Вот, у меня в руках свежий номер газеты „Русь“… имя-то Святое!
И что же пишет эта газета с таким именем – о войне?
„Военное время всегда вызывало случаи острого умопомешательства. Если бы кто-нибудь вздумал теперь сделать перепись психически больным, мнящими себя и адмиралами и всякими героями Дальнего Востока, то в одном Петербурге получились бы любопытные данные: в четырех больницах для умопомешанных находятся не только „Того“, „Куроки“ „Гаяши“ и другие, но есть и „подводные лодки“, „брандер“, и „мина Уайтхеда“. Последние пациенты являются самыми беспокойными.“
Смешно, да?»
О том, что сейчас в Корее, на реке Ялу – идут тяжелейшие, кровавые бои, что русские моряки, не жалея себя, насмерть бьются с превосходящими силами японского флота – читатель никогда не узнает.
Более того.
Военный корреспондент «Berliner Tageblatt» сообщает в своем письме из Харбина о следующем возмутительном поступке одного из русских корреспондентов в Порт-Артуре.
Пользуясь гостеприимством и предупредительностью порт-артурских властей, предоставивших корреспондентам всю возможную свободу, предатель тайно сфотографировал порт-артурские укрепления и затем уехал в Шанхай, откуда передал фотографии в Японию. «Такие недостойные поступки, – говорит Гедке, – вполне оправдывают осторожность, с которою русские стали относиться к журналистам.»
Максимов молча, так – что ногти впились в ладонь – сжал кулаки… а Краснов почему-то как-то очень нехорошо посмотрел на вмиг побелевшего, как мел, Симановича…
«Господа, каждый должен исполнять свой долг… Нет, не так. Каждый – обязан исполнять свой долг. И я – не прошу вас. Я ТРЕБУЮ.
Пишите. Пишите правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды… Я сам теперь буду вашим цензором.
А для сведения тех, кто забудет о том – что он русский… поверьте. Я найду способ ему об этом напомнить.
Повешу как собаку. Без всяких судов и аппеляций. И не думайте, что удастся кому-то отсидеться за границей, под крылышком у наших врагов. Достанем и там.»
Старейшина литературного цеха, робко прокашлявшись, спросил «А о чём нам писать?»
«Как о чём? Вот, мне сегодня поступило прошение… от учителя начальной школы, девицы Ольги Тониной. Просит дозволить ей поступление в Школу прапорщиков по Адмиралтейству… конечно, дозволю! Сама сбежит через неделю. Но, господа – каков патриотический порыв? Вот вам – тема…»
Разговор стал перетекать в конструктивное русло…
… Вице – Адмирал, начальник Главного Морского Штаба Зиновий Петрович Рожественский был счастлив… здесь и сейчас.
Было тихо, только со сливного бачка («Надо вставить фитиля вестовому!») уютно, почти неслышно капала – кап, кап… на метлахские плитки пола невская водичка…
В крохотном нужном чуланчике было по-домашнему спокойно. Пахло ёлочкой, деревянное сиденье, согретое ягодицами, было таким прочным, надёжным и устойчивым…
Мир и покой царили в душе адмирала.
Ретирада! Единственное место, где он мог укрыться от житейских и служебных бурь…
А бури вокруг бушевали нешуточные… спешно достраиваемые на верфях броненосцы «бородинской» серии надо как можно скорее оснастить… чем? да всем! Чего-чего только на них не было… практически не было ничего!
Была у Зиновий Петровича задумка – взять часть экипажей с Чёрного моря… но теперь, с этой босфорской авантюрой, навязанной ему Государем… да Господи!
Только с англичанами нам и осталось ещё сцепиться… куда ведь нам с добром!
Нам бы хоть с япошками умудрил Господь разобраться… и то был бы хлеб.
Впрочем, на всё воля Его…
Если Царь прикажет – он, Зиновий Петрович, сам поведёт в бой Эскадру! Против кого угодно! И будет драться.
С англичанами, с французами, да хоть с готтентотами!
И, если не дарует Господь одоления неприятеля – останется на мостике до последнего, в шлюпку не побежит… И так этот… Макаркин… небось, подсмеивается над ним, за глаза называя «Наш герой с „Весты“»!
Нет, нового позора Рожественский не допустит…
Тьфу, чёрт!
Прости, Господи… ведь хотел посидеть в тишине и покое, как человек… а опять вспылил нехотя…
Ладно, надо успокоиться…
Так, здесь почитать ничего нет?
Под дверь ретирады, в узкую щёлочку, шелестя, заполз лист писчей бумаги…
Недоумевающий Рожественский нагнулся, поднял его – что такое?
«Прошение. От домашнего учителя, выпускницы Педагогических курсов при С.-Петербургских женских гимназиях, девицы Щетининой, Анны Ивановны.
Согласно Высочайшего Указа… статья в „Русском Инвалиде“… великий почин… девица Тонина… прошу… Школа прапорщиков…»
Взревев, как разбуженный посреди зимы медведь, Рожественский с яростным воплем:«Сударыня! Это же бесчеловечно!! Да оставьте же Вы меня хоть на минуту в поко…» вскочил – и рванулся вперёд…
Но – запутался в приспущенных ниже колен брюках, поскользнулся на чуть влажноватой плитке и с размаху – буммс – врезался высоким, лысеющим лбом в дощатую дверь…
Задвижка не выдержала – и вылетела «с мясом»…
